Москва изнутри Борис Куприянов о районе Аэропорт

Эта площадь является центром района Аэропорт, поскольку здесь всегда все встречались. Окрестности считались элитарным местом, поскольку с одной стороны площади находились писательские дома, а с другой — киношный, цирковой; в общем, здесь жила творческая элита.

В 1990-е годы вся эта площадь была заставлена огромными шатрами с пивом самого разного качества. У нас в районе сейчас трудно где-нибудь выпить пива демократично, а после 23 часов — практически невозможно. А тогда здесь были круглосуточные питейные полумаргинальные места. Некоторые шатры были бандитскими, с бильярдом, некоторые были с флером интеллигентности.

Там, где находятся ворота в МАДИ, раньше был очень популярный пункт приема стеклопосуды. Возле него тусовалось огромное количество бомжей и мизераблей, которые собирали бутылки. Периодически их отлавливала милиция. И я, в 1994-м где-то, наблюдал здесь сцену обороны: когда бомжей стали хватать, они забрались на постамент, встали вокруг памятника и включили свое самое страшное оружие — химическое. От них так пахло, что милиционеры просто не могли подойти, круговая оборона держалась на протяжении нескольких часов, пока милиции это не надоело и они не уехали.

Памятник же лидеру «Рот Фронта» был поставлен относительно недавно, в 1986 году, и про него всегда ходил анекдот, что у него две кепки. Потому что его поза походила на памятники Ленину, на которых он всегда в такой же позе в правой руке держит кепку. Тельман стоит точно так же, и его сжатый кулак подразумевает приветствие «Рот Фронт». Без кепки на голове его никто никогда себе не представлял, но все равно забавно.

Вышеупомянутые писательские дома сейчас все закрыты забором. Там прошла вся моя алкогольная юность конца 1980-х, после школы мы покупали пиво у мясников и шли сюда. Внутри этого квартала была своя топонимика: «Лавочки», «Аквариум», «Бермуды», «Детский сад», «Лавочки-2» — эти слова знал каждый мой сверстник, который тусовался на районе. Тусовка здесь была интеллигентней, чем в других местах, но все социальные язвы того времени, как то детское и юношеское пьянство, все равно в этих местах присутствовали.

Когда в середине 1990-х район обнесли забором, фактически целиком, — а это, по-моему, уникальный случай, когда целый квартал закрыли забором полностью и проникнуть туда невозможно, — было ощущение, что у меня отняли детство, малую родину.

В конце 1980-х крыши играли очень важную роль в жизни московского молодого человека, да и московской девушки, наверное, тоже. У меня было три любимые крыши: легендарная крыша дома 302-бис по Садовой, на которой тусовались крайне интересные люди, крыша дома на Никитском бульваре, в котором сейчас «Джон Донн», — она плоская, и на ней было очень хорошо загорать и предаваться каким-то размышлениям, и крыша вот этого самого дома. Она уникальна тем, что на ней много уровней — три или четыре, разной высотности, с маленькими площадками. То, что здесь происходило, я даже и говорить не буду — крыша была очень экстремальна. Попасть туда было несложно, впрочем, в то время на любую крышу попасть не составляло никакого труда — домофонов не было, а чердаки не закрывали.

Поскольку весь этот район в начале XX века был дачным, здесь кое-где сохранились такие вот дома того времени. В советское время тут была какая-то контора, потом он долгое время пустовал, а теперь здесь офис МТС. Когда дом пустовал, он был открыт, и в течение пяти лет мы в него залезали — странным образом в нем сохранилась вся архитектура начала века, правда, в загаженном состоянии.

На месте модного жилого комплекса «Помидор» стоял очень странный, построенный в 1920-х годах дом. Там были деревянные, скрипучие, качающиеся лестницы, по которым было страшновато ходить. «Помидором» он тогда назывался потому, что на первом этаже в нем была пельменная и кафе. Когда в 1985 году началась борьба с алкоголизмом, все винные вывески в городе сняли, в том числе и с этого кафе, и повесили изображение большого стакана с помидором внутри. Кафе было по-настоящему злачным, там постоянно случались какие-то криминальные разборки, люди с улицы внутрь не заходили. Ну так вот, постепенно название переросло на весь дом. А потом так стали называть и это новое сооружение.

Здесь была библиотека и опорный пункт милиции. Хороший пример лужковской архитектуры — сначала она надстроилась на один этаж, потом приросла еще одним куском, потом стала длиннее и превратилась в такую вот конструкцию. Раньше здание было маленьким в сравнении со стоящим за ним детским садом, теперь все наоборот.

Что было признаком локального районного центра в 1980-е и 1990-е годы? Наличие винного магазина. Здесь после 1985-го был (да и сейчас есть) единственный винный магазин на всю округу, называется «Зыковским» в честь Зыковского переулка. Переулок назван по имени ямщицкой Зыковской слободы, которая находилась на другой стороне Планетной улицы. А на перекрестке всегда была автобусная остановка. Автобусы ходят крайне редко, но остановка пользовалась популярностью — на ней традиционно собирались социально отверженные, пьяные вдрызг. Люди из социального низа, совершенно не опасного, но очень трогательного и несчастного. Здесь же в сезон продают арбузы. А в пока еще не снесенных ларьках можно купить все необходимые продукты. В глубине стоит замечательная лавка, продавцы которой знают всех покупателей если не по именам, то в лицо. Удивительно, но продавщицы — татарки, свинину не едят, но колбаса при этом у них разнообразная, вкусная и свежая.

Интересное здание, которое, когда оно строилось в 1920–1930-е годы, должно было, видимо, напоминать замок. Но когда я побывал на Донском кладбище, я понял, что напоминает оно только крематорий Донского. Раньше здесь был вычислительный центр Ильюшинского КБ, сейчас дом сдается под офисы.

Поскольку район у нас старомосковский — в том плане, что люди здесь жили долгое время, — в нем осталось много голубятен. Они сохранились, функционируют, и люди, смотрящие за ними, до сих пор иногда выпускают голубей. Эта голубятня знаменита тем, что кроме голубей там живут курицы. И летом петух будит район по утрам.

Совершенно мистическая история. По Планетной улице проходит неофициальная разделительная граница между районами Динамо и Аэропорт. Те, кто живет на Планетной с южной стороны, всегда ходят до метро «Аэропорт». А с северной — до «Динамо», даже если ближе им идти до «Аэропорта». Почему так происходит, я не знаю.

Как я уже говорил, район этот раньше был дачным, и в здешних окрестностях можно найти и советские виллы. Вот одна из них — дом-мастерская архитектора Манизера. Так как он был скульптором-монументалистом, дом его, точнее мастерская, гигантских размеров. В нем до сих пор живут его наследники, а во дворе стоят его скульптуры. Самая главная из них, конечно, большая голова Ленина, Манизер считался главным специалистом по вождю. По местной легенде, на месте окрестных домов был сад Манизера. Не знаю, насколько это правда, но здесь полно плодовых деревьев — яблоки, сливы. И когда я еще был маленьким, их с трудом, но можно было есть.

За этим забором всегда была клиническая психиатрическая больница, в которой последние годы своей жизни провел Врубель. Он нарисовал эскизы забора, лежа в больнице уже перед самой смертью. Главврач к художнику относился с пиететом и по этим эскизам велел поставить забор. При строительстве этой офисной хрени по соседству его пытались снести — и даже преуспели. Но после шумихи, которую поднял «Архнадзор» и неравнодушная общественность, его восстановили, правда, не в таком виде, каким он был: вместо деревянного забора поставили железные пластины, оставив только столбы, да и те не на том уровне, на каком они были. Очень обидно. Но на старый забор можно посмотреть, пройдя чуть дальше.

Этот дом 1930-х годов — он совершенно необъятных размеров. Главная его особенность в том, что раньше из любого подъезда можно было попасть в любой другой, на любой этаж. В нем нечеловеческие, маленькие однокомнатные квартиры, фактически без кухонь, с крохотным туалетом и душем, в которых жили и до сих пор живут в жутких условиях слушатели академии Жуковского со своими семьями — это их общежитие. В этом доме жили несколько моих одноклассников, и мы в детстве очень любили в нем играть в прятки.

У моей жены есть версия, почему люди, которые живут ближе к «Динамо», предпочитают ходить до метро «Аэропорт». Она считает, что Петровский парк раньше не был освещен, и люди боялись через него ходить. Не знаю, мы этого парка никогда не боялись. А сейчас он странно, но прекрасно освещен. Через каждые несколько метров поставили фонари, и вечером он выглядит совершенно не по-московски — в темноте нарядно сверкают круглые светильники.

Большой треугольник у приходской церкви в парке в советское время имел очень странное раздробленное назначение. Здесь была деревянная избушка в которой находился пост ГАИ, в церкви был оружейный склад академии Жуковского, а на самом углу Дворцовой и Нарышкинской находилась легендарная пивная. Она считалась интеллигентской, и кроме местных жителей в нее любили ходить слушатели академии. Называлась она «Семь дорог», потому что на круговом движении перед ней сходилось семь улиц. Сейчас от нее ничего не осталось, а весь этот квартал сложным образом принадлежит церкви. Служит в ней протоиерей Смирнов, отвечающий за связь РПЦ с силовыми органами.

Это здание 70-х годов, для Москвы не типовое и достаточно уникальное. Жили в нем генералы и военные, поэтому так и назвали. Больше всего оно мне напоминает нью-йоркские проекты — коричневые дома для малообеспеченных семей, которые там ставят крестом. Оно выиграло кучу архитектурных конкурсов в 70-х — действительно, живописное сооружение.

Помимо дач в начале прошлого века на этой местности были дорогие загородные рестораны. Сейчас это можно сравнить с какой-нибудь «Царской охотой». И тут можно встретить вкрапления непонятных, для общего пейзажа, зданий. В доме на Красноармейской находился ресторан, который назывался, вроде бы, «Цыганский уголок». Когда в нем был ремонт, мы в него залезли и обнаружили, что это был не только ресторан, но и гостиница с номерами сомнительного назначения. На лестнице в этом доме снимался фильм «Адъютант его превосходительства». Интересно, что в Москве очень мало где сохранились литьевые ограды — а тут она в целости и сохранности. Скорее всего, это потому что в советское время здесь был дом офицеров, а такие организации никогда ничего не сдавали в металлолом, даже во время войны.

В нашем районе есть одна досадная особенность — ни одно кафе не работает после полуночи. Это тоже ночью закрыто, но зато оно самое демократическое и качественное в плане еды. Единственное, что его портит — это любовь восточных поваров, официантов и метрдотелей к невероятно громкой музыке. Не только восточной, но и популярной российской, которые, впрочем, по духу не сильно отличаются.

В этом доме находятся две торговые точки, в которые раньше ходил весь район. Это старые советские магазины — молочная, которая с недавних пор закрыта, и бакалея. Как они сохранились — непонятно, но то, что хотя бы бакалея до сих пор живет, очень приятно.

Где-то в 1985 году между СССР и Италией был подписан договор о том, что итальянцы построят в Москве настоящие итальянские пиццерии. И одна из них открылась в соседнем доме. Конечно, она была не очень итальянская, но первые несколько месяцев, пока там работал заграничный повар, было очень вкусно. Мы, когда прогуливали школу, иногда заходили в нее что-нибудь съесть.