«Девушка в зэковской форме, на выход!»: Катрин Ненашева о месяце в тюремной робе

Впервые я попала в колонию в апреле этого года — ездила туда вместе с благотворительным фондом. Когда мы были на кухне, к нам подошла женщина, одна из заключенных, увидела в моих руках фотоаппарат и начала задавать вопросы: «Ой, а что это? Это фотоаппарат? Неужели настоящий? Он фотографирует? А можно меня сфотографировать?» Оказалось, что она сидит уже пять лет и все это время не могла отправить родственникам собственные снимки. Мы с ней отошли в сторонку, и я ее сфотографировала. И для нее это было чем-то абсолютно экзотическим, невиданным, удивительным. Мы пытались вести переговоры с руководством колонии, но они запретили приводить фотографов-волонтеров, чтобы сделать портреты женщин для отправки в письмах родственникам. Вскоре я решила, что буду фотографироваться в такой же форме, как у заключенных, но в зоне свободы, а потом разошлю получившиеся снимки женщинам в колонии. 

Вместе с этим хотелось обратить внимание горожан на то, что какие-то условности, которые нам кажутся мелочью или глупой повседневностью, — вроде возможности одеваться как вздумается или фотографироваться — в некоторых пространствах могут быть экзотикой. Все это в моей голове стало пересекаться с модой на селфи. Я решила ходить именно в этой форме и фотографироваться везде, где я нахожусь, со всеми, кто окажется вокруг. 

Акцию я назвала «Не бойся». Ее результатом должны были стать 30 фотографий меня в тюремной робе (по количеству дней) в разных пространствах: в городе, в метро, в магазине, университете, салоне красоты, на Красной площади. На фотографиях я хотела написать слова поддержки женщинам-заключенным и номера телефонов и адреса волонтеров, которые готовы стать друзьями по переписке. Сначала начальство колонии согласилось на то, чтобы я прислала заключенным фотографии, но после нашей акции 12 июня (Катрин Ненашева вместе с Надеждой Толоконниковой были задержаны на Болотной площади, пока шили флаг России. — Прим. ред.) отказались вообще от каких-либо контактов. Поэтому я планирую договориться о таком же сотрудничестве с несколькими колониями в Петербурге.

Форму я заказала у обычной портнихи. На самом деле, форма заключенной — это обычная юбка-карандаш, которую многие надевают в офис. И курточка из тех, что были в моде в 1960-х, — с воротником и длинными рукавами. Оказалось, что это очень простой крой — в подобной одежде ходят и офисные работники, и хипстеры, то есть ничего специфического в ней нет. Около месяца я готовилась к акции и начала ее 25 мая. 

Надев форму в первый день, я пошла на учебу — я учусь в Литературном институте. Люди путали меня либо с работницей столовой, либо с девочкой из отряда вожатых, либо с сотрудником метрополитена. Ко мне подходили пассажиры метро и спрашивали, как проехать на «Пушкинскую». Стало очевидно, что главная ассоциация у людей на воле с колонией, с тюрьмой, с заключением — это номерок, нашивка на форме. В первый день у меня номерка не было, но я сразу же поняла свою ошибку и вечером сделала себе нашивку. И уже на следующий день ко мне подбежал человек в метро и предложил взять его одежду: он подумал, что я только что сбежала из колонии. Я объяснила ему цель хождения в этой одежде, он оказался юристом, и мы поговорили. Он согласился переписываться с людьми в заключении. 

Реакции были самые разные. Многие люди думают, что тем, кто сидит в тюрьме, помощь не нужна. Некоторые говорили мне, что тем, кто сидит за убийство, явно не надо помогать, а вот тем, кто попал случайно или по 228-й статье, можно и помочь. 

Я продолжала вести свою обычную жизнь — ходить в театры, магазины и пользоваться общественным транспортом, не снимая формы. Оказалось, что далеко не все жители Москвы знают, как выглядит женщина в российской колонии. Много внимания к себе я чувствовала в метро — там люди меня постоянно изучали. Например, я еду двадцать минут, и все это время вагон осматривает мой номерок, костюм и ботинки. 

Некоторые пассажиры пугались и выходили на следующей — это были в основном женщины. Но чаще всего на меня смотрели без страха, скорее с каким-то пренебрежением, с укором, с агрессией, исподлобья. При этом никто не подходил и не задавал вопросов — и это еще больше раздражало — молчаливое холодное презрение чрезвычайно напрягает. Когда на тебя смотрят много людей, тебе нужно поднимать голову и смотреть в ответ им в глаза, то есть каким-то образом отбивать их атаку. Естественно, это меня угнетало. 

В тюремной робе ходить удобно. Крой этого костюма рассчитан на то, что человек будет перемещаться в нем ежедневно. После десятого дня эксперимента я окончательно привыкла к форме. Когда я вечером ее снимала, было уже непривычно — я потихоньку срасталась с этими манжетами, длиной юбки, косынкой. Сам костюм как будто бы начинает тебя кроить. Когда раздеваешься, у тебя появляются волосы, изгибы рук, ног, шеи, грудь, в конце концов. Ты вспоминаешь, что это у тебя есть, и как бы думаешь: «Черт возьми, что вообще с этим делать, куда это деть?» — и хочется быстрее опять что-нибудь такое надеть. Видимо, срабатывает психология самоугнетения — такая одежда будто бы рассчитана на потерю телесности. Эксперимент уже закончился, а я продолжаю ходить в юбках и куртках такой же длины — никак не могу отвыкнуть. 

Я приезжала в форме в колонию. Чтобы туда попасть, нужно пройти жесткий фейсконтроль, так что пришлось конспирироваться — накинуть сверху другую куртку и выпустить футболку. Но на входе одна сотрудница колонии начала подозревать, что я из местных, стала спрашивать: «Ты из наших что ли? Что приехала? Отсидела и опять хочешь?» Она как-то очень быстро все просекла и причем сразу стала сравнивать мою юбку со своей. Женщины-полицейские носят синие юбки, похожие на те, в которых ходят заключенные. 

Женщины были уже в летней одежде — это такие разноцветные клетчатые халатики. Я стала подходить к каждой из них и потихоньку рассказывать про акцию. Женщины одобрительно отнеслись к этой идее — они сами предложили прикреплять к фотографиям контакты волонтеров, которые переписывались бы с одинокими заключенными. 

На территории колонии я не планировала перформанс — просто в какой-то момент захотела снять куртку, в которой я приехала, полностью слиться с заключенными и сфотографироваться. Когда мы вышли в главный дворик, и я это сделала. Мы успели снять только один кадр, и тут сотрудники колонии начали кричать: «Девушка в зэковской форме, на выход!» — эта формулировка очень меня позабавила. Они ко мне подбежали, отобрали фотоаппарат, и через полминуты я оказалась за воротами.

За время проекта меня задерживали дважды. Первый раз это было на Болотной площади во время перфоманса с шитьем флага — нас повязали вместе с гражданкой Толоконниковой. Мы провели три часа в ОВД Якиманка. Флаг сам, конечно, мы сшить не успели — сложили несколько кусочков ткани (это длилось всего пару минут), а дальше нас скрутили полицейские — таким образом сами продолжили перформанс. Говорили какую-то чушь о том, что, чтобы шить на улице, нужно иметь диплом швеи-мотористки. 

Второй раз меня задержали в финальный день акции, 25 июня. Мы вышли на Красную площадь с моей соратницей Анной Боклер, девушкой, которая тоже работала с заключенными, и она сорвала с меня форму, под которой было черное платье с таким же номером, и побрила мне голову. 

На этот раз мы успели закончить перформанс, даже собрали весь мусор и стали идти к выходу с площади, и в этот момент нас задержали вместе с фотографами. Никаких объяснений, естественно, не было, нас подхватили и сказали: «Узнаете все потом». Обвинения нам были предъявлены спустя пять часов после задержания. Следователь сказал: «Красная площадь — это место, прилегающее к резиденции президента, и там делать нельзя ничего». Основной аргумент был такой: мы собрали вокруг себя 30 человек, помешали движению людей на Красной площади и проведению фестиваля «Книги России-2015». 

Нас приговорили к трем суткам ареста — первые мы провели в обезьяннике и еще двое — в спецприемнике. 

При этом я осталась довольна результатом, потому что мне кажется, что полицейские вообще играют важную роль в российском акционизме. Я считаю их соратниками, потому что они своим поведением прекрасно подводят к каким-то метафорам. На Красной площади они помогли реализовать мою главную идею — я освободилась от тюремной робы в главном месте страны, и тут же оказалась в обезьяннике. То есть государство вступило с художниками в какой-то диалог, ну хотя бы в такой.

Сейчас мы с Анной планируем делать свою программу по посттюремной адаптации. Наш основной план — получить грант на наше дело, будем пытаться подать заявки на международные гранты. Программа будет связана с вещественной адаптацией бывших заключенных на воле. Скорее всего, мы станем работать именно с женщинами — с ними намного легче. Собираемся делать выставки, используя материалы акции, в разных регионах. Начнем с Москвы: 7 июля в летней читальне Гончаровского парка проведем лекцию по адаптации маргинальных групп граждан, а заодно организуем небольшую фотовыставку с материалами проекта «Не бойся».