Жора Крыжовников: «„Слово пацана“ был задуман на три сезона»

Жора Крыжовников планировал три сезона нашумевшего сериала «Слова пацана». Правда, похоже, что продолжения придется подождать. Кроме этого в большом интервью блогу «Что посмотреть» он прокомментировал обвинения в романтизации насилия и группировок, а также объяснил, почему переснял последнюю серию.

«Мы изначально думали сделать три сезона, потому что 1989, 1991, 1993 годы разительно отличаются, это разные миры. 1991 год превращает бывших бойцов за асфальт в настоящих бандитов, потому что теперь есть, за что сражаться — за бабки. Мы взяли 1989-й, потому что это еще хулиганы. А дальше начинается серьезный рост. И 1993 год — это уже война, когда казанские захватили часть Москвы и Питера и воевали между собой, то есть история вышла на уровень страны.

Мы пока взяли паузу. Пожить, успокоиться, прийти в себя, может быть, сделать другой проект и вернуться к размышлениям. То, что меня лично интересовало, уже случилось, и нет смысла проводить этот аттракцион еще раз.

Мы понакидали, встретились с Андреем [Золотаревым, сценаристом сериала], обменялись версиями. Но как авторы мы не приступали к тому, чтобы придумать второй сезон. В ближайший год это не произойдет. Должен быть внятный импульс».

Комментируя обвинения в романтизации банд, Крыжовников рассказал, что задумывал показать, как пацан и чушпан входят в мир группировок и меняются местами.

«Меня как сценариста интересует, может ли человек поменяться на 180 градусов, стать другим. В своей жизни видел три психофизических превращения, когда человек из‑за пережитого горя или травмы менялся абсолютно: начинал по-другому себя вести, по-другому разговаривать.

Наш главный интерес драматургический, сценарный, лежал вне области романтизации. „Романтизация“ — это большое слово, которым неинтересно заниматься. Мы не люди, которые расскажут, что группировка — это круто или что это плохо, мы чуть похитрее.

Тысячи молодых людей, которые там оказались, зачем‑то туда пришли. И нам хотелось узнать, что там дальше с ними происходило, как могла складываться судьба. <…> Значит, там существовал некий магнетизм. Исследовать его: что привело, что оттолкнуло, что казалось им ценнеe всего — вот это хотелось узнать».

<…>

«Я не согласен с [с обвинениями в] романтизации. <…> Сейчас другая социально-экономическая ситуация, возможности социальные: социальные какие-никакие лифты, возможность уехать, получить образование, найти работу. [И сами ребята другие.] Да.

Я не верю в воспитательную функцию кино. Но оно может к чему-то подтолкнуть. Я знаю человека, который помирился со своими родителями после просмотра фильма „Горько“. Мы не закладывали этого, не хотели, чтобы волна прощений прокатилась по стране.

Кино часто проявляет зрителя, создает ситуацию, в которой мы узнаем что‑то о нем. Это как бы социальный опрос. Как люди реагируют, кому они сопереживают, что они считают.

Я до сих пор не могу понять, как в опросе в группе Роберта Гараева „Казанский феномен“ 47% людей согласились с Вовой Адидасом, когда он запретил Марату встречаться с Айгуль, потому что она изнасилованная. В опросе были 4000 человек, это большая выборка. [То есть часть из них придерживается этих понятий], которые мы показали».

«9 ноября я собрал последнюю серию, и она мне не понравилась. <…> Я посмотрел финал второй серии, где Ильдар бьет валенком [Андрея], и понял, что Марат должен сделать это с Коликом в том же самом туалете. <…> Должно быть колесо насилия неостановимое.

Еще я вдруг задумался, как бы поступил мой отец, если бы я убил человека. Вспомнил ситуацию, в которой мой троюродный брат убил человека, об этом узнал папа и сказал мне: „Если бы ты так сделал, я бы от тебя отказался“. И подумал, а почему Бурунов у нас так принимает [Вову Адидаса]? Возможно, [то, что было в слитой серии], он хорошо это сыграл. Но я понял, что у нас нет ни одной сцены, в которой бы в устах Бурунова не звучала какая‑то фраза моего папы. Мой папа был другим, но часть текстов, какие‑то фразы, интеллигентская позиция — все от него. Так мы поняли, что [герой Бурунова] должен отречься.

Меня всегда раздражает массовка, это самая малоконтролируемая зона. <…> Они всегда появляются только в день съемки. Я вдруг пришел к тому, что [герой Бурунова] один [в банкетном зале]. Если он один, значит, об этом стало известно всем, тогда и Ильдар должен прийти. Мы сначала написали сцену телефонного разговора, потом я подумал, что нужно увидеть, как Ильдар пришел на завод [к герою Бурунова] и что произошло с ним. И это мы тоже чуть ли не в последний день довставили.

Третий момент, с которым я не согласился, — Вова стал очень просветленным. Когда я посмотрел серию, я сам себе не поверил. Янковский сыграл убедительно, но я не поверил, что наш герой стал таким Буддой, который отказался от всего и ходит туда-сюда.

Мог отец долбить младшего за то, что он гопник, а старшего нет? Это возможно, но здесь мне это не понравилось.

Еще мне показалось, что Наташа и Вова достойны неких любовных приключений. Чтобы они встретились, куда‑то побежали, произошел секс, они все-таки половозрелые. <…> В связи с этим возникло приключение, где [Вова] приходит забирать [Наташу], а там Ильдар. Мне показалось важным хоть раз столкнуть его с антагонистом, а то Ильдар его ищет-ищет.

Вот [Вова и Наташа] оказываются в этой сторожке, уехать они не могут, на возкале он везде висит. В черновике он очень легко приходил, билеты покупал, садился в поезд и должен был уехать.

Меня устраивала сцена, где Вову настигает Цыган, соратник Желтого, настигало зло из мира группировок. Но пересобирая историю, брать Цыгана, сажать его в ресторане — показалось менее убедительным.

Еще мне показалось [неубедительным], что Ильдар с его хваткой все это время ищет убийц, а тут просто пропадает…

Сцена с комсомольцами в бане — это оммаж „ЧП районного масштаба“. Эта сцена мне нравилась, но она все-таки происходит после того, как Марат мстит Колику. То есть нужно поставить сцену в туалете, потом баню, а потом песню Андрея на рояле. [Сцены накладываются друг на друга, они не попадают по таймингу.] Будем считать, что это бонус-сцена.

Слышал версию, что [ее вырезали], потому что многие комсомольцы сейчас у власти. (Смеется.) Ну тогда надо запрещать „ЧП районного масштаба“, мы оттуда взяли сцену приема в комсомол и [сцену в бане]».

<…>

«Мы снимали и переснимали начиная с первой серии. Там переснят разговор Искандера, где он Андрею рассказывает про новых татарских. В пятую серию досняли большой кусок в школе, как [Марат с Айгуль] по-татарски говорит, как он ей конфету приносит. Изначально они целуются и сразу наступает новый день. Монтируя, мы подумали. что нужно больше инвестировать в этот роман.

Мы постоянно находились в переписывании. Я считаю, что профессионал отличается от непрофессионала готовностью все в ноль переписать, он не относится ни к чему как к финальному».

«В районе третьей серии „Слово пацана“ вдруг показало цифры, которые средний сериал обычно показывает за все время. <…> А на следующей неделе увеличились в пять раз, а еще через неделю в два раза.

„Кинопоиск“ публиковал данные, что у них „Король и Шут“ посмотрело 4 млн зрителей. <…> Могу сказать, что нас столько смотрели премьеру какой‑то одной серии. Количество вовлеченных в просмотр только на Wink — это десятки миллионов человек. Рядом ничего не стояло.

Как это произошло, я не знаю. Мне казалось, что я делаю ретрокино про свое детство, в котором сорокалетним будет что‑то интересно. <…> Но вдруг когда помоложе, дети, подростки… Если бы я знал ответ, я бы знал, что следующий получится».