Константин Зед — полубезумный арт-рок из Петербурга

Претензии к новой русской музыке часто бывают такого толка: не хватает загадки, хорошо бы услышать что-то, оторванное от пространства, времени и контекста. Сначала долго переживали, что нет таких, кто про здесь и сейчас, теперь ищем обратное — ну ладно, юродивым тут всегда были рады, и вот вам как раз подходящий. Фамилия Зед, конечно же, вымышленная, про настоящую можно даже не спрашивать, интервью Константин начинает сразу же с такой реплики: «Вы не обижайтесь, но где-то я буду не до конца откровенен, так как из своего небольшого опыта общения с журналистами уже знаю, что слово не воробей. К тому же выход альбома предварял длительный затворнический период, и я еще не до конца отделался от приобретенной в это время скрытности».

У нас вообще идет довольно странный разговор — так, на стандартное «расскажите немного о себе» Зед присылает мне довольно длинный и несколько пространный монолог, в котором третье сообщение начинается со слов «Тут я плавно могу перейти к рассказу о себе». Возраст? «Я не могу сообщить свой точный возраст, так как у меня комплексы — я считаю себя слишком старым для музыки». Родом из Воронежа, занимается музыкой со школы, планирует радикально переработать старые песни на новых альбомах. Вот практически и все. Зато с куда большей охотой он говорит о собственной музыке.

«Этот альбом получился несколько инфантильным. Хочу сделать следующий более серьезным и основательным. Я имею в виду лирику». Если говорить о лирике, то в ходе монолога выясняется, что песня «Спад» посвящена уменьшению человеческого мозга, а «Король» — взаимодействию организма человека и бактерии-стрептококка. Как добавляет автор, «на языке метафор, естественно».

О том, как, собственно, звучит эта музыка, пока ничего не сказано — тут просто не очень понятно, с какой стороны к ней подойти. Изначально его альбом «Музыкальные вибрации» кажется приветом из семидесятых, напоминающим об альбоме, допустим, «Another Green World» или же похожим на то, что могли бы играть советские ВИА, если бы потеряли стыд и принцип «как бы чего не вышло», но не талант. Звуки драм-машины, впрочем, это больше восьмидесятые — но автор от них открещивается: «Восьмидесятые — это время прихода в музыку коммерции, когда музыкант стал уже глуповатым, но выполнял роль красивого фасада, за которым стояла целая мануфактура настоящих профессионалов с менее эффектными внешними данными. Сказать по правде, восьмидесятым я подражал, чтобы угодить трендам». Его музыка определенно из прошлого, но для него это, похоже, как раз минус: «В том, что моя музыка звучит как из прошлого, нет ничего необычного — в этом и заключается ее вторичность».

Сам он смотрит скорее в настоящее, если не будущее: «Я не собираю группу, потому что мне кажется, что группа — это пережиток прошлого, я воспринимаю рок-группу как историческую реконструкцию. Я бы хотел выступать, но не хочу тратить кучу времени на репетиции — все это напоминает мне школьные годы, о которых стоило бы забыть. Думаю, если я не буду на сцене стоять с гитарой, хуже от этого точно никому не станет». По сути, он занимается тем же, чем, допустим, прославился Ариэль Пинк или что предлагал слушателям Коннан Мокасин, но называть его «русским кем-то» было бы, во-первых, банально, а во-вторых, несколько неправильно: на вопрос о Пинке Зед говорит, что Р.Стиви Мур ему нравится куда больше, да и он нарочно выбивается из всех рамок, в то же время ни на что не претендуя. 

Добиться от Зеда какого-нибудь имени практически невозможно, все довольно обтекаемо: «Мне нравятся некоторые группы, про которые пишет «Волна», но я не афиширую эти пристрастия перед своими знакомыми и друзьями, потому что они высокомерные снобы». Однако в разговоре о русской музыке («Я терпимо к ней отношусь. Мне нравится любая музыка на русском языке, где текст не довлеет над мелодией») он все-таки называет еще одно: «Например, мне нравятся «Банановые острова».

Чернавский и также поминаемый в разговоре Брайан Ино — отличные ориентиры в плане выстраивания звука, но в «Музыкальных вибрациях» над звуком работал другой любитель семидесятых, Анатолий Никулин, громящий в свободное от звукозаписи время песни Sonic Death и Motorama на сайте «Модный Петербург». «Его многие здесь, в Петербурге, недолюбливают за его мизантропию, но меня это не пугает, а скорее забавляет. Он одержим в ней детскими комплексами, а это очень мило. Я решил работать с ним, потому что не слишком доверял своему внутреннему цензору, не будучи уверенным в высшем происхождении своей музыки. Он внес несколько формообразующих идей в аранжировки и сделал сведение и мастеринг альбома. Не хочу говорить о студийной кухне и раскрывать технические секреты того, как это было сделано, пусть люди сами строят догадки и распускают слухи… Думаю, что в восьмидесяти процентах случаев их предположения будут не верны». Словом, одни загадки.

Перейдя от монолога к наводящим вопросам мы обсуждаем многое — композитора Мартынова, неверие музыканта в силу случая, его любовь к науке и различным фактам, мистификации и мистику, и я понимаю, что мало кто из молодых русских музыкантов может похвастаться таким разнообразием интересов, попутно рассказывая о себе, по его признанию, «в духе радикальных рок-цитат». Если бы у нас не было Константина Зеда, его бы стоило выдумать — и хорошо, что некий молодой житель Петербурга это сделал. Черт с ней, с мистикой и с отсутствием конкретики — главное, что есть отличные песни. Все остальное от человека, который прямо говорит о себе «я параноик», и не требуется.