Новые рецензии «Афиши» Мемуары Шварценеггера, ковбойский вестерн де Витта, новый роман Мамлеева, «Сказитель из Марракеша» Рой-Бхаттачарайа
«Вспомнить все. Моя невероятно правдивая история» Арнольда Шварценеггера
Много ли в ХХ веке найдется людей, которые с таким упорством — и такой изобретательностью — выстраивали себе биографию, как культуристы — тело, намеренно набирая мышечную массу событий? Т.Э.Лоуренс, Ю.Мисима, Э.Лимонов… Странным образом Арнольд выглядит в этом ряду не так уж и нелепо. Перед нами солидная, крупнотоннажная — соответствующая масштабам личности — автобиография. Кем бы ни были шварценеггеровские литературные негры, по-видимому, он заплатил им достаточно, чтобы — в случае чего — эта книга легко конвертировалась в сценарий байопика для Голливуда. Артист, несомненно, великий Артист. Кажущийся обывателю чересчур плоским, Арнольд — автор исповеди предстает вечным невротиком, одержимым фобией остаться заложником однажды выбранного амплуа, «лежачим камнем»: только австрийцем, только культуристом, только Терминатором, только актером. Именно поэтому он, будучи Мистером Олимпия, интенсивно спекулировал недвижимостью; имея восьмизначные гонорары за боевики — отчаянно искал комедийные роли; став любимым актером целого поколения — ушел в политику. Даже сейчас — с отпечатанным миллионным тиражом, житием, которое не стыдно положить в гроб, — не похоже, что он успокоится; ему всего 65, и он как пить дать еще что-нибудь выкинет.
«Братья Sisters» Патрика де Витта
Формально «Братья Sisters» — ковбойский вестерн: середина XIX века, Дикий Запад, в карманах у людей болтается самородное золото, и у кого здесь сила — у того и правда. Наемные убийцы — два брата с оксюморонно-нелепой фамилией — выполняют приказ босса убить некоего человека, который, как в дальнейшем выяснится, изобрел формулу золотоискательной жидкости (небесполезная вещь в Калифорнии). За время охоты братья становятся причиной множества смертей, которые давно стали для них обыденностью; простреленные головы и отпиленные руки мелькают ну уж на каждой второй-то странице точно. Роман при этом очевидно странный, с левой резьбой; во-первых, по жанру — в классическое авантюрное путешествие здесь инсталлированы мистические эпизоды (о встрече с ведьмой) и «элементы сай-фай»; во-вторых, по интонации. «Нормальные» вестерны не выглядят как гибрид «Гекльберри Финна» и «Палп фикшн» — так скорее могла бы выглядеть пародия на «великий американский роман».
«Вселенские истории» Юрия Мамлеева
Новый роман недавнего (за «Россию вечную») лауреата правительственной премии открывается безобразной — и «где-то очень мамлеевской», как выразился бы автор, — сценой: добровольная, откликнувшаяся на газетное объявление «Приглашаю человека, который хочет, чтобы его съели, на дружеский ужин» жертва подгоняет людоеда поскорее покончить с собой. Нетрудно догадаться — и да, роман подтверждает предположения, — что, собственно, это и есть, пусть сюрреалистически гиперболизированный, образ современной западной цивилизации, которая полностью исчерпала возможности духовного развития, занимается псевдоинтеллектуальным самоедством и теперь ждет не дождется пришествия Антихриста. Ну да, мамлеевские романы не похожи на «обычные» — а что вы хотите, чтобы он писал, как Олег Рой или Чингиз Абдуллаев? Он король «метафизического реализма», дока по части продемонстрировать, как «все превращается в черт-те что, в сюр». В переводе на язык золотого тельца это означает: автор со своей аудиторией, которая способна уцелеть хоть после антропологической катастрофы, хоть после «Мира и хохота», хоть после «Русских походов в тонкие миры».
«Сказитель из Марракеша» Джойдипа Рой-Бхаттачарайа
Марракешец Хасан зарабатывает на жизнь архаичным ремеслом: рассказывает истории на площади Джема-эль-Фна. Его памяти и уловок, несомненно, хватило бы даже больше чем на тысячу и одну ночь; его коронная история — про то, как однажды на этой самой площади исчезли при таинственных обстоятельствах двое чужестранцев; брат Хасана находится в тюрьме по обвинению в причастности к похищению и убийству этих людей. Хасан не только рассказывает сам, но и заманивает в свой повествовательный лабиринт слушателей — у которых есть свое представление о деталях инцидента; подлинные свидетели мешаются с мнимыми, происходит диффузия «правд», грань между реальностью и вымыслом стирается. Возникает иллюзия, что никакой правды нет, а есть лишь принятые в обществе «стандарты правдоподобности, с помощью которых всякий разумный человек судит об истинности либо ложности предлагаемой информации». Бесконечные матрешечные структуры Хасана — истории-в-историях — складываются в гимн Магрибу, Марракешу и особенно удивительной площади Джема-эль-Фна; расшифровать ее тайну, подобрать точную метафору, схватить атмосферу — пунктик автора; так Моне не уставал писать Руанский собор.