Сапрыкин о духе времени Что меняется после терактов

Не нами замечено, что теракты в России проис­ходят низачем и нипочему. Казалось бы, должна быть серьезная причина, чтобы живой человек решил превратить себя и несколько десятков себе подобных в куски мертвой материи, — но нет, ответственности за теракты никто не берет, требований давно не предъявляет, организаторами неизменно оказываются уже убитые боевики. Даже если говорить о долгосрочных стратегических результатах — кровавый режим не падает, имарат Кавказ не становится более реальным. Взорвали и взорвали, едем дальше.

И тем не менее меняется многое. Я помню, какой шок в 1999 году вызывало утверждение, что взрывы домов могли быть организованы ФСБ, что это свои взрывали своих. Эта мысль была непереносима, ее нужно было срочно за­быть, вытеснить, заглушить. Не то сейчас. Половина комментариев к теракту в Домодедово сводится к тому, что это начало предвыборного цикла. Или что это такой изящный способ отобрать аэропорт у его владельцев — электричество от­ключали, не вышло, ну теперь шарахнем тротилом. Или что это следующая серия событий на Манежной. В общем, ни одно самое дикое предположение, зачем и кому это нужно, уже не кажется диким.

Главным итогом десяти лет войны с террором стало снижение порога чувствительности: террор, а также его возможные причины и последствия, перестал вызывать ужас. Дело не в том, что мы окрепли духом и проявляем мужество перед ли­цом опасности, — просто постепенно стало все равно. Почему это происходит, в чьих интересах, как это прекратить — какая разница. Как убивали, так и будут убивать.

Это изменение взгляда на вещи оказывается ужасно удобным даже не для устроителей терактов (если мы все-таки считаем, что устраивают их нелегальные радикальные экстремисты), а для системы, которая по должности обязана с ними бороться. Причем удобство это действует не только в отношении терактов — горящие торфяники, падающие сосули, выезжающие в лоб машины с мигалкой, кровавый беспредел в детских больницах вызывают более-менее ту же реакцию: ужас-ужас-ужас, быстро (все быстрее) сменяющийся привыканием. Представьте себе, завтра выяснится, что Путин ест на завтрак детей, вся история с переписью была затеяна, чтобы составить реестр малолеток, и теперь все граждане РФ по очереди должны отсылать главе правитель­ства своих, так сказать, кровинушек. Что за этим последует? Взрыв возмущения в блогосфере, разрешенный митинг в Новопушкинском сквере примерно с 500 участниками, открытое письмо на специально созданном сайте с несколькими десятками тысяч подписавшимися. Активисты движения «Наши» первыми прибегут на приемный пункт и сфотографируются с милыми крошками в руках; потом, правда, выяснится, что детей одолжили на полчаса в ближайшем кружке мягкой игрушки и никуда, слава богу, не отправили. Неделя-другая, и все успокоится, определится негласная такса, за которую можно будет откупиться от жуткой повинности, и гражданское общество примется обсуждать более занимательные вопросы — а вот Медведев, он вместе с Путиным завтракает или отдельно? А почему в твиттере информация про завтраки появляется быстрее, чем на ТВ? А фотографии завтраков в блоге у Навального — это подлинники или фотошоп?

Извините за эту чудовищную аналогию, но ведь правда, безотносительно к завтракам, очень страшно за детей.