Горелов о советских хитах «Смерть негодяя»

Убит негодяй — депутат Серрано. Убит убийца негодяя депутат Дюбай. Партия воров и жуликов Пятой республики понесла первые потери, но это ничто по сравнению с пропавшей тетрадкой негодяя, в которую он заносил взаиморасчеты парламентских фракций и которая способна погубить всех воров и жуликов Франции на ближайшие пять лет. А тетрадка теперь у друга Дюбая Ксавье Марешаля, бизнесмена без определенных занятий, но со скверным характером дембеля-парашютиста. Захочет — кому надо отдаст. Захочет — кому не надо. И возьми его за рупь за двадцать.

Сыпались с платформы легковухи на крышу делоновскому «рено». Рука в перчатке прибавляла звук магнитофона. Скинутое с верхотуры тело навзничь лежало в ложбине промятой крыши «ситроена». Стреляли. Били по голове. Все было так увлекательно, так живо, что с ходу и не опознавался классический нуар — история, как частный сыщик из низов слоняется по верхам, дерзит блондинкам на миллион, прибирает трупы и получает по голове. Всей разницы, что сыщиком движет обычно не личный, а меркантильный интерес — а Делон с депутатом навек повязаны парашютной стропой и усмирением Алжира. Прочее, прежде всего атмосфера тотальной деградации социума, осталось в неприкосновенности. Кто убит? Депутат-паук. Депутат-вор. Депутатова жена-пропойца. Депутатова содержанка-мочалка. Почему это должно кого-то задевать, волновать и ранить в самое сердце? Вероятно, потому, что их играют тонкие и красивые Морис Роне, Стефана Одран и Орнелла Мути. А еще потому, что с одним из них Делон когда-то в горах пил третий тост не чокаясь и рыдал в тельняшку.

Фильм о сложной, полной опасностей жизни казнокрадов вызывает в России смешанные чувства. С одной стороны, здесь тоже любят Делона и жалеют Орнеллу в белом плащике. С другой — довольно сильно не любят депутатов. Двухсотлетний французский путь революций, реставраций, террора, диктатуры и кровавой панъевропейской экспансии мы прошли за семьдесят, оказавшись в одной с ними точке, полной утраты национальной пассионарности и произрастающего оттуда эгоизма, наплевизма и коррупции. Готовности спереть все, что лежит, продать все, что купят, и лечь под любую активную субкультуру — хоть под цветных, хоть под фашистов, — лишь бы не пострадал домик в Жаворонках и корова с кабанчиком.

Разница — в терпимости к злоупотреблениям. Франция 70-х, голосуя за социалистов, явно готова закрыть глаза на облико морале и посострадать любимым артистам. Делон в финале толкает зрелую речь о двух опасностях усталого социума — беспорядке и порядке. И засаживает пулю в комиссара, вздумавшего карать ворье своими средствами. В России анархия достигла таких пределов, что черного правосудия здесь давно не боятся. Второй год в самых разных местах центра появляются говорящие циферки «19/37», а рядом для самых непонятливых: «terror». Кажется, пишущих не проймет и красота Делона. Им явно ближе комиссар Моро — пусть и с нарочито мерзкой рожей Мишеля Омона.