«Прогресс в медицине обрек писателей на ужасные вещи. Нам придется умирать дважды. Мы умрем, как умирают все прочие, но до того умрет наш талант; исключений не существует. И это феномен, проявившийся именно в ХХ веке.
Шекспир умер в 52 года, Диккенс — в 58, Джейн Остин — в 41, Д.Г.Лоуренс — в 44. А сейчас полно писателей, которым за 80, и не то чтоб они в прекрасной творческой форме. Да ее и невозможно сохранить; они на глазах превращаются в развалины, как только переступают порог семидесятилетия.
Джон Апдайк в старости утратил свой удивительный слух. В его последнем сборнике рассказов тексты обладают чудовищным ритмическим рисунком, там есть совершенно элементарные ошибки — например, два предложения подряд, заканчивающиеся одинаковым словом. Любому, для кого имеет значение стиль, слух подскажет, что так нельзя. А его последний сборник рассказов кишит этими ученическими повторами; его слух отказал.
Потом еще одна проблема «возрастных» авторов — они уже не могут вдохнуть жизнь в своих персонажей. Книга получается мертвой, инертной, и когда ты читаешь фразы «Он ужасно рассердился» или «Он подошел к окну и открыл его» — уши вянут, ты говоришь себе: «Да нет, не рассердился и не открыл. Ты не можешь убедить меня, что это так. В этом нет жизни». Такова внезапная смерть таланта.
И неизбежно происходит разжижение. Да, Сол Беллоу и Норман Мейлер писали романы до 85 лет, «Равельштейн» и «Лесной замок», в сущности, не так уж и плохи, но не станешь же всерьез сравнивать их с «Даром Гумбольдта» или «Призраком шлюхи», этими 800-страничными колючими, обжигающими романами».
Что если экстраполировать рассуждения Эмиса на то, что происходит сейчас в российской литературе?
Правда ли, что от стариков нечего ждать — ну или по крайне мере ждать чего-то, похожего на их давние вещи? Правда ли, что Мамлеев уже никогда не напишет ничего подобного «Шатунам», Распутин — «Последнему сроку», Васильев — «А зори здесь тихие», а Битов — «Улетающему Монахову»?
Правда ли, что возраст — отягощающее обстоятельство?
Правда ли, что тексты стариков сложнее продавать, чем тексты молодых?
Первый ответ, который приходит в голову, во всех случаях — да.
Но разве не написал — в тот момент, когда семьдесят минуло, — Маканин «Асана», Микушевич — «Воскресение в Третьем Риме», а Войскунский — «Румянцевский сквер»?
Разве если бы Битов (к примеру) составил свою «Десятку» — из новых, свежих текстов великих стариков — она не продавалась бы так же, как прилепинская, — или даже лучше?
Разве семидесяти- и выше летние — Проханов, Маканин, Личутин, Мамлеев, Микушевич, Искандер, Битов, Распутин, Бушин, Крапивин, Борис Васильев, Карасев-Кац, Войскунский, Стругацкий, Евтушенко, Успенский, Владимир Карпов — действительно деградируют — и уж тем более быстрее, чем их двадцати-тридцатилетние коллеги? Разве хотя бы кто-нибудь из них проявляет подлинные признаки маразма (это когда автор сочиняет роман о том, как не пишется роман)?
Разве плохо, если Пелевин доживет до мафусаиловых лет и мы будем получать его осенние сводки о том, как все устроено в России, до 2062 года?
Разве плохо, наконец, что здесь есть несколько писателей, которые в силу возраста и опыта могут быть моральными авторитетами нации — даже если такое общество будут называть геронтократическим?