Sola: трепетный шумовой авант-поп из Крыма

В предыдущий раз рекомендация относительно героя рубрики «Новые русские» пришла от других хороших молодых русских музыкантов; на этот раз тоже придется сослаться на первоисточник. На то ли группу, то ли проект, то ли некое неведомое и аморфное музыкальное образование под названием Sola нам посоветовали обратить внимание коллеги из украинского издания Top10 (которые, надо сказать, вообще прикладывают много усилий к тому, чтобы высказывавшийся где-то тезис — мол, про белорусскую новую музыку нам известно больше, чем про украинскую, — перестал быть правдой). И хотя, по идее, это не комильфо — конкуренция и все такое прочее, — почему бы не сослаться и не разделить, когда звучит вот такое.

«Здесь»

Новые сетевые расклады помимо прочего дают возможность, которой раньше практически не было (ну, за исключением каких-то полуподвальных концертов для родителей и друзей) — услышать музыку, когда она еще толком не произошла, не состоялась; засвидетельствовать сам процесс того, как она создается. К самому такому подходу, понятно, могут быть нарекания — дескать, зачем нам в принципе что-то неготовое, когда готового столько, что не продраться; пусть звук сначала сформулирует себя — а потом уже пытается пробиться к слушателю. Мне представляется, что это слишком уж радикальный подход к делу; в том, чтобы наблюдать сам процесс рождения (творческого рождения, пардон за выспренное словосочетание), есть некая удивительная интрига. Да и в любом случае эту возможность не стоит недооценивать — тот же чиллвейв по большому счету отчасти и держится на этой недовнятности, недосказанности, предчувствия, переживания процесса, которое важнее результата. Впрочем, в случае Sola чиллвейв вовсе ни при чем — но вот эта идея пред-чего-то, наблюдения за процессом того, как человек постепенно из мычания и шума начинает вытаскивать свой собственный язык, причем очень даже; на ней, кажется, во многом и держится интрига этой музыки. Что мы вообще знаем о Sola? Что за этим именем скрывается проживающий в Симферополе человек по имени Гриша, двадцати-с-чем-то-летний дипломированный специалист по банковскому делу, успевший до университета поучиться даже в кадетском корпусе (впрочем, по специальности Гриша никогда не работал — и утверждает, что занимается и зарабатывает исключительно музыкой). Что Sola всего-то несколько месяцев от роду и это вроде как группа, в которую также входит барабанщик группы Pianoboy, но в тех песнях, что раскиданы по сети, его почти нет, а будет, когда Sola начнет выступать. С Sola вообще все крайне неопределенно. Когда спрашиваешь у автора, есть ли у него какое-нибудь представительство в сети, он присылает вот такую ссылку, и вот такую, и вот еще такую, и такую вот еще, и все это вроде как неофициально, и везде — музыка, много музыки, очень разной музыки, от дарк-эмбиента до чуть ли не драм-н-бейса, и от всей от ней вот ровно такое ощущение: что она еще не родилась — и что именно это в ней страшно интригует.

«MTK»

Впрочем, все эти обрывки представляли бы довольно условный интерес, если бы не те песни, которые у Гриши иногда проскакивают. Песни тоже как бы недосостоявшиеся, совсем сырые; песни, которые все время как будто глушит какой-то внешний шум; песни одновременно тихие, полушепотом спетые, — и грубые, резкие, зазубренные, громкие, потому что музыка хлещет из человека, как будто кран в квартире прорвало. Песни, конечно, во многом вторичные — по музыке Sola отчетливо слышно, кто именно свернул этому Грише голову: ну да, Radiohead в первую очередь, и много кто еще, от Земфиры до M83, — во вторую. Но эта вторичность тоже во многом предполагается самой постановкой вопроса — ну и потом есть все-таки в этой музыке что-то, что цепляет и дерет, дерет, дерет, местами почти до крови. На этом, пожалуй, и остановимся — и предоставим слово самому автору песен; тем более что из этих слов многое дополнительно становится понятно.

«У меня и мама, и бабушка — музыканты. Они все играли на фортепиано профессионально: бабушка в школе музыкальной преподавала, мама — в консерватории питерской. Я сам начал сочинять осознанно классе в восьмом, наверное, — ну и продолжаю до сих пор. И меня как тогда шатало, так и шатает до сих пор. Просто сейчас то, что пять лет назад могло год занять, занимает неделю. То есть ты находишься неделю в каком-нибудь брит-роке — и пишешь 20 треков; а через неделю ты уже в каком-нибудь регги и дабе — и еще 20; и все эти треки важны, потому что они дальше тебя несут.

Я очень, очень много слушаю новой музыки в последнее время. Ее очень много, и она мне вся нравится. Смотрю плейлисты Chinawoman, Трентемёллера, потом Бейонсе какую-нибудь — очень много всего. Сейчас вот конкретно — последний альбом Red Hot Chili Peppers (интервью происходило на следующий день после того, как альбом попал в сеть. — Прим. ред.). Уже очень успел полюбить две песни — «Even You Brutus» и «Dance Dance Dance». Мне сейчас все очень нравится, потому что мир быстро меняется. Скорость увеличилась. С музыкой происходят очень странные вещи. Год назад почти не было новой музыки, приходилось переслушивать то, что я уже слушал много раз и, естественно, это не давало тех эмоций. Сейчас более точная музыка, более сумасшедшая. Музыканты стали более честными, смелыми, открытыми — и стали делать то, что им хочется. Понятно, что мы так воспитаны: когда ты что-то делаешь, ты думаешь, будет ли это нужно кому-то, кроме тебя. А сейчас так случилось, что большое количество людей решили, что концентрация на себе — это хороший путь. Мне кажется, музыка сейчас становится все более и более узкоспециализированной, каким-то способом находить связи внутренние, поддержку.

Важно, чтобы трек был настоящим. Сильным. Ну, это очень просто — вот мальчик маленький смотрит видео Burial и после этого дарит свой любимый самолетик незнакомому человеку. Потому что это видео вызывает у него желание отдавать, быть лучше. Мне такое искусство нравится.

Я вообще хочу звуком мир менять. Разве последний альбом Radiohead не изменил мир? Мне кажется, когда чертово количество людей услышало эти песни и эту лирику, — ну, они же просто появились у них в головах. Это какие-то другие категории мышления, другие слова, другие звуки; все они появляются там, где их не было, — и это делает восприятие мира шире. Становится больше красивых интеллигентных людей. Мне кажется, это и есть революция. Я вот недавно заснул под один трек — а когда проснулся, мир был другим. Тоньше стал, звонче, острее. Чей был трек? Ну ладно, мой трек, да, мой.

Русский язык сильнее. Мы же здесь живем. Если ты напишешь на русском строки, которые никто не писал раньше, они сработают лучше, чем если ты сделаешь то же самое на английском. Это же наша культура, в конце концов. И она должна развиваться.

Для меня важнее всего сейчас фактура звука. Я вот недавно читал статью на «Википедии» про слух, и там написано, что до сих пор не знают, как это работает. Ну то есть, понятно, есть внутреннее ухо и все такое прочее, но никто до сих пор не понимает, как это функционирует. То есть то, что мы учили в школе, не совсем правда. И именно поэтому для меня фактура звука сейчас интереснее всего. Потому что если так, то звуком можно менять очень многие вещи в человеке. У меня вот есть знакомый, который построил девятиметровый динамик под землей в Берлине — и там играет звук».

Официального представительства в сети у Sola пока нет; песни можно послушать, например, здесь и здесь.