Сергей Минаев о баре «Духless» и том, как он подсадил Россию на гламур

Минаев и общепит 

• Повод для разговора у нас — открытие бара «Духless», и первый очевидный вопрос: кто ваша целевая аудитория? Кто те люди, которые будут к вам ходить?
• Мы открывались в три дня — и у нас было две разные аудитории. В четверг и в субботу были люди, которым, наверное, по 35+, а в пятницу — типичная аудитория Антона Севидова. Креативщики, маркетологи, пиарщики, люди, связанные со словом, какое-то количество менеджеров. В Москве есть какое-то количество людей — оно исчисляется десятками тысяч, — которые готовы платить за свой досуг. К сожалению, за последний год это количество уменьшилось.
• Я часто бываю у вас в «Хлебе и вине» на Патриарших.
• Я не могу описать аудиторию «Хлеба и вина» на Патриарших, потому что там сидит Эвелина Хромченко, сидишь ты, а еще сидят какие-то девчонки, которые платят по 1200 р. за ужин. И это совершенно разные люди. А «Духless» — я давно собирался сделать бар, и в разные годы это по-разному выглядело в голове. Мы хотели сделать место, комфортное для наших друзей, и понятно, что когда ты говоришь «для наших друзей», это не про бизнес. Ты сразу забыл про деньги и списал это в bad debts. Это не место для избранной публики с жесткой селекцией. Мне кажется, в 2015 году об этом говорить как минимум смешно, как максимум глупо. 
• А что насчет интерьера и концепции? К ним тоже есть много вопросов. Я помню еще клуб Mix, 2008 год, и там стояла…
• Я не помню даже Mix 2008 года. Что там стояло?
• Там рядом с «Миксом» у паба London стояла та же красная телефонная будка, что сейчас у вас в фойе.
• Мы пошли по очень простому пути. Стены — это XIX век, они здесь были закрыты ужасными гипсокартонными панелями. Мы открыли весь этот шталевский кирпич, все эти потолки шикарные сводчатые; это что касается основы — она живая, натуральная, ее можно потрогать рукой. Мы хотели бы сделать место, связанное с писателями. Мы собрали цитаты людей, на книгах которых я вырос. Понятно, что их все сейчас будут фотографировать и выкладывать, мне показалось, что это будет забавно. 
• И вам, в первую очередь, здесь нравится, вы довольны? 
• Абсолютно. Если бы он мне не нравился, я бы не запускал, наверное. Сделал бы как-то по-другому или переделал.
• Я вижу здесь некое настроение: название, вы, интерьер, со всеми этими цитатами и граффити, диджей Федор Фомин, отвечающий за музыкальную политику. Есть здесь атмосфера ностальгии по сытым нулевым, когда повестка дня была совсем иная.
• С Федей история другая. Он для вас человек, который играет в «Симачеве», а я Федю знаю 20 лет, и все эти годы мы дружили семьями, и, естественно, обратиться к нему было моим логичным желанием. Кроме того, я считаю, у Федора прекрасный вкус в музыке. Что касается ностальгии — я старею, мне 40 лет. 

Минаев и внутренний Шордич

• А вы сами чувствуете, как эта жизнь поменялась с момента выхода романа «Духless»?
• Она поменялась как минимум четырежды, безусловно. Мы совершенно в другом времени живем. И если брать даже не книгу, а два кинофильма «Духless» — первый и второй, — это вещи совершено про разные состояния человеческие. Я чувствую, но вы же тоже чувствуете? 
• Есть такое дело.
• Мы приходим в то состояние, когда внутренний Шордич, Копенгаген или Берлин, кому как нравится, он исчезает. Внутреннее пространство, которое ты отстраиваешь вокруг себя, начинает сжиматься, потому что вокруг другая действительность. 
• Я когда готовился к разговору, читал ваше недавнее интервью Ксении Собчак. В нем вы довольно легко говорите о Волошине, Суркове, администрации президента, будто это совсем близкие вам люди, в отличие, например, от меня. В общем, мне кажется, что вы лукавите, говоря о сокращении внутреннего Шордича и приятельствуя с  такими людьми.
• Это часть моей профессии. Я занимаюсь политической журналистикой в том числе. Я не хочу произносить банальности, но есть расхожее выражение: если ты не занимаешься политикой, политика занимается тобой — это банальность, которая сто раз звучала. Мы же в любой стране мира живем в двух очень понятных измерениях: наша  жизнь подчинена экономике и геополитике — и все! Ты продаешь в Россию диджеев или музыкантов и получаешь за это хорошие деньги. В какой-то момент деньги кончаются, ты не продаешь диджеев, у тебя бизнес сокращается. Сокращение внутреннего Шордича — это сокращение внутреннего потребления. Оно, помимо прочего, чревато тем, что в разы увеличивается конкуренция. То есть за один ваш рубль надо бороться вдесятером, а раньше таких рублей у вас было три — и вы бы с удовольствием отдали их все. А сейчас вы выберете кого-то одного. Ничего не поделаешь, существуем в предложенных обстоятельствах и стараемся делать бизнес. Мы за этот год открыли пять заведений, открыли бар, мы каким-то образом продвигаемся, и мне мое нынешнее состояние нравится. Потому что, если ничем не заниматься, то останется сидеть в чужом баре, пить чужой виски и скорбеть. Скорбеть я не хочу. 
• С «Хлебом и вином» все понятно. Вам принадлежит  доля в компании, импортирующей вино, за счет чего вы можете держать низкие цены.
• Да, мы партнеры. И да, ноу-хау в том, что мы сделали наценку не 300%, а 150.
• Вы можете себе это позволить.
• Вы знаете, я вам так скажу: в принципе, многие могут это себе позволить. Просто никто не хотел жертвовать своей долей прибыли — я имею в виду рестораторов. Вы ведь заметили, что цены на вино изменились в московских ресторанах: там стали появляться другие вина. Раньше нельзя было выпить вина за две тысячи рублей, чтобы оно было приличным. А сейчас можно. Потому что, опять-таки, люди начинают считать.

• А в чем привлекательность вашего бара для человека, который должен потратить рубль у вас, а не в соседних Beverly Hills Diner или Noor. 
• С точки зрения маркетинга понятно, что это бренд «Духless». Несмотря на то что с момента издания книги прошло 9 лет, последний кинофильм остается лидером российского проката, и это говорит о том, что бренд серьезный, продукт хорошо известен. А то, что внутри, — мы довольно продолжительное время переговаривались с барменджером Васей Жегловым, и я счастлив, что он у нас работает. Я говорил про Патриаршие: там с одной стороны сидят селебы, с другой стороны — журналисты, с третьей — люди, которые, ну не знаю, где-то работают, что-то зарабатывают. Такой довольно интересный микс. 
• Платежеспособная аудитория.
• «Платежеспособная» — такая оскорбительная формулировка из бухгалтерского отчета. Платежеспособная аудитория — это значит что? Кто такие? Содержанки, менеджеры? Тут есть люди, которые сюда приходили, которых я видел на танцполе, — они яркие, модные, …, но очевидно, что у них нет денег. Но они создают атмосферу — и я безумно им рад. Нельзя пытаться зарабатывать на всех. Это жлобство, и оно закончится тем, чем заканчивается вся подобного рода жлобская экономика: если у нас мало народа, давайте сделаем цены в два раза выше, тогда мы будем зарабатывать. Поэтому говорить «мы хотим здесь видеть платежеспособную аудиторию» — вещь оскорбительная. 

Минаев и литература

• Возвращаясь к народу. Вы недавно про себя написали, что вы один из худших писателей, издающихся огромными тиражами. 
• Я не считаю себя плохим писателем. Это был пост про Алексиевич, и я написал так с определенной долей сарказма, чтобы сразу отмести вопросы «А сам-то ты кто?». Как-то получилось, что я продал чуть больше 2 миллионов копий разных своих книг. Это не только «Духless». Хотя с ним я попал в нерв времени, и сейчас можно говорить, что да, я описал Москву десятилетней давности, попал просто на 100%. «Духless» до сих пор обсуждается, кто-то считает, что это самая хорошая книга, кто-то, что это самая говенная книга из всех написанных. И понятно, что после первого успеха был риск остаться с ней, но потом было еще некоторое количество книг. Ну слушайте, как-то так получилось. Думаю, что с какой-то точки зрения мне повезло, но, безусловно, я попал в своего читатели, я писал вещи, которые мне казались значимыми тогда и сейчас, и я старался писать честно про всякое говно. Я не лицемерил, я не придумывал, я писал то, что было на улице. Это вкратце. 
• А не обидно, когда вас называют русским Бегбедером, хоть понятно, что вы всегда смотрели в сторону Брета Истона Эллиса?
• Слушайте, а как можно обижаться на ярлыки? Ну хорошо, а если бы меня называли русским Бретом Истоном Эллисом, в то время как я смотрел бы в сторону Кристиана Крахта, например, что бы это поменяло?
• Ну у них качество соизмеримо плюс-минус. А у Бегбедера ниже.
• Это неправда. Бегбедер совершенно не «low», и во французской литературной тусовке после «99 франков» был период, когда его, в частности, из-за больших тиражей...
• Разлюбили?
• Ну что значит разлюбили? Его, наверное, никогда не любили критики, а в какой-то момент он получил даже премию Ренодо и рассказывал мне о том, что после этого он сел в машину и таксист обратился к нему «мэтр». Он спросил: «А почему вы ко мне так обращаетесь?» Таксист говорит: «Ну как же, вы же вчера премию получили». «В этот момент я понял, что Франция вспомнила, что я у нее есть», — сказал он. Вот такая забавная история, связанная с Федей Бегбедером. Обидно? Нет, мне совершенно не обидно, но мы же всегда в литературной критике, в кинокритике, в ресторанной критике. Если мы посмотрим какие-то статьи наиболее знаковых наших критиков, то они всегда ищут аналоги тому, что происходит здесь, на Западе. Это, с одной стороны, и понятно: многие вещи начиная с 1992 года пришли оттуда. Мы их копировали, адаптировали, мы, безусловно, оставались под чьим-то влиянием, и я могу сказать, что литература Эллиса оказала на меня колоссальное влияние. Я кажется «Гламораму» цитировать могу, мог когда-то. И при открытии «Духless» чувствовал себя Виктором Вардом.
• После множества прочитанных мною интервью с вами Сергей Минаев предстает сборным героем романов «Духless» или «99 франков».
• Я совсем не такой. Ты знаешь, я, наверное, хотел бы быть героем романа МакИнерни «Яркие огни, большой город». Больше всего люблю то время, которое толком и не помню, — восьмидесятые. Я вырос на этой музыке, я вырос на этой литературе, я весь там. Если говорить о цинизме, то, слушай, я не знаю, что такое цинизм. Я стараюсь во всех интервью оставаться искренним. Я же тебе откровенно сказал, например, что пока не разобрался в конструкции бара «Духлесс». Я приблизительно знаю, кого хочу видеть, но не знаю, насколько хорошо у меня это получится. Я не кричу о том, что у нас тут все «Вау!»: лучшие бармены, лучшая музыка, лучший я. 

Минаев и народ

• А чем живет народ тоже знаете?
• Лучше, чем ты. Знаю, что такое пройтись в 11.35 в Текстильщиках по району. Приблизительно понимаю, что думают люди в городе Курган. Вот если бы они почитали наше интервью, они бы нам, конечно, с тобой наваляли. Сказали бы: два московских пидораса говорят непонятно про что. И они вот в этой своей парадигме были бы, безусловно, правы. Мы с тобой даже осуждать их не можем. Мы 10 лет народу по телевизору говорили: стань крутым с MTV, ты — это то, какой у тебя мобильник. Я Ксении Анатольевне постоянно это твержу: когда ты начинаешь о том, куда мы пришли, и какой ужас — это же ты! Ты была со всех экранов, ты рассказывала им про гламур, про меха. А люди сидели — ну они чуть получше колбасу ели в разные годы, — но они смотрели в телевизор и говорили: «Какие же вы твари все». Я здесь прочитал гениальное интервью, лучшее интервью года. Это интервью, которое Света из Иваново дала «Свободе». Журналист ее спрашивает: «Слушайте, Свет, а вы как девочка из Иваново, вы на Рублевку попали, в особняки эти — что вы чувствовали в этот момент? А она говорит: «Ну я, конечно, там обалдевала от всего — вот эти дома, и я думаю, сколько же они стырили, эти люди! Как бы мне сейчас чего-нибудь у них стырить и убежать отсюда». Понимаешь? Вот это та самая новая искренность, о которой всю жизнь говорит мой друг Сергей Витальевич Евдокимов (бывший функционер телеканала НТВ, сейчас – генпродюсер украинского «Нового канала». – Прим. ред.), это она и есть. Она действительно не врала, она сказала: ну вы же здесь совсем беситесь с жиру. 
  
  И поэтому, когда мы тут говорим о внутреннем Копенгагене, он неизбежно встречается с внешним Ростовом. Он начинает жить в предложенных внешних обстоятельствах. И когда вот эта тонкая граница нарушается, и люди из внешних обстоятельство заходят в Копенгаген, они, конечно, смотрят на всех, как на полных пидорасов. А когда люди из Копенгагена туда приезжают, они просто по морде получают. 

• А вы не считаете, что роман «Духлесс» — это то же, что показывала Собчак по телевизору, только на бумаге. И вы в этом народном расслоении виноваты настолько же, насколько она.

• А вы считаете, что эта книга про гламур была написана? 

• То, что я считаю, можно оставить за скобками, но в целом роман описывает эту жирную московскую жизнь нулевых, которую можно было бы обычным людям в деталях так сильно-то не описывать, просто чтобы не воспитывать этого классового неравенства, ненависти.

• Слушайте, ну герой этой книги, во-первых, не был олигархом. Он был офисным клерком, пусть и высокооплачиваемым.

• Довольно высокооплачиваемым.

• Да, он был чуть выше среднего менеджера, не был топом, но и не был клерком. И потом я очень хорошо помню то состояние, в котором я писал книгу. Это был не призыв радоваться этому всему — это как раз была книга-разочарование. У меня не было желания сказать, вот смотрите, мы здесь клевые, ходим к Новикову, носим такие часы. Герой там совершенно разочарованный.

• Я и еще 50 000 человек это, может, и понимаем, но остальной миллион, купивший книгу, вынес из нее совершенно другое. 

• А как я могу быть за это ответственным? Вот вы смотрите на картину, и я смотрю на картину. Вы видите там одно, я вижу совершенно другое. Ты понимаешь, в чем дело, я никогда не плясал ... [женским половым органом] наружу. В «Духless» герой топит печаль в виски и коксе, потому что понимает: все это какое-то унылое говно. И фактически там на мосту он бросается, я просто смалодушничал и не убил героя. Конечно, сейчас уже я понимаю, что его надо было скидывать с моста и закрывать тему.

Минаев и взятки

• Вот вы утверждаете, что выступаете абсолютно искренне. А скажите, вы всякие рабочие вопросы — инспекции, пожарники, лицензии — сами решаете или прибегаете к помощи тех или иных ресурсов?

• Мужчина в 40 лет вообще склонен решать все вопросы насилием. Это была цитата из «Californication». Это плохой пример, но это все равно что я скажу: «Ну у нас все нормально. Не знаю, чего вы там рассказываете про пожарников, — мы не сталкиваемся с этим. Давайте лучше говорить про гамбургеры!» Понятно, что сюда не суются, потому что есть Сергей Минаев, который как бы не сирота. Но все равно говна много. Я приведу обычный пример: в «Хлеб и вино» как-то приходит женщина размером со стол, за которым мы сидим. Выглядит она года на 32, прямо вот тетя твоя, и говорит: «Можно мне бутылку вина?» Да, конечно! Она покупает бутылку вина, тут же прибегают какие-то люди из общества «Трезвость», говорят: «Покажите ваш паспорт». Она показывает, а ей 16 лет! Вот они водят ее с собой, как собачку на привязи, и вымогают деньги. Мы сейчас милицию вызовем! Вызывайте. Вызывайте — и будем рассказывать о том, что это подстава. Мы сталкиваемся с этим.

• У нее паспорт поддельный?

• Нет, она просто плохо выглядит, но ей 16 лет. И ее взяли с собой на эту операцию. Так было в 90-х, когда тебя принимали у метро с косяком, в карман еще амфетаминов накидывали и закрывали как дилера.

• И сейчас такое случается.

• И делается это, оттого что денег становится меньше: бедность давит, это чувствуют все абсолютно. Если ты спрашиваешь, как я эти вопросы решаю, то, конечно, с помощью каких-то знакомых. Мне это унизительно, я никогда ни к кому не обращался ни за помещениями, ни за арендными ставками. Мы шли абсолютно в рыночную стоимость. Но столкнулись с подобным хамством: это же не то что случайно нам эту бабу привели, это была прямо серия историй в наших заведениях, они ходили тупо каждый день. И пока мы не вышли на человека, который знал, кто это делает, проблему решить не получалось. Он позвонил и сказал им: вы, пожалуйста, больше так не делайте. Я согласен, нельзя продавать алкоголь несовершеннолетним, это уродство. Но они же занимались подставой! Это еще большее уродство. Ну и кто этими уродами оказался? Не супер-крышованные люди, нашли нишу себе и туда долбили под соусом того, что мы за здоровый образ жизни.

• Вам самому часто приходится идти на сделки с совестью?
• Я никогда не делал вещей, которые были бы мне совершенно органически неприятны. У меня нет никаких вещей, за которые мне было бы стыдно. Никаких.