Лучшие фильмы на свете «Тайная честь» Роберта Олтмана

В комнате — человек и пистолет. Еще часы, бутылка «Чиваса», портреты Вашингтона, Эйзенхауэра, Киссинджера, рояль, камеры наблюдения и четыре монитора. Человек наливает себе виски, достает диктофон — «Раз, два, три». Нет кассеты. Он делает большой глоток, откашливается и начинает свой сбивчивый полуторачасовой монолог: «Меня зовут Ричард Милхаус Никсон. Это я придумал Уотергейт».

Было время, Роберт Олтман увлекался экранизациями театральных постановок. «Тайная честь» — пьеса бывшего госконсультанта Арнольда Стоуна и драматурга Дональда Фрида — политического активиста, на досуге занимавшегося расследованием убийства Кеннеди. Моноспектакль, где в течение двух часов никому еще тогда не известный Филип Бейкер Холл разыгрывал заправленное алкоголем путешествие в душу самого противоречивого президента в американской истории, казался самым неочевидным материалом для экранизации: он не предполагал монтажных склеек, флешбэков и какого бы то ни было действия, кроме перемещений Никсона по комнате. Олтман, тем не менее, ввел еще несколько полноценных героев — телевизионные экраны, микрофон и стакан с виски, сконструировав портрет не столько президента, сколько глубоко несчастного человека — алкоголика, лузера, властолюбивого тирана, страдавшего паранойей и полностью уничтоженного американской прессой, чья единственная проблема заключалась в том, что он — Ричард Никсон.

«Тайная честь» в первые секунды исключает возможность воспринимать ее всерьез — «это не исторический труд, а фантазия на тему». Олтман дал Никсону возможность себя оправдать, попутно сообщив, что Мэрилин Монро на самом деле убило ЦРУ, а Киссинджер был продажным мерзавцем. В его речи сквозит тщеславие, как во многих предсмертных записках самоубийц. Он редко договаривает предложения до конца, мысль бежит быстрее слов, а вместо знаков препинания он использует слово «fuck». По ходу размышлений его самосознание меняется: начав с заявления, что он всегда побеждал, потому что был лузером, Никсон переходит к тому, что на самом деле стал президентом в первую очередь потому, что стать им невероятно трудно. Он хвалит себя урывками и редко останавливается на собственных недостатках, как и все, стараясь придумать благовидные предлоги для заведомо дурных поступков. «Все было бы в порядке, если бы обстоятельства были бы другими». Ему чуждо само понятие смысла существования и недостает веры в себя, поэтому он вынужден определять свою жизнь в категориях других людей: «Я тот человек, которого люди из Богемской рощи хотели заставить продолжить войну во Вьетнаме». Чтобы разбудить желание к действию в рефлективных людях, надо изобрести приемы чудовищной изощренности, поэтому он способен на поступок только тогда, когда ему угрожают внешние обстоятельства. Даже если этот поступок заключается в самоубийственном порыве уничтожить себя.

Олтман фиксирует этот поток мыслей при помощи камеры, шарящей по кабинету как частный детектив. Никсон был президентом, управлявшим страной при помощи телевидения, и телеэкраны в комнате творят с пространством в фильме удивительные вещи, одновременно напоминая об одной известной истории и фиксируя его паранойю. Никсон в комнате обращается к воображаемому суду от лица собственного адвоката. Никсон на экране обращается ко всему миру, пытаясь донести до людей единственную мысль: «Посмотрите, что они со мной сделали». Они — это семья, Линкольн, Эйзенхауэр, люди из Богемской рощи, лоббисты, противный старик Вашингтон. В одной комнате, при статичных декорациях, Олтман создает историю последовательного саморазрушения очень одинокого человека, который просто хотел, чтобы его любили, — не за красоту (будь он красив), не за ум, а за его сущность. Того же хотят и все люди.

Олтман говорил, что никогда не читал работы Никсона и не интересовался его личностью, ему было интересно показать трагического героя, исполненного жалости к самому себе. «Мой учитель по актерскому мастерству говорил, что это я — настоящий Гамлет», — говорит Никсон. После небольшой паузы он рассказывает, что Киссинджеру дали Нобелевскую премию, а его обвинили в краже серебряных ложек из Белого дома. Подлецы никогда не думают о себе плохо, и в конце концов этот пьяный, бесстыжий, уверенный в собственной правоте старик придет к единственному в своей жизни верному выводу. «Я не выбирал себя сам. Это они выбирали меня, и ни один раз, ни два, а всю мою проклятую жизнь. Они знали, что я вор, мерзавец и аферист, но все равно за меня голосовали. Им было плевать. Вот оно — торжество демократии». Он же действительно не виноват. Роберто, сотри, пожалуйста, все после слова «Уотергейт».