Лучшие фильмы на свете «Убежище» Тодда Хейнса
Гениальный фильм будущего автора «Бархатной золотой жилы», «Вдали от рая» и «Меня здесь нет», с Джулианной Мур в главной роли. Представитель редкого подвида анестезирующих хорроров, от которых не столько страшно, сколько беспокойно, потому что не до конца чувствуешь, что именно с тобой делают.
C двумя последними бойцами New Queer Cinema 1990-х — Тоддом Хейнсом и Гасом Ван Сэнтом — произошли разные в деталях, но одинаково печальные истории: один к концу нулевых совсем превратился в режиссера для девочек, второй после провала «Бархатной золотой жилы» исправно выдвигался на «Оскары» и ездил в Канны, но при этом засел где-то на периферии зрительского внимания. Ван Сэнт, кажется, шел к своему теперешнему состоянию всю жизнь, а вот с Хейнсом все-таки вышло чертовски несправедливо — после прошлогодней «Милдред Пирс» стало как-то вдруг совсем очевидно, какой он на самом деле великий. Лишний повод вспомнить его первый взрослый фильм «Убежище», в котором всем на какое-то время привиделся новый Линч, но судьба распорядилась иначе.
Джулианна Мур играет классическую калифорнийскую жену, которая нервничает насчет цвета диванной обивки, разглядывает во время секса потолок и в какой-то момент начинает хворать непонятной и, кажется, надуманной болезнью. Доктора сперва советуют диету, потом начинают крутить пальцем у виска; сама героиня уверена, что у нее аллергия на окружающую среду, но понятно, что это просто природа решила сжить ее со света за ненадобностью. Фильм открывается чихом и заканчивается страшнейшим признанием в любви, между ними — постепенный отказ героини от элементов жизнеобеспечения в диапазоне от молока до кислорода.
Интересно в Хейнсе то, что, несмотря на репутацию пересмешника и постмодерниста (фильм про Карен Карпентер, разыгранный куклами Барби; «Меня здесь нет», в котором за Боба Дилана — шесть человек, включая Кейт Бланшетт), самые мощные его выходы случаются, когда он вместо стилизации вдруг врубает условный реализм.
Фильм, по сути, ретро про 1980-е, героиня живет в почти кукольном домике, но постмодерн при этом разлит в атмосфере таким тонким слоем, что кажется естественной средой. Прятать под формальными признаками хоррора бог знает что — любимый прием визионеров; в «Убежище» хоррор сам прячется за историей болезни. Трюк примерно тот же, что и в «Милдред Пирс»: та тоже всю дорогу притворяется производственной драмой про окорочка, пока в финале не выходит голая Эван Рейчел Вуд — и все предшествующие пять часов вдруг озаряются подходящим инфернальным пламенем. В «Убежище» чертовщина и вовсе похожа на ультрачастотный шум, который не слышишь, но нервы все равно начинают сдавать. Ужас тут — это новый диван, монстр (который в фильме тоже, заметим, есть) — обыденная деталь унылого пейзажа.
На втором часу фильма героиня отправляется на лечение в секту энвайронменталистов, и тут, казалось бы, самое время пуститься в атаку с сатирой и жутью наперевес, но Хейнс еще глубже закапывается в полутона. Телевизионный актер Питер Фридман играет своего лидера сектантов на такой тонкой грани искренности и самообмана, что для многих фильм может сойти за телевизионную проповедь, мрачнейший финал — за хеппи-энд. Заболевание иммунной системы, с которым никто не знает, что делать, отсылает понятно к чему, но Хейнс-режиссер всегда был больше умником, чем геем, — аналогии со СПИДом тут, в общем, побоку, история вполне универсальна. Нью-эйджевый постулат, что все проказы — от недостаточной любви к себе, тут в итоге переворачивается с ног на голову: героини ничего не остается, как полюбить свою болезнь, потому что до нее в ней, по сути, ничего и не было.