Итоги-2014 Украина не Россия: фильмы о Майдане как кинособытие года

Думая об уходящем годе, который, возможно, еще готовит нам сюрпризы (и вряд ли приятные), люди самых разных взглядов и вкусов сойдутся в одном: главным его событием стала Украина. Дальше пойдут уточнения. Для одних позитивный полюс — Майдан, а негативный — образование самопровозглашенных республик ДНР и ЛНР, для других наоборот. Одни видят здесь причинно-следственную связь, добавляя в уравнение новые неизвестные — Россию, США, Европу, — другие ее отвергают. Но трудно поспорить с тем, что Украина в 2014-м — место силы.

Рискуя вызвать общее недоумение, добавлю: и в кино тоже. Казалось бы, великих фильмов за год украинцы не показали, «Оскара» или «Золотой пальмовой ветви» не завоевали, индустрию с колен не подняли. И все-таки это так. Я прекрасно понимаю коллег, пишущих аналитические искусствоведческие статьи о живописи и скульптуре Майдана, издающих тематические номера о театре современной Украины. Просто потому, что политика, творящаяся в Киеве и Львове, Одессе, Харькове и на Донбассе, — тоже современное искусство, да еще какое. И театр, пусть площадной. Но кино — прежде всего. Ведь никто никогда не узнал бы о Майдане, если бы не бесконечное количество видеороликов, распространявшихся едва ли не вирусным методом по всему миру. Более того, пропагандистские новости телеканалов — российских и украинских, — как виртуозно смонтированные, так и грубейшие «фейки», тоже наследуют традициям кинематографа, хотя в нынешних низких образцах трудно узнать традиции Вертова, Эйзенштейна или Рифеншталь.

Можно довести эту мысль до несколько абсурдного предела и добавить, что участники судьбоносных украинских событий вели себя как актеры: их действия, лозунги, даже одежда в той или иной степени определялись тем, что беспрестанно шла (хоть и непрофессиональная) съемка. Они были на сцене, которую видели все, и знали об этом. А, например, балаклава, ставшая со времен процесса Pussy Riot не просто карнавальным атрибутом, но политическим символом, в этих условиях оказалась открытым заявлением о нежелании быть увиденным, опознанным, отличимым и отличенным от других.

Документальное кино всегда оперативнее игрового. Со всей возможной наглядностью это продемонстрировал «Артдокфест», где украинским событиям была посвящена отдельная впечатляющая программа. Впрочем, еще в Каннах, в минувшем мае, зрители, замирая, смотрели эпический «Майдан» Сергея Лозницы, повествующий о событиях, случившихся тремя месяцами раньше (кстати, еще неделю его можно бесплатно посмотреть вот на этом сайте). В эпическом финале народные похороны «небесной сотни» освещены не свечами, а экранами мобильников — не только источников света, но и миниатюрных камер, фиксирующих исторический момент. Зная о тотальной субъективности этой ситуации, исключающей любой взгляд со стороны, режиссер устанавливает свою камеру на отдалении, снимая и молебен, и побоище одинаково отстраненно и уравновешенно. Ему не нужно склонять весы в ту или иную сторону, поскольку его соавтор в этом неторопливом и величественном фильме — сама история. По большому счету эту картину, одну из самых зрелых и захватывающих в творчестве Лозницы, стоило бы включать в разнообразные топ-10 фильмов года, но вряд ли это случится. Просто это уже не совсем кино, его миссия больше и шире. Да и автору этот фильм не вполне принадлежит. Он передает его в пользование публике — или, точнее, народу, истинному герою «Майдана». Рассказывают, что на украинских показах зал не раз вставал посреди показа на сценах исполнения национального гимна и подпевал. Недаром «Майдан» и в Каннах показывали вне конкурса.

Если Лозница — космополит, родившийся в Белоруссии, учившийся в Киеве и Москве, работавший в Петербурге, а живущий сейчас в Берлине, — после событий Майдана отчетливо позиционирует себя как украинского режиссера, то его бывший оператор Павел Костомаров и документалист Александр Расторгуев — россияне. Однако собранная ими картина «Реальность на Майдане» не российская, а совместная. По правилам заведенной Костомаровым–Расторгуевым игры участники проекта «Реальность» снимают сами себя. Таким образом, среди авторов и героев коллективного фильма есть граждане и России, и Украины. Поразительно, но факт: перед нами — копродукция о событиях Майдана.  

Эта мозаика собрана откровенно манипулятивным методом, который подменяет здесь авторскую волю, как бы отсутствующую в отдельных фрагментах. Например, не соблюдена хронология событий, и пока на Майдане еще сражаются с «Беркутом», в Крыму уже принимают присягу российскому флагу. Вполне возможно, полемической задачей Костомарова и Расторгуева было поставить знак равенства между киевскими энтузиастами, воюющими не только с коррумпированной властью, но и с памятниками Ленину, и ликующими под новорусскую попсу крымчанами, тщетно вглядывающимися в морской горизонт (говорят, где-то вдали плывет катер с самим Путиным на борту). Но прежде всего Расторгуев и Костомаров — прекрасные документалисты, что чувствуется даже в отборе материала, говорящего за себя и документирующего историю: и фарс, и трагедию одновременно. Трагедии все-таки больше в Киеве, фарса — в бескровном, слава богу, Крыму.

Как сильно отличается от этой сборки другая, хоть один из ее ярких эпизодов использован и в «Реальности», — сделанный Романом Бондарчуком «Евромайдан. Черновой монтаж». Здесь все ведет к тому же катарсису, к которому, не сговариваясь, приходят Лозница и Костомаров с Расторгуевым, — сцене похорон «небесной сотни», но на этом пути встречаются и сновидческие эпизоды редкой красоты, и репортажные сражения, и пронзительные лирические эпизоды (интеллигентный старик тихо плачет на лавочке, глядя на упавшего с постамента Ильича). А путешествие на малую родину Януковича и вовсе смотрится как отдельное кино — жутковатое и по-своему прекрасное. Здесь Майдан изолирован от России и ее притязаний на Крым или Донбасс, это отдельная легенда, создаваемая у нас на глазах, кропотливо и любовно. Не такой уж он в конечном счете черновой, этот монтаж.

Так или иначе, эти фильмы цементируют уже готовый — хоть история продолжает писаться каждый день, ожидая новых интерпретаторов, — миф о народной революции. А заодно готовят почву уже для художественного кино, всплеск которого сейчас неизбежно случится на Украине, каким бы экономическим кризисом он ни сопровождался.

Первая, но отнюдь не хилая ласточка — полнометражный дебют Мирослава Слабошпицкого «Племя», получивший в Каннах сразу три приза программы «Неделя критики». Это стало первым шагом на пути к многочисленным победам. Последняя из них на сегодняшний день — приз Европейской киноакадемии в номинации «Открытие года». Вероятно, мог бы случиться и американский «Оскар», если бы украинцы не сглупили и не отправили бы на соискание премии парадного «Поводыря» о кобзарях и голодоморе. Но не беда — Слабошпицкий энергичен и талантлив, он свое рано или поздно возьмет. Сегодня же «Племя» — один из самых мощных дебютов года.

Картина была задумана и снималась задолго до Майдана. Политики в ней, казалось бы, нет вовсе: речь о подростках, живущих, любящих и убивающих друг друга в интернате для слабослышащих. Фильм поразительно снят и сыгран, об этом много писали и говорили (в том числе в «Афише»). Однако трудно удержаться от параллели между тем миром, который предчувствовал и так эффектно показал на экране Слабошпицкий, и событиями, происходящими на украинской земле. Сюжет «Племени» посвящен праву сильного, царящему в любом социуме, и попытке противопоставить этому праву личность с ее требованием собственных прав на независимость чувства и мысли. Не случайно в картине вовсе нет диалогов — только язык жестов. Молодое украинское кино только-только учится говорить так, чтобы его слышали и за пределами страны.

Нет сомнений в том, что Слабошпицким двигала та же внутренняя энергия, тот же гнев, та же сила, которые привели к сдвигам тектонических плит украинской политики. Недаром он посвятил победу «Племени» на вручении «Евро-Оскаров» в Риге своему коллеге Олегу Сенцову, который содержится уже более полугода под стражей в московской тюрьме по подозрению в терроризме. Активист Автомайдана Сенцов, безусловно, тоже герой украинского кинематографа в 2014 году, хотя не снял ни одного фильма. Именно эта значимая лакуна, как пустой стул в жюри различных фестивалей, куда Сенцова за эти месяцы постоянно приглашают, лучше всего обозначает зазор между российским кино — по-прежнему сидящим на игле господдержки — и неумелым, неловким, пока не состоявшимся, но уже независимым украинским кино.

Впрочем, экономическая катастрофа дает основания предсказать скорые и существенные изменения в нашем кинематографе. И у нас неизбежно родится собственное племя — а пока уже зимой нам обещают, несмотря ни на что, показать украинское, снятое Слабошпицким. Лиха беда начало.