Лучшие фильмы на свете «Отдел по расследованию убийств» Дэвида Мэмета

Два копа едут в старой машине по бедному району американского мегаполиса. «Что стало с работой? Сплошная политика. Работа поменялась», — с досадой говорит один из них, которого только что прилюдно обозвал жидом фэбээровец, отобравший его расследование. «Работа осталась такой же. Одни убивают, другие умирают», — устало отмахивается второй, его напарник и лучший друг. Вскоре их машина застрянет на углу, и первый — его зовут Боб Голд, — помогая местному патрульному по пустяшному делу, зайдет в магазин, где только что была убита старая еврейка-владелица. Там он останется на весь день, повторяя каждому встречному: «Я не веду это дело!» Но никто его, разумеется, не послушает — дело вести будет именно он, и оно окажется гораздо важнее, чем он мог бы предположить.

В фильмах Дэвида Мэмета по большому счету бывает два вида главных героев: аферисты и жертвы аферы. И те, и другие, как правило, обладают впечатляющей уверенностью в том, что они делают, — вне зависимости от того, делают ли они это по собственной воле или чтобы обыграть обстоятельства. Дебютировав в режиссуре «Игорным домом» про профессиональных мошенников, в котором эта расстановка сил была предельно наглядной, Мэмет затем снял несколько неказистый бадди-муви «Все меняется» про чистильщика обуви, попавшего на каникулы в мир криминальных авторитетов, а после него — «Отдел по расследованию убийств», где, в отличие от большинства своих предыдущих и последующих режиссерских работ, главным героем сделал растерянного человека, который не уверен ни в чем. Еврей по происхождению, Боб Голд не знает ни идиша, ни иврита; посвятив всю жизнь работе в полиции, теряет на полпути одно из немногих стоящих дел. Семьи у него нет, если не считать напарника, — но у того, какая бы преданность их ни связывала, хватает своих дел. Чувствуя какую-то неизбывную внутреннюю неопределенность, Голд числится в своем отделе лучшим специалистом по ведению переговоров с подозреваемыми — он знает, что и как говорить людям, у которых нет надежды и почвы под ногами, и эти слова совсем не похожи на знаменитые жесткие диалоги из «Гленгарри Гленн Росс».

Когда богатые родственники убитой старушки с непонятной настойчивостью начинают просить его возглавить дело о ее убийстве, уверяя, что за магазинной кражей кроется антисемитский заговор, он сначала относится к этому с пренебрежительным раздражением, воспринимая как большое недоразумение, отвлекающее от серьезных дел. Чтобы эта ситуация кардинально изменилась, требуется не так много — чувство вины. Придя к ним в дом, Голд отходит в кабинет позвонить напарнику. Высказав в самых несдержанных выражениях свое отношение к хозяевам дома и их мании преследования, он кладет трубку, оборачивается и понимает: все это время за его спиной сидела с поджатыми губами дочь пригласивших его людей. Из чувства стыда присмотревшись к делу повнимательнее, постепенно он втягивается в расследование с одержимостью, которую просто некуда больше применить. Странные архивные документы и подходящие фашистские листовки начинают попадаться ему на пути с подозрительным везением, а суровая недоговоренность в показаниях еврейских стариков и вовремя заданный незнакомцем вопрос «Так кто же ты?» довершают картину. Роберт Голд, детектив из отдела убийств, специалист по переговорам, всерьез начинает искать ответ, кто он такой и ради чего все это.

Большинство мэметовских киногероев выручает хитроумие, сноровка или непосредственность, здесь же сквозь все просвечивает тяжелая непреложность рока. С самого начала нас настойчиво предупреждают о том, что с Голдом ничего хорошего не произойдет. Предупреждают милым, традиционным способом — с помощью акцента на мелкой детали, граничащего с суеверием. В одной из первых сцен на следователя кидается случайный заключенный и в бешеной попытке отобрать его пистолет рвет застежку на кобуре. Так же, как этот заключенный, три раза за фильм попадающийся Голду на пути с пророческими криками, порванная кобура будет все полтора часа аккуратно напоминать зрителю: в нужный момент ненадежно закрепленный на поясе пистолет подведет, все полетит к чертям.

На этом странном контрасте между суеверием и нарочитой продуманностью сценария держится вся хрупкая гармония «Отдела убийств». С одной стороны — фирменная сценарная афера, которая, впрочем, вызывает массу вопросов, если начать вникать во все детали, с другой — редкий для режиссера выход почти безоружным навстречу ужасу бытия. Возможно, именно этой непосредственности не хватает многим из его фильмов, где персонажи друг друга обманывают и подставляют, соревнуясь в умении хлестко вести диалог, и словно бы постоянно подначивают проверить, все ли в сюжете сходится. В «Отделе убийств» же Мэмет как будто переигрывает сам себя, отправляя сюжет на второй план: какая разница, как они все это придумали и сколько потребовалось совпадений, чтобы это случилось. Одинокий, растерянный человек без табельного оружия, роду и племени смотрит в кадр, и мы пытаемся понять: кто он такой? Ради чего все это?