Горелов о советских хитах «Площадь Сан-Бабила, 20 часов»

Группа миланских мажоров в паузах меж пивом и игральными автоматами занята курощением, низведением и дуракавалянием. Гоняет отставших от левых маршей одиночек. Трахает туповатую дылду резиновой палкой. Подкладывает самодельную бомбу в красный райком. Практикуется в тире с чучелами голых баб вместо мишеней. Хамит родне и полиции. Тусит и жжет. До убийства — один шаг, рабочая неделя и полтора часа экранного времени.

Левый итальянский кинематограф исстари связывал фашизм с половыми извращениями. Первым начал Висконти в «Гибели богов», за ним подтянулись Бертолуччи, Кавани, Пазолини и молодой, до времени ходящий в прогрессистах Тинто Брасс: «Конформист», «Ночной портье», «Новиченто», «Сало» и «Салон Китти». Какую только педофилию, импотенцию, инцест и копрофагию ни шили прародителям расовых теорий: в брутальном Средиземноморье лучший способ замарать оппонента — скомпрометировать его как мужчину. Пазолини, будучи и сам отчаянным педофилом, последним фильмом раздразнил наци сверх всякой меры, и они от обиды забили его цепями на римском пустыре. Авторитет покойного в левых кругах приближался к апостольскому. Рот-фронт снял тормоза и ответил террором на террор: большего сексуального глума, чем снятая год спустя «Площадь Сан-Бабила», история не знала.

Все четверо убийц — модельного, чуть бисексуального вида юноши с порочными губами навыворот (как раз таких отбирали себе для утех извращенцы в «Сало»). Все носят униформу гей-клубов: черную кожу, очки, остроносые сапожки и море железной бижутерии. Одного ежедневно фрустрирует озабоченная мамаша-одиночка. Другой от импотенции сует в подружку резиновый шланг. Третий женат на изнасилованной им когда-то малолетке с целью избежать тюрьмы. В свободное от борьбы и пива время они надувают презервативы, пристают к прохожим с прикинутыми к носу дидлами и рассуждают о пользе стерилизации унтерменшей. Фитиль у них не горит, членик не стоит, родня денег не дает и даже отставший краснюк умело отмахивается от целой своры кастетом и цепью. В этой ситуации ножи, которые они с вожделением суют в подкарауленную парочку студентов, выглядят откровенными фаллоимитаторами.

Советская пропаганда встретила фильм в замешательстве. У нас, конечно, в заводе было принято звать неонацистов «прыщавыми юнцами» и «неудовлетворенными молодчиками», — но одно дело дать пересказать фильм в публицистических целях Кириллу Разлогову (ему и в радость будет), а другое — допустить беготню по экрану молодых людей с резиновыми пиписками навыпуск. Как-то чувствовалось, что фильм будет популярен у нас именно в среде отвязанной пивной шпаны, против коей и замышлялся. Но все же не сдержались, оскоромились. Отрезав насилие шлангом, беготню с вибраторами на лбу, намеки на импотенцию и гей-униформу (о которой у нас просто ничего не знали), фильм низвели просто до антифашистской сатиры.

Эффект вышел космический: брат по ретромании Алексей Васильев напрямую связывает всплеск русского неофашизма ранних 1980-х именно с этой картиной. Марш антиобщественных говнюков в черной коже смотрелся круто и борзо, стрельба по вагинам тоже, убийство ученых комсомольцев у промзон протестов не вызвало, — а то, что заняты этим дрочилки-педрилки-импотенты, в стерильной советской версии совершенно не прозвучало. Русские окраины с полным правом могли перефразировать евтушенкин «Сопливый фашизм»: «И если бы фашистом не был я — в ту ночь я сделался б фашистом».