Симачев, Ценципер и другие вспоминают, как пережили кризис

«Кризис — это каждый раз по-новому. Каждый раз кажется, что это все первый и последний раз происходит. И всегда очень страшно. Когда в 1998 году я начал собирать команду, мне говорили, что я сошел с ума. Денег, чтобы организовать все по коммерческим ценам, у меня не было — оставалось только рассказывать, что вот сейчас все плохо, но скоро все будет хорошо, и мы все разбогатеем. Я ездил по всему городу, придумывал какие-то комбинации, пытался кого-то воодушевить. Заявления мои были очень громкими. Например, я говорил, что через пять-шесть лет торговая марка Denis Simachev будет продаваться наравне с Armani и Gucci во всем мире. Мне говорили, что это просто невозможно, а я твердил, что все получится. И как-то мне удалось собрать профессионалов реальных — конструкторов, швей, технологов, — у которых, как и у меня, горели глаза, которые согласились работать со мной за минимальные деньги. И в принципе, все произошло, как я и говорил: в 2003-м я уже продавался в тех же магазинах, что и Gucci.

В 2008-м была совсем другая история. К тому времени уже был бар в Столешниковом переулке с магазином на втором этаже. Помню, наши соседи были в ужасе — говорили, что наступил крах и никто теперь не будет ничего покупать. Знакомые рестораторы пугали, что вот-вот начнут закрываться рестораны. Я же своих партнеров по бизнесу уговаривал не сбавлять темп, не перестраиваться на коммерческую волну. А такие предложения были: начать крутить попсятину, чтобы быстро заработать хоть какие-то деньги. У всех был страх, что раз кризис, значит, ничего не будет как раньше. Я находил какие-то доводы, аргументы, говорил, что нас любят за то, что мы не снижаем планку, что держимся, даже когда все вокруг очень плохо. Я попросил партнеров ничего не предпринимать хотя бы два-три месяца, а после еще раз обсудить новую стратегию. Но — не пришлось. Все наладилось уже через месяц.

Я всегда считал, что те, кто строит свой бизнес не на чистом расчете, а на позитивных эмоциях, в кризис выигрывают. Если твой продукт сделан с улыбкой — неважно, футболка это или коктейль, — тебя и в кризис будут покупать. Люди ради позитива готовы на очень многое. Чем славится моя марка? Продажей позитива. Это не просто базовая серая кофточка у тебя в шкафу, а эмоция, которая поможет пережить тебе трудности и, что важно, ретранслирует этот месседж твоим друзьям и знакомым. То же с баром. Вот вы думаете, как дорого обошлись нам наши знаменитые попойки? На самом деле заработок на алкоголе в 2008 году у нас только вырос. В кризис главное себя не потерять. Улыбаться чаще. И выпивать обязательно».

«В кризис 1998 года мы попытались запустить очень симпатичный журнал The Show. Но когда пришли на вечеринку в честь открытия и нам сообщили, что журнал закрыт, я, честно говоря, испытал некое облегчение. А потом, в разгар кризиса, мне позвонил Сергей Улыбабов, который был директором по маркетингу «Вечерней Москвы» (журнал, который Илья Ценципер выпускал в 1997 году. — Прим. ред.). И рассказал, что познакомился с неким человеком, который хочется встретиться и пообщаться про то, чтобы сделать журнал с расписанием. Человек этот, как говорил Улыбабов, побывал в Лондоне, и теперь ему кажется, что Москве нужен Time Out. Что в Москве несколько меньше развлечений, чем в Лондоне, его не смущало. Как, собственно, и нас. И мы пошли знакомиться: я, Эндрю Полсон (один из основателей журнала «Афиша». — Прим. ред.) и Сережа Улыбабов. Вечером накануне мы с Полсоном сели писать бизнес-план. Мы не знали, как это делается, поэтому нарисовали в программе Word таблицу, которая занимала пол-страницы и в которой были разделы «расходы», «доходы» и «прибыль». Это было похоже на сцену из «Южного парка», где гномы, которые воруют нижнее белье, попадают в пещеру, и у них там тоже бизнес-план: первый пункт — украсть все нижнее белье в мире, второй пункт — три вопросительных знака, третий пункт — «Profit!» Вот примерно такой же степени изощренности был и наш с Полсоном план, который странным образом на протяжении десяти лет исполнялся по всем пунктам. На следующее утро мы очень бодро распечатали его в трех экземплярах и пошли встречаться с Антоном Кудряшовым (первый инвестор журнала «Афиша». — Прим. ред.). У меня был костюм, полученный по бартеру, который я, кажется, два раза в жизни надевал — когда его получал и когда как раз шел на встречу с бизнес-планом. Надо отдать должное Антону — он бесстрашный человек. Потому что, вообще, это страшно, когда к тебе приходят лысый американец в смокинге без бабочки, человек в бартерном костюме и парень в спортивных штанах, и у каждого в руке по бумажке, где с помощью программы Word напечатано: «украсть все трусы», три вопросительных знака и «profit». Но почему-то он дал нам денег, и в результате журнал «Афиша» запустился 1 апреля 1999 года. Кризис к тому времени как-то потихоньку уже начинал заканчиваться. Было понятно, что Армагеддон не произошел, но и ничего хорошего тоже никому не светило. Вокруг была печальная экономика, ничего нового не появлялось, ничего не отвлекало. И из-за этого — как ни странно — все получилось легко и быстро».

«Сознательной профессиональной деятельности в 1998 году у меня не было, но я была свидетелем того, как работал Иван Дыховичный. В том году он стал главным режиссером телеканала «Россия» — уж не помню, как он тогда назывался. Кризис совпал с творческим расцветом канала — сейчас сложно представить, что в такую косную госструктуру Иван привел Елену Китаеву и Андрея Шелютто — дизайнеров и художников, которые в свое время придумали для НТВ зеленый шарик, а позже Китаева прославилась своими межпрограммками для телеканала «Культура». 1–2 года после 1998-го на «России» творились замечательные эксперименты, потому что финансовые риски никого не беспокоили. Кризис хорош тем, что очищает пространство от людей, которые не нацелены на результат. Из жизни исчезают те, кто хочет только денег или славы. Остаются только те, кто дорожит делом. Есть возможность открыться новым людям, прийти новому поколению. Так же было и в 2008-м: тот кризис совпал с технологическим бумом, который позволил снимать кино за смешные деньги. У меня тогда родился сценарий «Портрета в сумерках», потому что тогда можно было снять кино фотокамерой. Опять-таки пространство стало пустым, большие бюджеты на время отошли, и интерес к масштабным проектам ослаб даже у профессионалов. Появилась форточка для воздуха. И я думаю, что кризис сегодняшнего дня тоже должен привести новых людей».   

«Кризис 1998-го я встретил на острове Ибица: сидя на пляже и попивая текилу, вдруг стал получать кошмарные новости из Москвы. Я звонил своему партнеру, и он мне говорил: «Чего ты боишься, у нас деньги в «СБС-Агро» Смоленского — ничего с ним произойти не может!» Начался обвал, все стало рушится, как карточный домик. Тогда не было мобильных телефонов, и я ходил в какую-то будку под раскаленным солнцем Ибицы, пьяный и возбужденный, и по часу кричал в трубку, как нужно спасать наш несчастный капитал. А 2008-й наступал как грозовая туча: мы видели, что она надвигается, и понимали, что надо готовиться к худшему. Кризис-2008 не был таким стремительным, поэтому главная его потеря — наш офис. Мы сидели в красивом офисе на старом «Артплее» на Фрунзе, где у меня был кабинет с огромной черной люстрой, а на втором этаже, выкованном из металла, дизайнеры верстали приглашения на вечеринки. Штат был человек 20. В итоге пришлось закрыть офис и работать на дому. Жизнь меня научила, и с тех пор у меня нет красивого большого офиса.   

Честно говоря, я всегда считал, что для русского человека кризис — это хороший повод напиться и погулять. У нас нет ощущения, что нужно зарывать голову в песок. Наш прекрасный русский клиент живет по принципу «погуляем напоследок», поэтому, я думаю, что сейчас будут увеличиваться объемы продаж алкоголя. Стартует третья серия антикризисных пати — пьем русскую водку, едим русскую икру, все как всегда… Наша жизнь — как американские горки: вот мы объелись и потеряли нюх, а сейчас обострится наше чувство веселья. Горки несутся вниз, а потом поедут вверх, и мы снова круто зажжем. Конечно, на практике девальвация сильно скажется на бизнесе: мы, например, давно забыли, что такое корпоратив, и который год падают гонорары у русских артистов. С другой стороны, огромное количество наших клиентов перенесли свою жизнь за границу — в Лондон, Монако, на Ибицу. Там им тоже нужно веселиться, и необходимо, чтобы кто-то понимал их тонкую русскую душу. 

Сейчас мы входим в какую-то новую реальность: с одной стороны, она прозападная и современная — мы уже успели построить Сити например; с другой стороны, мы движемся к изоляции СССР — русские продукты, русские напитки, русские фильмы, русские деньги. Из этого получится какая-то новая компьютерная игра при современных декорациях. Будет Москва красивая, модная, роскошная — но теперь с отечественной колбасой».     

«В 1998 году, проходя по улицам Парижа и заходя в обменный пункт, я думал: ну надо же, а курс-то у французского франка такой же, как рубля, один к шести, теперь мы совсем как Франция. А спустя несколько месяцев мы с супругой поехали в отпуск, и там нас застал звонок из дома: рубль подешевел в пять раз. Можете себе представить? В пять раз! Пятьсот процентов. Поэтому я даже не буду сравнивать ту ситуацию с ситуацией 2008 года. Или с тем, что происходит сейчас, – курс изменился всего на 30%. Разве это может поколебать русскую культуру? Понятно, конечно, это трудно для бизнеса. Особенно если он ориентирован на импорт. И даже тем, кто на импорт не ориентирован, тяжело. Недавно по радио слышал, как рыбаки североморские поднимают цены на треску чуть ли не в два раза, потому что им выгоднее продавать ее за границу, чем кормить внутренний рынок.

У бизнеса цель — не счастье. Бизнес должен зарабатывать. К счастью стремятся, как сказал один мой близкий друг, только женщины, дети и коровы. Я не ставлю всех в один ряд, но что-то общее, согласитесь, есть. Корова ищет, где трава лучше, дети — где поиграть и повеселиться, женщины ищут свое женское счастье. Я могу дать рекомендацию всем представителям малого бизнеса: надо стараться, чтобы услуги и товары были предназначены для самых широких слоев населения. Только так можно защитить себя от перепадов напряжения в сети экономики. Сейчас вот по среднему классу шлепнуло как следует, а завтра шлепнет по кому-то другому. Если вы будете ориентированы на что-то одно — скажем, на черную икру, — то в определенный момент ее у вас перестанут покупать, и вот уж бизнес ваш захирел, закончился. 

Leform также подвержен всей этой турбулентности. В той или иной степени нас трясло во все времена — и в кризисные, и в некризисные: и водой заливало, и огнем испытывало. Но я помню кризис начала 1990-х, когда я выходил на улицу, и около продуктового магазина, в котором продуктов не было никаких, стояли бабушки-дедушки со всех ближайших окрестностей, и кто сметану домашнюю продавал, кто соленья, кто овощи-фрукты. Вот сегодня совсем не так. Сегодня не начало 90-х. Да, нами манипулируют, и англосаксы на сегодняшний день доминирующая цивилизация. Хотя по моему личному мнению, доминирующих цивилизаций в мире две — русская и англосаксонская. Просто сейчас, участвуя в своеобразном соцсоревновании — кто кого обыграет, кто кого съест, — мы вежливо уступаем».

«Знаете, что для бизнеса плохо? Когда одним что-то можно ввозить через таможню, а другим нельзя. Или одним подписывают документы в московской мэрии, а другим нет. А когда для всех меняются правила одновременно — что тут страшного? Вот если бы курс рубля поменялся для одной категории людей, а для другой бы не поменялся, — вот это была бы беда.

В 1998-м, если вы помните, курс вырос значительно быстрее и за более короткий период времени. Да, очень трудно было, но как-то же выжили. Вот что изменится в вашей личной жизни? Ваша зарплата через какое-то время потеряет часть покупательной способности, потому что подорожают какие-то товары и услуги. В какой-то момент вы скажете своему работодателю: «А идите вы в жопу! Или платите мне больше, или не буду работать». Вам начнут платить больше. И опять все придет к некому общему знаменателю. Понимаете, в чем дело: наше население привыкло к избыточному потреблению. Все боятся не с голоду помереть, а того, что придется есть не в том кафе, а в другом, менее престижном. Понимаете? Люди бьются за атрибуты. А что — я? Легко, в одну секунду. В 2008-м я сократил потребление раз в пять. Стал пить не такое вино, а другое, или вообще перестал его пить. Я не стал от этого глупее, и книжки, которые я читаю, не стали от этого хуже.

Кризис 2008 года убил рынок современного искусства в России навсегда. В галерее «Триумф» тогда произошли важные перемены: была уволена часть высокооплачиваемых сотрудников. Все они были иностранцами и казались нам незаменимыми. Но по итогу пьесы, когда был произведен анализ работ, выяснилось, что они обходились галерее в пять раз дороже и были в три раза менее эффективны, чем местные сотрудники. После того как мы их уволили, качество и количество выставок выросло. Если до кризиса мы проводили одну выставку в два месяца, то после — одну в две недели. Стало больше некоммерческих интересных проектов, которые делали молодые талантливые художники. Спустя год выяснилось, что политика с увольнением престижных иностранцев была абсолютно верной. Сколько уже галерей закрылось, а наша — одна из немногих, живущих до сих пор.

В любой ситуации надо смотреть, какие открываются возможности. А они открываются — просто за этим надо следить. Должно срабатывать чувство, присущее homo sapiens, — любопытство. Ни хрена страшного не происходит, происходит интересное. Страшно — это когда в паводок рушится плотина на Волге или на Енисее, а то, что денег становится немного меньше, это интересно. Вот если бы Эбола началась, это было бы ужасно. Гражданская война, кровь, голод — ужасно. Кризис — это всего лишь бытовые неудобства»

 На просьбу поделиться своим мнением о наступающем кризисе Альфред Кох не ответил, однако опубликовал в своем фейсбуке такое сообщение:

«Неизвестная мне журналистка попросила дать интервью для известного московского журнала. Тема: как мы пережили кризис 1998 и 2008 годов. Мол, мы (я?) носители уникального опыта, этим опытом нужно делиться с людями. Вселять в них уверенность, что все будет хорошо, ничего, мол, страшного, мы все переможем и т.д. Типо, людям это нынче шибко надо. Надо рассказать людям, что делать со сбережениями, как экономить, как не растерять оптимизма…

Я не уверен, что девочка обратилась по адресу… У меня нет для вас оптимизма. Вапще нет. И нет рецептов выживания. Никаких. Единственное, что я знаю точно, так это то, что в оба кризиса я потерял много денег. Почти все. А потом почти все снова заработал. Я теперь стал философом… Это уже возраст или опыт кризисов? Я имел (и имею) два уголовных дела. Я терял и теряю до сих пор людей, которых считал своими товарищами. А они оказались не товарищи…

Да, чтоб сократить мое излияние: у меня очень плохое предчувствие. Мне кажется, на нас надвигается большое горе. На всех разом. Горе, по сравнению с которым все эти гайдаровские реформы, ельцинские загогулины и путинские «вставания с колен» покажутся мелкими шалостями… Мне кажется, нас ждет большая война. Или резня. Ничего не будет как прежде. Все поменяется. Это будет совсем другая жизнь. Страна беременна большой кровью. Все хотят крови. А когда все хотят крови, то она обязательно льется.

Для такой новой жизни у меня нет для вас рецептов выживания. Те, кто их имел, уже умерли. И нам этих рецептов не оставили. Да я и не уверен, что они есть, эти рецепты… Пир пока продолжается, но я вижу на стене уже проступают буквы: «Мене текел фарес». Но я не пророк Даниил, я не могу расшифровать, что это значит. Но сами буквы я вижу четко. Да, впрочем, если вы будете честны перед самими собой, вы тоже признаетесь, что видите их.

Как-то так, неведомая девушка… Ну что, вселил я в вас оптимизм?»