Новые рецензии «Афиши» «Андроид Каренина» Бена Уинтерса, «Следующие 10 лет. 2011–2021» Джорджа Фридмана, «Пражская ночь» Павла Пепперштейна, «О секретах устойчивости. По следам «Черного лебедя». Прокрустово ложе» Нассима Николаса Талеба
Бен Уинтерс «Андроид Каренина»
«Андроид» — глупая переделка классического текста, огромная, в три четверти оригинала; ну ладно, пошутил раз, пошутил два, но, боже, 750 страниц — оказался лучше, чем должен был быть. Уинтерс паразитирует на Толстом, однако никак особенно не компрометирует «хозяина». Не то чтоб этого джентльмена (автора мэшапа «Разум и чувства и гады морские» и романа «Клопы») срочно следует селить в барский дом в Ясной Поляне, но если б его портрет вывесили там рядом с толстовским, мир бы не рухнул. Это даже не пародия; смысл мэшапа не в том, чтоб высмеять нелепость/старомодность/косность/моральное устаревание/психологическую недостоверность толстовского романа. Уинтерс всего лишь воспользовался чужим фундаментом для построения другого произведения; степень его оригинальности под вопросом, но это правда другая книга. Разумеется, это бесцеремонный, шокирующий, необычный ход; и конечно, комический эффект возникает прежде всего от резкого контраста между «классикой» и «девиацией». Но «девиация» не убивает «классику». И раз так — делает ее сильнее; если уж на то пошло.
Джордж Фридман «Следующие десять лет. 2011–2021»
Пару лет назад в России перевели его книгу «Следующие сто лет»: дико интересный, шокирующий своей бессовестностью и выглядящий очень логичным, несмотря на заведомо шарлатанский жанр, очерк перспектив мировой внешней политики на XXI век. Воодушевленный успехом (книге рукоплескали по обе стороны Атлантики), в 2011-м Фридман поменял оптику и опубликовал анализ вероятных возможностей в относительно краткосрочной перспективе. Тех же щей да пожиже влей? Нет; на практике получилось едва ли не еще более интересно. В своих макиавеллианских советах президенту Фридман исходит из очевидного: США — единственная сейчас глобальная держава, воевать с ней не может ни одна страна; и чтобы соблюдать свои национальные интересы, им придется играть роль империи, даже притом что очень многим от этого не поздоровится. Самое пикантное, естественно, глава про Россию, которая, по мнению Фридмана, блестяще использовала открывшееся ей окно возможностей — пока Америка увлеклась войнами с мусульманами — и теперь представляет для США потенциально самую крупную угрозу, особенно в случае весьма вероятного альянса с Германией.
Павел Пепперштейн «Пражская ночь»
«Я»-рассказчик, молодой киллер-интеллектуал приезжает в Прагу, чтобы… В книжице много чего происходит; ошибочно, однако ж, надеяться, что здесь есть некий сюжет. Почему именно Прага, почему ночь, почему у жертвы творог в чемоданчике? Пепперштейн на самом деле всего лишь имитирует деятельность — набор речевых жестов — романиста; это такой же сценический прием, как другие, в его персональном театре; прием, который он сам в любой момент может обнажить: «Вышел на мост. Я не утомил вас описанием города? А мне по х…, даже если и утомил! Утомляться вообще полезно. Зато как распахнулось небо над мостом — словно вышибло пробку из шампанской бутылки». Единственный способ имитировать «объяснения» Пепперштейна — использовать слово «знак». Литературный театр знаков. Языческий карнавал знаков.
Нассим Николас Талеб «О секретах устойчивости. По следам «Черного лебедя». Прокрустово ложе. Философские и житейские афоризмы»
Под одной обложкой сброшюрованы два разных текста — большое философское эссе-постскриптум к «Черному лебедю» (если вы не знакомы с opus magnum трейдера, литератора, интеллектуального траблмейкера и гуру премьер-министров нескольких стран, то лучше эссе пропустить) и коллекция самодельных — очень тщательно отполированных — афоризмов относительно этики, эстетики, философии, мужества, «онтологических материй», случая, успеха и проч. в эссе, и в афоризмах выпуклее всего сама фигура говорящего: разумеется, вы платите деньги именно за доступ к телу, а не за очередную порцию талебовщины. Талеб — недвусмысленно предъявляющий претензии на вакансию сегодняшнего Монтеня и Ницще — по-прежнему остается мастером резких суждений и саркастических замечаний и злоупотребляет автобиографической информацией.