Джиахонг, 25 лет
Работает в технологической компании
Я родился в Китае, в Маньчжурии, затем переехал в Пекин. С детства учился в школах-интернатах. Мы очень много занимались, постоянно сдавали тесты — я так и запомнил свое детство: тесты-тесты-тесты. Когда мне было 5-6 лет, я сказал маме, что, кажется, не такой, как все, что меня привлекают мальчики. Она отвела меня к психологу, что для того времени и места было довольно прогрессивным жестом. Он выписал мне горько-сладкую микстуру — я понятия не имею, что там было; она должна была помочь мне «сконцентрироваться на учебе».
В младшей школе все учащиеся должны были вести себя определенным образом. Из‑за того что я не во всем соответствовал представлениям о том, каким должен быть настоящий мальчик, меня дразнили словами типа «слабак» и «девчонка». Других слов дети не знали, потому что гомосексуальность в Китае была табу — никто ее не обсуждал. Хотя если обратиться к истории, у китайских императоров были любовники, и в исторических текстах можно многое про это найти. Но Коммунистическая партия делает вид, что ничего этого не было, и про это открыто не говорят.
Когда я стал постарше и переехал в Пекин, передо мной открылись новые горизонты. Я знал, что где‑то там есть большой мир, но доступа у меня к нему не было. Хоть в китайском Google не все можно было найти («Великий китайский файрвол» ограничивает доступ к некоторым сервисам и интернет-ресурсам. — Прим. ред.), кое‑что я все-таки обнаружил. Например, форумы, где люди обсуждали, как понять, гей ты или нет. Подростком я снова рассказал матери о том, что я не такой, как все, но она отмахнулась от меня, надеясь, видимо, что все само как‑нибудь пройдет.
Когда мне исполнилось 18, я переехал в США. Не могу сказать, что моя жизнь здесь сразу же круто изменилась: я даже не искал интересующую меня информацию, так как глубоко во мне сидел страх осуждения. До 20 лет я даже ни разу не был на свидании. Я прекрасно все знал про себя и свою сексуальность, но никак не взаимодействовал с миром на эту тему.
Первым человеком, которому я доверился, был мой лучший друг, очень добрый парень, гетеросексуал. Я как‑то сказал, что должен сообщить ему нечто важное; он сидел на кухне, ждал меня, но я так и не смог собраться с духом — и он ушел. Позже я написал ему имейл и во всем признался. С этого момента я стал раскрываться. Я идентифицирую себя как квир, потому что сексуальность — во всяком случае моя — флюидна. Меня привлекают и женщины, и мужчины.
На параде я работаю волонтером. В последнее время было очень много разговоров о том, что он превратился в площадку для корпораций, которые пытаются зарабатывать деньги, показывая, какие они прогрессивные. В этом участвуют в том числе и огромные корпорации, которые на самом деле очень консервативны. Всем кажется это классным, но в реальности так называемый прогресс коснулся только одной категории людей — белых мужчин с очень высоким доходом. Им вполне можно быть геями и квирами: это никак не мешает в жизни и карьере. Именно их поддерживают большие компании, их показывают в кино. Но для остальных членов ЛГБТК-сообщества — женщин, азиатов, темнокожих, латиноамериканцев, транссексуалов — почти ничего не изменилось. Это самые незащищенные слои населения во всех смыслах, как финансовом, так и физическом. На их проблемы закрывают глаза, потому что всем кажется, что никакой проблемы уже и нет. Именно поэтому параллельно основному параду сегодня проходит и другой — антикорпоративный. Он называется Queer Liberation March — в нем участвуют люди, лишенные привилегий. Я бы хотел участвовать в нем, но я записался волонтером на основной парад очень давно, чуть ли не 10 месяцев назад. С тех пор я много чего узнал и понял.
Будучи квиром, ты имеешь возможность расширить свои горизонты и стать более терпимым к различиям между людьми. Но не все этой возможностью пользуются, к сожалению.
Шэн, 28 лет
Сотрудница новостной организации
Я приезжаю на прайд каждый год, хотя живу не в Нью-Йорке. Как темнокожая женщина я очень хорошо понимаю, насколько тяжело бороться за свои права. К сожалению, в том, что касается прав трансгендеров, бисексуалов и асексуалов, прогресс идет небыстро. В последнее время было много убийств темнокожих трансгендерных женщин — это ужасно. У меня есть близкий друг, который родился женщиной и сейчас совершает трансгендерный переход. Он хочет влюбиться, найти себе пару, но не может, потому что никто не хочет встречаться с трансгендерами. К тому же семья отказалась от него: он живет на юге США, где люди очень консервативны и нетерпимы. Я сама из Атланты, родилась в семье баптистов.
Я пытаюсь просвещать своих близких и достигла кое-каких успехов: бабушка и дедушка больше не испытывают ненависти к ЛГБТК-людям, хотя до сих пор уверены, что все геи попадут в ад. С папой никакого прогресса: он остался верен своим убеждениям.
Анджелина, 26 лет и Крис, 25 лет
Косметолог, преподаватель в детском саду, хочет стать дизайнером; певец
Крис: Мы живем в прекрасное время: еще несколько десятилетий назад тебя могли избить на улице за то, что ты оделся так, как я оделся сегодня. Я родился и вырос в Нью-Йорке, в доминиканско-итальянской семье. С самого детства меня тянуло ко всему женскому — играл в Барби, — но отец был резко против и издевался надо мной. В итоге я все равно понял, что могу быть тем, кем хочу. В этом и есть смысл жизни. Родители меня так и не приняли, и я стараюсь общаться с ними поменьше.
Анджелина: Мы с Крисом дружим со второго класса, и я помню, как папа кричал ему: «Залезай в машину, сладенький». При всех обращался к нему в оскорбительном тоне. С годами ничего не поменялось. Я фактически заменила заменила Крису семью — всегда его поддерживала.
Крис: Но в целом в мире все становится лучше. Например, в этом году такие магазины, как GAP, впервые вывесили на своих витринах радужные флаги. Мы движемся вперед, но кое‑кто из наших политических лидеров против этого. Мне кажется, мое поколение — это люди, которые несут ответственность за будущее. Надо что‑то делать. Я, например, пишу музыку и надеюсь вдохновлять ей все гей-сообщество.
Анджелина: Я до сих пор слышу: «Ой, это только для девочек» или «Это только для мальчиков» — и это сводит меня с ума. Своим ученикам я говорю, что этому не надо верить, что саундтрек «Холодного сердца» может нравиться и парням — и это совершенно нормально. В моем классе есть мальчик, который, скорее всего, вырастет геем: он называет себя королевой и носит бантики и заколки. Мне так нравится, что родители его поддерживают — никто не говорит ему, что с ним что‑то не так.
Крис: Это ужасно, когда взрослые учат малышей тому, что все в мире делится на девчачье и мальчиковое.
У всех есть мужская и женская энергии, и твоя сексуальная ориентация — это то, что ты обнаруживаешь в себе сам, без подсказок со стороны.
Алисса, 31 год, Памела, 64 года, Джуди, 60 лет, Линда, 49 лет, и Кейт, 14 лет
Алисса работает в страховании, Памела — в банке, Джуди управляет еврейским кладбищем; остальные — неизвестно
Памела: Наши с Джуди и Линдой родители иммигрировали из Италии, так что мы американцы в первом поколении. Сейчас мы живем кто в Бруклине, кто в Нью-Джерси. Мы выросли в старомодной итальянской семье, католической и довольно консервативной, но родители были очень добрыми, терпимыми людьми. И если бы кто‑то из нас оказался лесбиянкой, я уверена, что они бы это приняли. В те времена мы ничего о таких вещах не знали, потому что никто об этом не говорил. Уже потом, много лет спустя, узнала, что какие‑то из моих одноклассников, друзей по колледжу — гомосексуалы. Теперь никто не боится, и все могут жить так, как им нравится: мне кажется, это очень здорово. Я работаю в австралийском банке, и наши сотрудники участвуют в параде; мы пришли их поддержать, поэтому мы в специальных футболках. Но мы бы пришли и так, сами по себе.
Фэлкони, 52 года
Ветеран войны в Персидском заливе и христианский активист
Большую часть жизни я проработал охранником в системе школьного и высшего образования. В основном здесь, в Нью-Йорке; хотя несколько лет я прожил в Лас-Вегасе и еще несколько раз воевал в Персидском заливе. Жизнь меня помотала: я был много лет женат, развелся, потом, в 2013 году, я тяжело заболел и получил инвалидность. Попытался понять, в чем причина происходящего, и понял: это из‑за того, что я отринул Христа. Я прозрел, вернулся к вере и теперь счастлив. Я пришел на парад, чтобы нести Слово Божье его участникам.
Хочу подчеркнуть, что мы, христиане, не ненавидим гомосексуалов. Мы считаем их грешниками, но, вообще-то, мы все грешники, и их грех не самый страшный. Мы хотим показать ЛГБТ-людям, что Иисус любит их и хочет, чтобы они вернулись к нему и спасли свои души. Чтобы спастись и попасть в рай, они должны отказаться от своего образа жизни и стать такими, какими их задумал Создатель. Он ведь разделил нас на мужчин и женщин, чтобы мы могли продолжать человеческий род.
Мы никого не заставляем — просто передаем послание от Иисуса. Приходим сюда каждый год. Сейчас среди нас человек, который был трансгендером. Он превращался из мужчины в женщину, но понял, что это неправильно, и вернулся к своей мужской сути.
Джим, 65 лет, и Терри, 72 года
Пенсионеры
Терри: Раньше я была соцработником, а теперь вышла на пенсию, но продолжаю помогать людям без документов. Я лесбиянка, всегда ей была. Вскоре к нам присоединится моя подруга — мы вместе уже больше 30 лет.
Родилась и выросла в католической Ирландии; лет в 15 обнаружила, что я лесбиянка, но никому не открылась — те еще были времена. Когда мне исполнился 21 год, я уехала в США учиться и примерно в то же время призналась во всем родителям. Удивительным образом никакой драмы не было: у них были довольно широкие взгляды. Так что моя сексуальность не доставляла мне особых проблем. Но я знаю множество ужасных историй: от моих друзей, совершивших каминг-аут, отказывались самые близкие. Это случается и до сих пор. При этом те, кто живут сейчас, не знают, как это было 40 лет назад. Да, были бары, куда ты мог пойти в пятницу и субботу и быть собой. Но все остальное время ты должен был притворяться!
Тем не менее Трамп — это опасность для всех нас. И все прочие лидеры, которые придерживаются так называемых семейных ценностей. Поэтому борьба не закончена.
Антуан, 39 лет и Айса, 34 года
Скульптор и помощник юриста
Антуан: Я француз, живу в Нью-Йорке уже 12 лет. В артистической среде, в которой я нахожусь, разумеется, много геев и лесбиянок. Для меня это все в порядке вещей: у моих родителей были квир-друзья. А прайд-парад — это такое по-настоящему нью-йоркское мероприятие, его нельзя пропустить.
Айса: Лет до 18 я вообще ничего не знала про гей-движение, потому что жила в Калмыкии. Там отношение к ЛГБТК очень плохое: открытых геев, конечно, не убьют, но побить могут запросто. Когда я переехала в Москву учиться, у меня появились хотя бы какие‑то взгляды на эту тему. Друзей-геев у меня не было и нет, но я отношусь к ним с пониманием, ведь они родились такими. Как можно осуждать человека за то, каким он родился? В университете в Москве я изучала китайский язык, потом жила в Китае и на Тайване. В Америку переехала потому, что не согласна с политикой Путина: в какой‑то момент стала бояться, что вновь закроется железный занавес.
Нью-Йорк — максимально либеральный город: здесь все чувствуют себя комфортно. Но в южных штатах, конечно, нужно вести просветительскую работу, как и в России. На уроках сексуального просвещения нужно рассказывать о том, что люди рождаются гомосексуалами, и в этом нет ничего плохого. В Москве я сталкивалась с предрассудками по отношению ко мне из‑за моей восточной внешности. Все эти косые взгляды в метро… Москвичи плохо относятся к тем, кого они считают мигрантами. Мне кажется, виной этому прежде всего состояние экономики. Когда людям плохо живется, они озлоблены и винят во всем тех, кто не похож на них: мигрантов или геев.
Маргарет, 35 лет, и Ияна, 16 лет
Предприниматель и школьница
Ияна: Я пришла поддержать ЛГБТК-сообщество и подзаработать. Продаю наткрекеры — алкогольные напитки, которые мы делаем дома, они очень круто вставляют (это подпольный бизнес: продавать алкоголь без лицензии в штате Нью-Йорк запрещено. — Прим. ред.).
Маргарет: Я учу свою дочку, как зарабатывать по-нью-йоркски, понимаете? Я всю жизнь занимаюсь предпринимательством; вдаваться в подробности не буду. Продажа наткрекеров для нас — это подработка, но мы будем развивать этот бизнес. Сейчас мы, можно сказать, тестируем продукт, собираем идеи. Он всем нравится! Мы тут всего час, а уже почти распродались, надо было делать больше. Класс, да?
Я выросла в Бруклине в огромной семье. Семья — это самое главное: когда наступят трудные времена, тебе не на кого будет рассчитывать, кроме семьи. Среди моих близких есть гомосексуалы, но когда мы росли, они это скрывали, потому что говорить о таких вещах было не принято. Но потом в прессе, по телевизору стали говорить об этом все больше, ну и постепенно ты к этому привыкаешь.
Я лично считаю, что раз с этим ничего нельзя поделать, оставь людей в покое, и пусть они будут счастливы. Единственное — геи и лесбиянки должны быть осторожны, потому что, если гей подкатывает к нормальному мужчине, тому становится очень некомфортно. Такого не должно происходить.
Ияна: Вообще-то, я бисексуалка, и мама против. Это она только говорит, что она понимает, но она не понимает.
Маргарет: Она просто экспериментирует. Я хочу внуков! Не хочу, чтобы она выросла и оказалась вместе с другой женщиной.
Ияна: Этого в любом случае не произойдет: у меня есть бойфренд, и мы собираемся пожениться.
Таллула, 19 лет
Готовится поступать в университет
Я всегда считала себя бисексуальной, но у меня не было возможности это проверить. В 14 лет мне диагностировали серьезное аутоиммунное заболевание, при котором разрушаются соединительные ткани. Какое‑то время совсем не могла ходить, боль была невообразимой. Даже сейчас, когда мое состояние более-менее стабильно, я принимаю сильные препараты, сижу на строгой диете и хожу на физиотерапию, без которой мои суставы просто перестанут функционировать. А передвигаюсь я при помощи лыжных палок. В общем, пока мои ровесники заводили романы, я занималась лечением. Из романтического опыта у меня пока всего один вечер с парнем, с которым я познакомилась в тиндере. Мы только целовались.
Для меня прайд-парад не столько про поддержку ЛГБТК, сколько про то, чтобы принимать себя таким, какой ты есть. Раньше гей-движение касалось только сексуальности, но сейчас мы пришли к пониманию, что гендер и сексуальность могут быть между собой не связаны или связаны тысячей разных способов. Когда‑то читалось, что трансгендеры — это люди гомосексуальной ориентации, но сейчас много трансгендеров, которые идентифицируют себя как гетеросексуалы.
Моя болезнь раскрыла мне глаза на то, что это значит — быть маргиналом. Я оказалась в полной изоляции: нигде не было историй, подобных моей — ни на телевидении, ни в СМИ.
Когда ты получаешь инвалидность, люди начинают судить о тебе только по одному твоему признаку — физическому недостатку, как будто твоя личность им и исчерпывается. Здоровые люди считают, что люди с инвалидностью не занимаются сексом, что они не сексуальны — это полная чушь. Наши голоса должны зазвучать громче, в том числе в составе прайд-движения. Мы такие же люди, как и все. Любой человек может внезапно заболеть. Более того, в тот или иной момент это случится с каждым!
Чтобы мой голос услышали, я начала писать о том, что со мной происходит. Сначала сама, дома, потом стала ходить на занятия, и это придало мне уверенности в себе. Сейчас я рассылаю свои эссе по разным изданиям и надеюсь, что буду публиковаться.