«Это как коллективный сеанс психотерапии»: интервью с авторами «Головоломки»

• Со стороны сам проект «Головоломки» выглядит как неправдоподобно рискованный — он весь построен на визуализации процессов, происходящих в человеческом сознании. Вам вообще долго пришлось доказывать, что вы способны с таким справиться?

Джонас Ривера (на фото справа): У нас в Pixar все так странно устроено, что никому ничего доказывать не надо. Верьте или нет, мы всего лишь показали довольно приблизительный синопсис и несколько скетчей, после чего нам немедленно дали зеленый свет. По большому счету зависело все лично от Джона Лассетера, а он поддержал нас двумя руками. В этом и есть волшебство Pixar: у нас поддерживают самые невероятные идеи.

Пит Доктер: Вы, конечно, не первый спрашиваете нас о рисках. Но ответить-то нечего! Единственный вопрос, которым мы задавались, — это потенциал придуманной нам истории, насколько он велик. А дальше начинаем работать — и все. Никаких расчетов в это не замешано. Да и как просчитать такие вещи?..

• Никак, ведь никто до сих пор за подобное не брался. Разве что отчасти в литературе, но не в кинематографе.

Доктер: У нас есть один предшественник: диснеевская старая короткометражка «Разум и эмоции», пропагандистский фильм 1940-х, связанный с агитацией за участие во Второй мировой. Хотя, конечно, о полном метре, действие которого разворачивается в человеческом сознании, до нас никто не задумывался. Насколько мне известно.

• Ингмар Бергман однажды назвал Андрея Тарковского величайшим режиссером за его способность свободно путешествовать между мирами реальности и сна или воображения. Кажется, вы в «Головоломке» достигли именно этого.

Доктер: Но при этом мы не руководствовались так называемой «логикой сновидения», которая исключает логику в ее привычном понимании. Наоборот, если можно так выразиться, «Головоломка» реалистична, насколько это возможно. Мы не пытаемся заступить на территорию Дэвида Линча или Дэвида Финчера…  

• …или современного азиатского кино, которое часто занимается схожими практиками.

Доктер: Именно. У нас нет задачи убаюкать зрителя или ввергнуть его в транс. На лавры Феллини мы тоже не претендуем. Вот смотрите, например, наша героиня видит сон, страшный и странный. Но мы поместили в Центр управления эмоциями ночного дежурного — естественно, это Страх; мы смотрим сон его глазами и через его реакции — «Боже, что это за чушь?» — пытаемся анализировать даже самые абсурдные образы и ассоциации, как-то объясняя их.

• Насколько «Головоломка» личный проект для вас? С одной стороны, финальные титры состоят из сотен имен людей, работавших над фильмом. С другой, такая история не могла быть сконструирована, если бы у событий и персонажей не было реальных прототипов, и если они существуют, о них надо спрашивать авторов, то есть вас.

Доктер: Разумеется, здесь много личного, даже интимного, но нашей задачей было рассказать эти истории так, чтобы каждый почувствовал и увидел в них себя. То есть изобразить эдакий коллективный сеанс психотерапии. Взросление — процесс, через который проходит любой человек, хотя многие об этом со временем ухитряются забыть.

Ривера: У меня есть отчетливое воспоминание о том, как я в детстве играю в пластмассовые игрушки — персонажей «Звездных войн». Тогда как раз третий фильм вышел, «Возвращение Джедая». Ко мне подходит мой одноклассник и спрашивает: «Ты что, все еще играешь в это?» Мне вдруг стало стыдно в этом признаваться, и я равнодушным голосом ответил: «Нет, я просто собираю их для коллекции — говорят, они вырастут в цене, это выгодное приобретение». Хотя, разумеется, я просто играл! Помню этот момент отчетливо, как точку невозврата. Взросление — всегда и ложь, и боль, и потери, кто этого не знает?

Доктер: В «Головоломке» много деталей, связанных со мной. Я тоже вырос в Миннесоте, потом переехал с семьей в Сан-Франциско, в точности как Райли из нашего фильма. А потом, когда я был в пятом классе, мои родители на долгое время увезли меня в Данию; я вообще не понимал, на каком свете оказался. Это чувство, вероятно, точнее всего отражало сам процесс взросления.

• Но вы оба мальчики, а героиня вашей «Головоломки» — девочка. Почему? Это кивок в сторону «Алисы в Стране чудес» Кэрролла или «Унесенных призраками» Миядзаки?

Доктер: Мы вспоминали и ту, и другую девочку. Но вообще-то я всегда чувствовал себя эмоционально ближе к девочкам, чем к мальчикам. Например, к спорту был безразличен. Ну и много в чем еще. Кроме того, когда я писал сценарий, моей дочери как раз исполнилось одиннадцать. Помню, мы с женой были у психолога, и он сказал: «Нет на свете существ с более сложным эмоциональным устройством, чем девочки с семи до двенадцати лет». Эта фраза запала мне в память и стала основой для фильма. Тогда мы и сказали: «Головоломка» будет историей о девочке.

• Как так вышло, что вы свели все эмоции к пяти? Это чистое допущение или результат каких-то психологических исследований? И почему только одна из них однозначно идентифицируется как положительная — Радость, тогда как остальные четыре — Печаль, Брезгливость, Страх и Гнев — обычно считаются негативными?

Доктер: Ученые не пришли к окончательному выводу на тему того, сколько основных эмоций формируют личность. Последнее, что мне доводилось читать на эту тему, — прошлогоднее исследование одного доктора из Глазго, который настаивает, что основных эмоций всего четыре. Любопытно, что гнев и брезгливость, как правило, входят в минимальный список. Но, понимаете, эмоции — это же не сердцебиение, измерить их невозможно. Так что мы говорим только о предположениях. Мы как-то решили, что пять — хорошее число.

Ривера: Нам показалось, что драматургически оно идеально. Хотя мы с самого начала не были уверены в том, какие эмоции выбрать. И, действительно, почему они сплошь негативные?

Доктер: Зато Радость у них главная! Она всех заводит, тащит в бой, придумывает программу на день. И вы заметили? Остальные не пытаются ныть или сопротивляться, они легко и с удовольствием включаются в игру. Не такие уж они негативные в конечном счете.

• Вообще, вы разрушаете одну из догм американского кино — по меньшей мере так называемого «семейного», — согласно которой Радость должна быть основой основ, ведущей к неизбежному хеппи-энду. Но у вас Радость едва не приводит к катастрофе!

Доктер: Когда тебе плохо и ты несчастен, есть только один верный способ сделать тебя еще несчастнее: кто-нибудь, кто подойдет к тебе с веселым смехом и будет требовать развеселиться, не кукситься и не вешать нос. Все, что тебе нужно в этот момент на самом деле, — кто-нибудь такой же грустный и несчастный, кто сможет погрустить с тобой за компанию!

Ривера: И вы правы, это американский стиль — на вопрос «Как дела?» непременно отвечать: «Прекрасно!», даже если на душе скребут кошки. А детям мы постоянно говорим: «Не грусти!», что звучит как команда, хотя приказать не грустить — глупость несусветная, это просто не работает.

• Существует миф, согласно которому мы используем возможности нашего мозга только на 5% или около того; «Головоломка» навела меня на мысль, что и возможности анимации мы используем лишь в ничтожной степени, а они гораздо богаче.

Доктер: О, с этим не поспоришь. Представьте себе, какие потрясающие фильмы ужасов можно было бы снять с использованием анимации! Все, что нам остается, — это постоянно развивать ее, двигаться вперед и надеяться, что интуитивно удастся открыть новые территории. Кстати, насчет мозга лично я очень сомневаюсь. Где, интересно, скрываются остальные 95% и почему они не задействованы? Боюсь, это ерунда.

• Еще одно базисное свойство американского кино — его фокусировка на «рассказывании историй». Но «Головоломка», как показалось мне, и здесь идет дальше, предлагая нечто большее, чем сюжет, — целый мир, глобальную концепцию восприятия окружающей реальности. А сюжет можно парой фраз пересказать.

Доктер: Для меня сюжет неразрывно связан с характером персонажа, с его развитием: одно не существует без другого. Но существует искусство более сложное. Например, то, что умеет Хаяо Миядзаки: взять фрагмент реальности и просто перенести его на экран, не используя это как драматургический элемент. Не знаю, просто люди, которые едят лапшу, — и не оторваться. То, что так здорово делали братья Люмьер в своих фильмах. Раннее кино! Мальчик кормит свою сестру, и это потрясающе — каждый из нас узнает в этом правду, и она трогает нас, задевает, хотя ничего особенного на экране вроде бы не происходит.

• Мои дети оба мальчики, они никогда не были ни в Сан-Франциско, ни в Миннесоте, но это не мешало им наслаждаться «Головоломкой».

Ривера: Я всегда вспоминаю «Моего соседа Тоторо» того же Миядзаки. Помните сцену на автобусной остановке? На ней иероглифы, но моим детям никогда не приходило в голову, когда они это смотрели, что действие происходит где-то далеко от них, в другую эпоху или другой стране. «Тоторо» — их самый любимый мультфильм! К этому надо стремиться всем, кто делает анимацию. Вообще, мы делаем все возможное, чтобы сделать наши фильмы интернациональными — чтобы они не базировались на специфически американских реалиях.  

• Анимация — не только развлечение, но и коммуникация, не так ли?

Доктер: Разумеется. В этом весь смысл нашей деятельности. Знаете такого потрясающего виолончелиста-виртуоза — Йо-Йо Ма? Однажды я был на его концерте и был потрясен одним впечатлением: играя, он сообщает что-то своей публике, он общается с ней. Наверное, если бы в зале сидели другие люди, он играл бы иначе и коммуникация была бы другой. Думаю, фильмы — то же самое. Как бы я ни насыщал свои фильмы цветом или спецэффектами, в конечном счете это акт общения со зрителями, которым я пытаюсь передать то, что не способен был бы сказать словами: сложность этого мира, боль и радость взросления. Если мне удалось передать это через визуальные образы, я счастлив, и вы почувствуете это вместе со мной.

Ривера: Все-таки, возвращаясь к вашему вопросу, мы привыкли рассказывать истории. Я восхищен режиссерами, которые способны превратить картину в исследование характера, как это сделал Даррен Аронофски в «Рестлере» или «Черном лебеде». Но нам до этого пока далеко.

• Поговорим еще немного о взрослении. В финале «Головоломки» в Пункте управления меняют пульт — девочка растет. То есть психика и сознание взрослого человека, по-вашему, устроены сложнее, чем у подростка?

Доктер: Ребенок — фундамент любого из нас, и, конечно, «острова личности», которые в нашем фильме разрушаются, на самом деле не могут быть уничтожены, они остаются с нами на всю жизнь. Они разрастаются, меняются… Но остаются. Как и эмоции, которые заменяют нам инстинкты: мы не способны, подобно птицам, рождаться со знанием о том, как вить гнездо, мы учимся всему с нуля — дети и взрослые, разница невелика. И разницы между твоим конфликтом с боссом и отношениями с отцом в детстве тоже, в сущности, нет.

Ривера: Вот мы и начали наш сеанс психотерапии!

• Напоследок можно ли попросить вас рассказать о самом большом из ваших личных «островов», на которых строится ваше «я»?

Ривера: Мой главный остров — это семья. Думаю, такой остров есть у каждого. Но у меня были и другие важные острова: Диснейленд, например. Поездка туда в детстве определила то, кем я стал.

Доктер: Думаю, хоть это и банально, я скажу то же самое. Или назовем это иначе: остров отношений между людьми. Это самое важное для меня — и в тех фильмах, которые я делал или люблю. Ключевой элемент. Если речь не о вашей собственной семье, то о том, что вам ее заменило. Все равно никто не живет один в лесу, каждый связан с кем-то — или мечтает о подобной связи. Без семьи невозможно. Просто невозможно. Пусть это будут не родные, а друзья…

• Даже воображаемые!

Доктер: Например!

• А Pixar для вас стал такой семьей?

Ривера: Для меня — буквально, да. Ведь у меня и жена на нашей студии работает. Ну и много для кого еще. Вы видели в конце титров список детей, родившихся у членов съемочной группы за время работы над «Головоломкой»? Там десятки имен!

Доктер: Мы и относимся друг другу как к членам семьи — и ругаемся, и ссоримся, не только уважаем и любим друг друга.

• Джон Лассетер в этой семье кто? Символический отец?