Новинки нон-фикшна Троцкий-революционер, этюды о Фрэнсисе Бэконе, величие и смерть Одессы и другие книги

Джонатан Литтелл «Триптих. Три этюда о Фрэнсисе Бэконе»

Джонатан Литтелл, кажется, стал главным любимцем издательства Ad Marginem. Искусствоведом его нельзя назвать даже с натяжкой, но Бэкона — одного из главных современных живописцев — он выбрал объектом исследования потому, что его художественный мир по сути является визуализацией основных тем литтелловских книг. Бэкон, по Литтеллу, как никто другой, чувствует «бренность человеческого тела, случайную природу наиболее сильных чувств, дьявольскую жестокость, просачивающуюся через повседневную ткань жизни». Эссе Литтелла о «грамматике» и образах творчества Бэкона — это  логичное продолжение исследования возможностей природы человеческого тела в его борьбе с фатальностью жизни, с возмездием, которое настигнет каждого из людей.

Литтелл, начинавший, кстати, как переводчик маркиза де Сада и Жана Жене, исследовал предел возможностей человека и его тела в романе «Благоволительницы», искал границу, переступив которую, человек сможет лишь падать, но не подниматься. Следуя за Делезом, Литтелл пишет о сильной тенденции к падению в картинах Бэкона. «Что-то падает, рушится, еще чаще течет вниз; на некоторых изображениях плоть как будто тает, оплывает с костей». Но как и в гротескно-сновиденческих «Благоволительницах», в пространстве картин Бэкона плоть не кровоточит, жизнь вытекает из нее краской. Писатель последовательно (через сравнение Бэкона с Веласкесом и Гойей или анализ подлинности его образов на примерах из византийского искусства) подводит к выводу о главной витальной (как бы ни противоречило это слово всему, что создавал Бэкон) силе его полотен — цвету. Литтелл называет Бэкона гениальным колористом и доказывает, что его краски — это и есть то средство, которое позволило художнику создать (пользуясь важнейшим понятием для христианской иконописи) Подлинный образ.

Юрий Фельштинский, Георгий Чернявский «Лев Троцкий. Книга первая. Революционер»

«А у нас складывается впечатление, что демократия — это троцкизм, это анархия», — знаменитая теперь фраза Владимира Путина из его последней пресс-конференции довольно точно описывает настроение радикальной молодежи начала десятилетия. По контрасту с аполитичными нулевыми, когда протест в лучшем случае выражался через провокативное потребление, начало нового десятилетия открыло до сих пор невиданные для местного контекста формы интеллектуальной моды на альтернативное будущее. Больше всего разговоров, безусловно, сегодня ведется о марксизме: вслед за художником Арсением Жиляевым, старательно работающим над воспитанием красных хипстеров, о рождении «новой пролетарской литературы» провозглашает лауреат литературной премии «Дебют» Евгений Бабушкин. И, похоже, интерес к левому вместе с ростом напряжения в мире будет только нарастать.

Фигура Троцкого в связи с этим имеет особое значение — с троцкизмом ассоциируется неавторитарная коммунистическая альтернатива. В издательстве «Центрполиграф» выходит четырехтомное биографическое исследование Юрия Фельштинского и Георгия Чернявского. Первый том рассказывает о периоде от формирования политических взглядов юного Троцкого почти до самой революции, а именно сентября 1917 года. Чернявский, профессор Университета Джонса Хопкинса, в 2010 году уже удостаивался повышенного внимания, выпустив биографию автора «Перманентной революции» в серии ЖЗЛ. На этот раз — еще более амбициозная цель. Создать самую полную биографию революционера, уделив особое внимание — помимо политического значения этой фигуры — подробностям личной жизни. После фундаментальной трилогии о Троцком Исаака Дойчера, впервые полностью изданной в России тем же «Центрполиграфом» в 2006 году, акцент авторов на этой сфере становится понятнее.

Чарлз Кинг «Одесса: величие и смерть города грез»

Американский историк Чарлз Кинг любит обратить свой взор в сторону постсоветского пространства (в его библиографии книги о Кавказе, Молдавии и национализме в Восточной Европе). Его последняя книга — исторический тревелог, посвященный Одессе, вышел на английском языке всего год назад и уже тогда вызвал отклик в русских СМИ. Согласно автору, Одесса — это не только сосредоточие космополитизма и центр пересечения всех культур, существовавших на территории Российской империи, но и особое пространство для всей русской истории, ставшее местом рождения целой мифологической системы, и по сей день значимой в сознании нашего населения. Кинг связывает рождение современного одесского мифа с «Броненосцем Потемкиным» Эйзенштейна и «Одесскими рассказами» Бабеля. Но дело не только в эстетике быта и атмосферы этого города. Создание Одессы по сути напоминает историю возникновения Петербурга, послужившего окном в Европу. Одесса — это южное окно в Европу, а заодно и в Азию, то есть город-проект, город, возникновение которого изначально было наделено определенным смыслом и значением. Кинг доходит до того, что предлагает историю Одессы в качестве примера политического и общественного развития для современной России — это зеркало, в которое не мешало бы смотреться современным россиянам для обретения более толерантной жизни.

Егор Егорычев «Дом Мельниковых: Константина и Виктора»

Интернет-проект «Москва, которой нет» уже десять лет собирает осколки разрушенных городских объектов, стараясь воссоздать образ города, уничтоженного многочисленным сносами и заменами оригиналов на копии. После очередных тревожных новостей о плачевном состоянии знаменитого дома Мельникова «Москва, которой нет» помогла издать книгу студента и борца за сохранение архитектурного шедевра Егора Егорычева. В центре небольшого исследования — не только архитектор Константин Мельников и история создания его главного произведения, но и его сын Виктор, художник, который, как показывает Егорычев, работая над внутренним интерьером дома, стал своеобразным соавтором отца. Мельников-младший до конца жизни следил за сохранностью дома, поэтому Егорычев уделяет столько внимания его фигуре: ему важен образ сына-хранителя. По большому счету именно такую функцию должен исполнять любой москвич по отношению к своему родному городу, иначе название последней главы, говорящее о неопределенной судьбе постройки, «Дом Мельникова или...?» можно будет с легкостью переформулировать в «Москва или...?»

Джорджо Агамбен «Открытое: человек или животное»

Философ Джорджо Агамбен по праву считается одной важнейших фигур двухтысячных, определивших интеллектуальные поиски десятилетия. В центре внимания философа оказывается специфика человеческой субъективности и жизни в целом. Агамбен — вместе с Мишелем Фуко — стал главным аналитиком сферы биополитического, мира, где границы человеческой субъективности как никогда раньше оказались поставлены под вопрос. Именно об итальянском мыслителе принято вспоминать при попытках дать оценку кадрам из американской тюрьмы Абу-Грейб или о возрастающих вместе с технологиями мерах контроля со стороны государства и власти. Его метафора капитализма как концлагеря стала интеллектуальным оружием в борьбе за человеческое достоинство против мер жесткой экономии и контроля. Для России с ее особым положением работников спецслужб, снятием отпечатков пальцев в новых загранпаспортах и обысками у оппозиционеров идеи Агамбена вне зависимости от интеллектуальной моды на постчеловеческое являются особенно актуальными.

В небольшой, но насыщенной смыслами работе «Открытое. Человек и животное» итальянский философ вновь обращается к своим излюбленным темам. На обширном материале — от Кожева и конца истории до рассуждений схоластов о необходимости кишечника у воскресших праведников — с эстетским интеллектуальным изяществом Агамбен через миниатюрные главы трактует отношения между человеческим и животными началами. Философ помещает границу между двумя противоборствующими началами в самого человека и делает ее значимым политическим отношением современности.