«Меня кто-то заказал, американцы проплатили»: два года «Диссернету»

 Как ректор Садовничий поспособствовал созданию «Диссернета»

• Как начался «Диссернет»? Что эта тема значила лично для вас?

Михайлов: «Диссернет» начался с Диссергейта — той самой фантасмагорической истории в МГУ. При Университете работает престижная школа-интернат имени Колмогорова, это отдельное подразделение, которое приравнивается к факультету. И вот в 2012 году директором школы назначили 31-летнего Андрея Андриянова, у которого не было никаких научных или педагогических достижений, зато он возглавлял Студенческий союз МГУ, вступил в ОНФ и стал доверенным лицом Владимира Путина. Естественно, это возмутило и родителей учеников, и выпускников. Они написали петицию, что у Андриянова недостаточно опыта, дошли даже до ректора МГУ Виктора Садовничего, но тот их не послушал. И тогда товарищи решили присмотреться к новому директору повнимательнее.

Их насторожил тот факт, что Андриянов закончил химфак, а диссертацию защитил по истории, причем недавней: «Студенческое движение в общественно-политической жизни города Москвы в 1991–2008 годах». Нашли автореферат, посмотрели и увидели, что научных статей Андриянова нигде нет (по правилам для защиты диссертации у автора должны быть опубликованы статьи по ее теме в научных журналах. — Прим. ред.). Выпускники направили запрос в Высшую аттестационную комиссию (ВАК — государственный орган, отвечающий за присуждение ученых степеней доктора и кандидата наук.— Прим. ред.), оттуда им прислали какую-то отписку. Что дальше делать — непонятно, Садовничий и Андриянов все отрицают. 

Гельфанд: Тогда клуб выпускников колмогоровской школы написал открытое письмо к Минобрнауки и Высшей аттестационной комиссии, где указал, что статей у Андриянова нет. Попросил проверить информацию и дать официальное заключение. Мы напечатали это письмо в газете научного сообщества «Троицкий вариант», потом стали раскручивать этот случай в блогах — еще в «Живом журнале». Лента.ру опубликовала подробный пересказ всей истории, тему подхватили другие СМИ — и поднялся настоящий скандал. 

Михайлов: Если бы Садовничий тогда прислушался, убрал бы тихо Андриянова, поставил нового директора школы — все бы удовлетворились, и не было бы ни Диссергейта, ни «Диссернета». И страна бы еще много лет не знала, насколько все плохо с учеными степенями.

• Как вы думаете, почему он этого не сделал?

Михайлов: Мне кажется, за столько лет на руководящей должности ректор МГУ потерял чувство реальности и разучился прислушиваться к людям. Он живет по такой логике: «Я назначил человека — это мое решение, никто меня не переубедит». И при этом он не сумел окружить себя грамотными людьми, которые подсказали ли бы правильный выход из ситуации. Никто ему не сказал, мол, пахнет жареным, давай-ка запихни его подальше.

Потом Андриянов заявил, что готов доказать существование статей. Он пригласил корреспондентов научного портала STRF.ru и правда показал им научные журналы со своими статьями. Фотограф догадался снять каждую показанную страницу и выложить все в сеть. И уже на следующий день ученые установили, что журналы просто левые! По гарнитуре, по шрифтам, вплоть до того, что нумерация страниц была перепутана. При этом все статьи вышли в неких «дополнительных» выпусках к реально существующим научным журналам. СМИ обзвонили редакции, и те заявили: никаких допвыпусков не было! Таким образом подлог нашел подтверждение.

Но блогерам этого было уже мало. Они заинтересовались другими людьми, которые публиковались рядом в этих же «дополнительных» выпусках. Вскоре выяснилось, что они все защитились в одном диссертационном совете Д 212.154.01 по специальности «отечественная история» в МПГУ, его председателем был доктор исторических наук Александр Данилов.

Гельфанд: Тогда министр образования и науки Дмитрий Ливанов создал специальную комиссию для проверки деятельности даниловского диссовета. Это была реально работающая комиссия, которую возглавил замминистра Игорь Федюкин. Туда входили крупные историки, административные руководители, ну и я попал как член Общественного совета при министерстве. 

Михайлов: К тому времени блогер seato провел инспекцию авторефератов и представил довольно полный список докторов и кандидатов наук, которые прошли через этот совет. И вот на этом этапе интернет-скандал стал для меня личной историей: я работал в МПГУ четыре года, это был не самый плохой период моей жизни. Я логик, люблю систематизировать и из любви к этому искусству взял список seato и составил большую табличку: «автор» диссертации, научный руководитель, оппонент, научная организация. И тогда стало очевидно и наглядно, что здесь действует единая мафия. Узкий круг, куда не пускают других.

Вместе с помощниками мы из всех авторефератов выписали несуществующие публикации. Когда министр Ливанов созвал комиссию, я связался с Гельфандом и показал эти данные. Гельфанд попросил подготовить для комиссии список  из 25 конкретных людей, которые защитились после 2011 года, чтобы соблюсти сроки подачи апелляции. Так что министерская комиссия работала по моим документам. А параллельно появился «Диссернет».

Гельфанд: Были несколько человек, которые проявляли к этой истории повышенный интерес. Кроме Михайлова был Андрей Ростовцев, который примеривал немецкий опыт на российскую действительность. Был Андрей Заякин, который занимался изучением зарубежной недвижимости депутатов, а потом переключился на диссертации. Был Сергей Пархоменко, которого интересовала общественная значимость проблемы. И вот мы все собрались в какой-то пивнушке…

Диссер не торг

Ростовцев: Идея навести порядок в сфере диссертаций носилась в воздухе давно, но именно история с Андрияновым оказалась настолько скандальной, что стала поводом. Когда она случилась, я работал в Германии, где тоже был подобный случай с министром обороны.

В 2011 году профессор юриспруденции Андреас Фишер-Лескано опубликовал в газете Süddeutsche Zeitung статью, где обвинил министра обороны Карла Теодора цу Гуттенберга в плагиате. Профессор заявил, что обнаружил в докторской диссертации цу Гуттенберга 15 скопированных отрывков из работ других авторов. Университет Байройта, где защищался министр, признал серьезность обвинений.

Через несколько дней цу Гуттенберг признал, что в диссертации имеются «ошибки цитирования», сделанные неосознанно. Он объяснил это тем, что работал над текстом семь лет и потерял контроль над цитированием источников. Министр направил письмо в университет Байройта с просьбой лишить его ученой степени, но было уже поздно — оппозиция обвинила Гуттенберга во лжи и потере доверия. В итоге цу Гуттенберг подал в отставку и ушел из публичной политики. Прокуратура завела против него дело по обвинению в плагиате, однако через несколько месяцев прекратила расследование, поскольку авторы, чьи цитаты он использовал без ссылок, «практически не понесли экономического ущерба». Суд обязал цу Гуттенберга сделать благотворительный взнос размером в 20 тысяч евро на помощь детям, больным онкологическими заболеваниями.

Ростовцев: Диссертацию цу Гуттенберга разбирали добровольцы в интернете, на Wiki-платформе. После отставки министра они поставили эту идею на поток, создали проект VroniPlag — к настоящему времени они нашли уже более 150 своих жуликов, включая даже министра образования.

Я быстро понял, что история с Андрияновым с точки зрения трудозатрат была просто ужасной. Люди вручную занимались поиском скопированных цитат и несуществующих публикаций. А у немцев это было организованно, поставлено на машинную основу. Я решил масштабировать деятельность российских активистов, чтобы максимально эффективно использовать ресурсы. Мы планировали проверять 20–30 человек в день. Но со временем мы совершенствовали инструменты, участников проекта становилось больше — и экспертиз получилось в 50 раз больше.

Хотя нам в чем-то и легче. Все-таки в Германии чаще всего находят реальный плагиат — человек вроде хочет решить научную задачу, но у него не хватает своих знаний или идей. И вот он откуда-то понемногу берет куски или данные, по фразе, по предложению. А у наших жуликов такой задачи нет, поэтому они просто копируют чужой текст целыми главами.

В общем, стало понятно, что надо делать сайт и сетевое сообщество.

Заякин: У меня все началось после истории с «законом подлецов», когда Госдума в ответ на американский «список Магнитского» запретила усыновление иностранцами российских сирот. И я поставил себе научную задачу — доказательным образом на каком-то конкретном примере показать публике, насколько безнравственны российские законодатели. Вот просто с математической строгостью объяснить людям, что депутаты — помойные отбросы, на которых клейма ставить негде. Я пришел к выводу, что сложно объяснять обывателям какие-то хитросплетенные этические конструкции, гораздо проще продемонстрировать прямые доказательство воровства.

Был знаменитый пехтинг, когда я просто 14 часов тупо вбивал фамилии депутатов в американский список собственности, пока не наткнулся на недвижимость Владимир Пехтина в Майами. Тогда я еще использовал псевдоним Доктор З — особо не скрывался, просто мне по приколу такой вот карнавал и маскарад.

А с диссертациями оказалось интереснее. У меня был читательский билет Ленинской библиотеки, и я выяснил, как с его помощью можно просматривать авторефераты онлайн. Пошел по алфавиту, начал с буквы А. И первая же диссертация — депутата Абубакирова — оказалась золотой жилой. Выяснилось, что она под завязку набита чужими текстами. Это меня воодушевило, я пошел дальше по алфавиту и рассказал о результатах Ростовцеву, Гельфанду и Пархоменко.

Пархоменко: Мы с профессором Гельфандом оба были членами Координационного совета оппозиции, сидели рядом. Как-то он мне начал рассказывать поразительные вещи про диссертационные скандалы. Я раз написал об этом, два написал — и понял, что группе ученых надо помочь с медийной стороной дела. Нашел компанию, которая взяла на себя создание сайта, потом устроил краудфандинг, чтобы оплатить этот сайт. Так я во все это ввязался — взял на себя задачу стать спикером «Диссернета».

Михайлов: Название для сайта было выбрано символическое — диссернет.орг. Диссер не торг, понимаете? Надежды тогда были грандиозные — думали, что всех порвем. И когда комиссия Минобрнауки лишила степени первых 11 человек из моего списка… ну что греха таить, мы надеялись на изменения.

Гельфанд: В отличие от коллег я понимал, что противодействие обязательно будет. Практически сразу Данилов попытался проверить «Антиплагиатом» мою диссертацию, и там действительно попались какие-то фразы, совпавшие с другими работами. Вот только эти работы были опубликованы уже после моей диссертации — но Данилов все равно ходил по кабинетам, раздавал эти распечатки.

А когда затронули депутатов, то начались выступления в Госдуме, Жириновский очень возмущался, Бурматов. И при этом официальные претензии были именно к Министерству образования, хотя и нас заметили. Первый канал очень смешно отработал тему. Сначала они сделали сюжет о том, какие мы молодцы: я там сидел торжественно в Ленинке и был положительным героем. А когда мы дернули кое-кого, то они сняли уже совсем другой сюжет, где какой-то прыщавый молодой человек меня обвинял во всех грехах. Они и ко мне приехали, но я умудрился 10 минут поговорить с ними и не произнести фраз, которые можно было бы двусмысленно истолковать. Считаю это настоящим интеллектуальным подвигом. Ну и показали меня пару секунд в сюжете.

В итоге происходили два параллельных процесса: министерство пыталось что-то делать административным путем, а «Диссернет» копал под депутатов. И это, видимо, министерству все попортило — оно-то не хотело в политику лезть. Началось давление, Игоря Федюкина неожиданно отправили в отставку — очень жалко, очень приличный человек был, явно хотел все это разгребать.

• А вы общались напрямую с кем-то из тех, про кого писали?

Гельфанд: Меня очень часто журналисты хотели свести в одной передаче с депутатом Владимиром Бурматовым, который не только диссертацию украл, но и лес фотошопом тушил. Но он все время отказывался. И однажды мы все-таки встретились — один телеканал позвал меня в Госдуму записать интервью на фоне местных коридоров. А тут приехал Бурматов, и вот они вместе со мной пришли к нему в кабинет. Минут 40 наш диалог снимали.

Я ему показываю совпадения текста с другими работами — он говорит, мол, ну да, все верно, мы же пользовались одними социологическими методами. Я говорю: «А как получилось, что вы культурологов изучали, другой автор — журналистов, а текст в итоге одинаковый?» Бурматов на голубом глазу отвечает: ну как же, мы из одной социологической школы. Девушки с телевидения даже не выдержали в конце. Но в итоге на канал кто-то позвонил — и передача так и не вышла.

Пархоменко: Было несколько случаев, когда ко мне подсылали людей, которые пытались договориться, чтобы «Диссернет» убрал публикации с сайта. Я объяснял, что единственный способ — это публично отказаться от степени. И однажды к нам обратился некий посредник — сказал, что Олег Митволь готов обсудить с нами такой вариант. Мы пришли на встречу: я с Ростовцевым и посредник с Митволем. Но Митволь, как оказалось, ничего такого и не хотел — он очень агрессивно повел разговор, начал угрожать судом, ну мы и ушли. Надо понимать, что для него это не случайная тема — у него две свои диссертации с заимствованиями, а еще он в защите порядка десяти чужих работ участвовал. Посредник потом очень извинялся — он правда думал, что Митволь готов от степени отказаться.

Ростовцев: При этом в регионах активисты, особенно журналисты, очень рискуют, когда публикуют данные «Диссернета» про своих депутатов, прокуроров, судей. Да, им за это угрожали. И я знаю много случаев, когда человек работу терял моментально из-за того, что помог «Диссернету». В Москве такого нет.

Как «Диссернет» позволил обнаружить ученую мафию

• Что вы считаете главным достижением «Диссернета» за эти годы?

Ростовцев: Когда мы начинали работу, то не представляли масштаба проблемы — что некачественных диссертаций настолько много. Но главное открытие — мы смогли вскрыть саму структуру жульничества. Где производятся тексты, как связаны разные группы жуликов между собой, какая у них тактика. Оказалось, что это настоящая мафия. Коррупционеры, которые пронизывают всю вертикаль власти и имеют серьезных покровителей наверху. Мы выяснили, что это настоящая система, интегрированная в государство.

И, насколько я могу судить, сейчас стало гораздо сложнее защититься — халява уже не так легко проходит. Все боятся — и руководители, и оппоненты.

Гельфанд: Диссертаций в принципе стали защищать гораздо меньше — это видно по статистике ВАК. И мне говорили знающие люди, что появились целые области наук, в которых уровень стал выше.

Вот вам анекдот: когда началась реформа РАН, было создано Федеральное агентство научных организаций. Но очень долго не могли подобрать начальника этой организации. Им в итоге стал Михаил Котюков — кстати, очень приличный и толковый человек, вполне разумный менеджер. Но когда его назначили, все сразу стали шутить, что так долго выбирали, потому что искали человека без диссертации. Бог его знает, так ли это, но раз уже анекдоты начали сочинять, то это о чем-то говорит.

Михайлов: Если говорить о численных показателях, то нам удалось собрать очень большую базу разоблачений. Почти две тысячи полностью готовых экспертиз — это правда много для двух лет.

Но главное — мы смогли осветить все темные неприглядные углы. Грубо говоря, все понимали, что часть диссертаций пишется на заказ. Понимали, что в гуманитарных науках таких могут быть тысячи. Но думали, что честно пишут, не знали, что просто переписывают, меняют название и защищают. Не знали, как выстроена система прикрытия таких диссертаций. Не понимали, как все утроено. Тот же Данилов — он был председателем диссовета и одновременно членом экспертного совета ВАКа, крышевал сам себя. И другие такие примеры тоже есть.

И не было известно главного — что все это легко ловится. Что за несколько часов кропотливой работы можно наглядно и убедительно разобрать всю схему.

• Как устроена работа «Диссернета» сейчас, спустя два года?

Пархоменко: «Диссернет» существует в воздухе — нет ни фонда, ни офиса, ни банковского счета. Есть сайт и сотни людей из разных городов и даже стран. И только благодаря такому подходу мы можем продолжить работу. Если бы мы зарегистрировали организацию, открыли офис с сейфом и гербовой печатью, нас бы немедленно раздавили. Но мы существуем по принципу Чеширского Кота — голова есть, а кота нет. И оторвать нечего.

Как орловская картошка превращается в рязанское молоко

Ростовцев: Штучные индивидуальные проверки — это все в прошлом. Даже повальные просмотры всех депутатов — это тоже осталось на ранних этапах. Романтический период нашей работы. Сейчас есть отдельный сервер: круглосуточно работает специальная программа, которая собирает из сети авторефераты диссертаций. Она пролистывает сотни документов в день, анализирует по нескольким критериям, во всех подозрительных местах расставляет флажки. Потом тексты разбирают волонтеры. Эти люди даже не знают, чьи диссертации они разбирают или сравнивают. Например, мы решили проверить все научные работы педагогов, защитившихся за последние 20 лет.

Если подозрения машины подтверждаются, то над диссертацией начинают работать два независимых друг от друга эксперта. Первый обращает внимание на совпадения, плагиат и так далее. Второй проверяет его выводы, а заодно копает глубже — не было ли подлогов, замены данных. Такое часто бывает — взял человек диссертацию по картофелю Орловской области, заменил несколько слов и получилась работа о молочной промышленности на Рязанщине.

Михайлов: Есть юристы, которые умеют составлять официальные документы. Эти люди пишут жалобы, выверяют их, собирают все подписи, носят в министерство, получают отписки, ходят на заседания диссоветов и в ВАК. В общем, тратят свое свободное время, сопровождая наши экспертизы на всех этапах.

• А был кто-то, кого вы специально проверили, но не нашли заимствований?

Ростовцев: У многих депутатов оказались чистые с точки зрения «Диссернета» диссертации. Качественные, хорошие, без плагиата и заимствований, с реальными источниками — все чисто. И это неудивительно — мы же понимаем, что многие диссертации не тупо копируются, а честно пишутся на заказ.

• С этим возможно бороться?

Да, мы на прошлой неделе именно этот вопрос обсуждали в Минобрнауки. Сейчас у президиума ВАКа есть право вызвать любого человека и расспросить по теме его диссертации. Если он писал не сам, то будет плавать. И президиум этим правом пользуется, но редко — понятно, что у них кроме этого много работы. Мы предлагаем делегировать это право на уровень ниже, чтобы им пользовались экспертные советы, которые собираются все-таки чаще.

• Вам удалось наладить работу с Министерством образования и науки? Еще в прошлом году министр Дмитрий Ливанов заявил, что «не одобряет» деятельности «Диссернета».

Ростовцев: Страсти поулеглись, и сейчас мы нормально работаем. Да, министр — человек системный, он говорит так, но подозреваю, что думает по-другому. У нас нет антагонизма в личном общении с чиновниками министерства. Мы общаемся нормально, по-деловому, обсуждаем общие проблемы. Они откровенно говорят: «Мы счастливы, что вы есть».

Гельфанд: Как член комиссии я видел, что еще тогда министерство всерьез думало, как все это чинить. Я сильно подозреваю, что если бы «Диссернета» не было, то действия Минобрнауки были бы резче. Подозреваю, что из-за политического окраса там давление не уровня Бурматова, а куда выше.

Министерство не очень хочет раскапывать то дерьмо, которое накопилось, но заинтересовано в том, чтобы не появилось новое. Но полезно понимать, что большая реформа не делается за год, так в России просто не бывает. И я вижу признаки того, что в этой сфере ситуация меняется к лучшему.

Михайлов: В министерстве и ВАКе есть адекватные люди, дай им бог здоровья. Но это просто несерьезно, когда надо горы свернуть, чтобы лишить степени человека. Видно, что самому министру это просто больше неинтересно, он лично не хочет бороться. Некоторые наши жалобы министерство признает, ну спасибо им на том. С ВАКом ситуация, наверное, хуже — потому что наши открытия для них не были открытием. Ну что, в ВАКе никто не знал о коррупции в этой сфере? Да все они знали!

Посмотрите сами — появилась общественная организация, которая готова работать, изобретает постоянно что-то новое. Но ни Минобрнауки, ни ВАК не бросились нам навстречу. Скорее надеются, что у «Диссернета» закончатся силы.

Пархоменко: К нашему огромному сожалению, сотрудничество чиновников с «Диссернетом» всегда носило очень ограниченный характер. Но мы постепенно пробиваем стенку: диссоветы закрываются, меняются составы экспертных советов. Де-факто работа «Диссернета» служит основанием для принятия важных административных решений, но министерство этого никогда не признает публично. Ну и пускай, ради бога.

Часто ли российские плагиаторы отказываются от ученых степеней

• Что «Диссернету» так и не удалось сделать?

Ростовцев: К сожалению, так и не удалось переломить тенденцию притворства, разрушить атмосферу лжи. Если на Западе чиновника уличат в плагиате — он лишится и степени, и всех постов. Примеров очень много. А у нас принято врать в глаза: я сам писал, а докажите, а вы сами кто такие. Все сводится к аргументу «меня кто-то заказал, американцы проплатили». Сеть лжи встроена в наше государство, как коррупция. Я думаю, что когда-нибудь люди будут думать о своей репутации и сами начнут массово отказываться от незаслуженных ученых степеней, но пока было лишь несколько таких случаев.

Михайлов: У меня была некая вера, что хотя бы в научном сообществе осознают, до какой глубины падения все дошло. Ведь наука основана на идеалах порядочности, честности, аккуратности — и немыслима ситуация, когда на одной кафедре работают честный человек и диссеродел. Ну не может настоящий ученый подать руку жулику!

Но к моему большому разочарованию оказалось, что всем просто наплевать. Выяснилось, что в нашей стране даже самих ученых не волнует судьба науки как этого особого Храма Истины. Пошли реплики: «Я работаю честно, меня это не касается…» Вот эти молчаливые люди, которые делают вид, что ничего не замечают, — они таким образом поддерживают этот бизнес. Это очень страшное открытие, что в России нет научного сообщества как касты. Есть отдельные ученые, даже группы ученых — но не больше.

И из-за этого возникает другая проблема — диссероделов невозможно наказать. Люди, которые прикрывают по 20–30 фальшивых диссертаций, продолжают работать на своих местах и смеются над нами.

Мы в конце февраля общались с проректором того самого МПГУ. И он нам четко сказал: «Мы все знаем, но в трудовом договоре не прописано, что человека можно уволить, если он лжец и вор». Понимаете, мы создали институт, который позволяет схватить вора за руку. Но наказать его уже невозможно. При этом в России запросто увольняют вузовских сотрудников по политическим мотивам, это не секрет. А здесь — не могут.

Заякин: В России есть вузы, где к этой проблеме относятся ревниво и серьезно. Прежде всего — Высшая школа экономики. Они очень оперативно реагируют — мы пишем о каком-то жулике, а они его выгоняют. Самый яркий пример — губернатор Московской области Андрей Воробьев, который у них числился профессором. Мы разобрали его диссертацию, опубликовали экспертизу — и «Вышка» рассталась с ним.

В РГГУ есть группа профессоров, которая пытается справиться с этой бедой. Они даже семинар организовали, где мы выступали. Это было очень впечатляющее событие, особенно если учесть, что РГГУ очень неблагополучный в этом плане вуз. Их кафедра экономических теорий десятилетиями торговала диссертациями, среди руководства РГГУ тоже есть люди с такими некачественными работами. Но, тем не менее, у части профессоров есть желание очистить университет. К сожалению, куда больше вузов, где к этой проблеме относятся наплевательски.

Пархоменко: Мы сейчас на эту тему готовим внутренний проект «Росвуз», который полномасштабно откроем осенью. «Диссернет» накопил статистику — тысячи экспертиз, конкретные вузы, факультеты, кафедры, где годами ведется торговля таким товаром.  И все это будет опубликовано в удобном виде, чтобы увидеть все связи между гнездами диссероделов.

• Судя по ответам, у всех основателей «Диссернета» изначально были совсем разные цели. Это вам не мешает в работе?

Гельфанд: «Диссернет» оказался классическим случаем, когда люди с разной мотивацией делают одно дело. Мне, например, совершенно неинтересны диссертации депутатов — ну в самом деле, чего мы о них не знаем? Мы без этого им верили, что ли?

Но вот давайте посмотрим глубже. Возьмем медицинские диссертации, когда берут чужую работу,  в тексте тупо заменяют болезнь или лекарство, а дозировки и способ остаются теми же. Эти же люди нас потом лечить будут!

Или вот у нас постоянно «Булава» падает. Давайте подумаем, связано ли это с тем, что у ректора Бауманки списана диссертация?

Диссертации чиновников  показывают нулевой уровень их компетентности, но вреда от этого мало. А вот когда мы находим заимствования у ректора или завкафедрой — я не понимаю, как они объясняют студентам, что нельзя списывать. Вот где научная трагедия.

Пархоменко: А меня в этой истории, наоборот, очень мало интересуют научные работы и очень много — репутации конкретных граждан. «Диссернет» показал репутационную катастрофу в обществе. Понимаете, мы окружены людьми, которые врут о себе и своих достижениях. Это депутаты, сенаторы, политики, генералы, врачи, священники, учителя — они не являются теми, за кого себя выдают.

Когда мы изучаем диссертацию, мы получаем общее представление об авторе — насколько он честен, как легко идет на подлог и так далее. Это как анализ крови — никого не интересует собственно кровь, но она позволяет диагностировать проблемы всего организма.

•  А организм это понимает?

Реакция общества на разоблачения «Диссернета» оказалась очень интересной. На первом этапе всем было просто весело — в блогосфере смеялись, хватались за животы, показывали пальцем на очередного разоблаченного. Потом момент пресыщения — раздраженное «ну сколько можно уже». А теперь наступил момент понимания, что тут главное — репутации. Сайт «Диссернета» похож на водяную колонку посреди деревни — каждый может наполнить из нее свое ведро. Сегодня это привычный источник информации и для студентов, которые хотят узнать о компетентности преподавателей, и для региональных журналистов, которые ищут там своих депутатов. Произошла эволюция: сначала люди считали нашу работу троллингом, потом жаловались, что шутка приелась. А теперь уже не смешно, а серьезно.

• Спустя два года работы осталось что-то, что вас самих удивляет?

Ростовцев: Кажется, все возможные комбинации безумия уже были найдены. Есть классические случаи — например, депутат Игошин взял чужую диссертацию и поменял шоколад на говядину. Но это уже приелось.

Есть диссертации фантомные — когда их просто нет в природе. Сейчас такая история разворачивается в Бурятском госуниверситете — там проректор Александр Макаров, у которого ни в одной библиотеке нет диссертации, да и трудов экономических его никто не знает. И он по этому поводу говорит журналистам: «Я защищался в Бостоне, идите в библиотеку Конгресса США». То есть человек настолько наивный или глупый, что не понимает — библиотеки США намного прозрачнее, чем Ленинка. Мы уже через пять минут знали, что никакой диссертации там нет. Посмотрим, как он теперь будет выкручиваться.

Заякин: Было несколько случаев, когда за настоящую степень выдают бумажки всяких шарлатанских контор. Типа Всемирной академии информатизации — это такое собрание экстрасенсов и шарлатанов. Мы пока даже не думали, что с таким делать.

Или давайте вспомним казус депутата Мосгордумы Ирины Ильичевой. Как оказалось, у нее вообще не было диссертации — только диплом о присвоении степени кандидата наук. Как установил Мосгорсуд, бланк диплома — краденый. То есть налицо использование заведомо ложного документа.

Почитайте свежий детектив

Еще одна запоминающаяся история закончилась буквально пару дней назад — это был долгий суд с профессором Василием Пешковым из Иркутского технического университета. Он подал против нас иск в 2014 году, и весь процесс был смесью комедии и детектива.

Сначала Пешков потребовал опровергнуть утверждение о том, что в его работе найдено более 200 заимствований из 5 источников. Мы спокойно продемонстрировали суду, что заимствования действительно есть. После этих объяснений Пешков решил переписать исковое заявление. Во второй редакции он объяснил, что тексты совпадают, потому что с четырьмя авторами из пяти он вместе работал. По его словам, в оригинале диссертации все ссылки на заимствования проставлены, а мы анализировали черновик, который секретарша случайно отослала в Ленинку.

Это его выдало — он забыл, что докторскую диссертацию в Ленинку имеет право направить только ВАК, а не какая-нибудь секретарша. Ее бы просто завернули.

Но нам надо было для суда найти доказательство — оригинал диссертации, которая хранится в Ленинке в Химках, куда я срочно бросился.

Оказалось, что из Химок диссертацию Пешкова отправили в Можайское хранилище. Это такой огромный ангар, куда свозят документы, когда в других местах заканчивается место. Представьте себе — 10 тысяч коробок, в которые накиданы 200 тысяч диссертаций. Понятно, что искать работу какого-то Пешкова никто не хотел, мне сначала отказывали в выдаче диссертации. Пришлось получить депутатский запрос от Дмитрия Гудкова, и тогда они за день все просмотрели, нашли и дали нам снять копию с форзаца. Там стояла печать, что диссертацию прислал ВАК после присвоения ученой степени, а не секретарша диссовета. Параллельно мы получили заявления от двух человек, на которых ссылался Пешков, что они никогда не публиковались вместе.

Истцы вздрогнули. На следующее заседание они подготовили новый ход — принесли якобы препринты статей, написанных в соавторстве. По их словам, они все это время хранились в сейфе на трехдюймовых дискетах. А как только тексты распечатали, так дискеты сразу и размагнитились от старости. Даже свидетель нашелся, который все подтвердил.

Наш адвокат изучил эти тексты, написанные якобы в 2001–2004 годах. И обнаружил, что в них цитируется Жилищный кодекс, который был принят только в 2006-м. Налицо удивительное изобретение машины времени. В общем, совершенно сумасшедший процесс: я видел, что судья периодически еле сдерживается, чтобы не расхохотаться. В итоге иск был отклонен — и мы теперь официально можем говорить, что в диссертации профессора Пешкова содержатся некорректные заимствования.

• Слушайте, вот вы приложили такие усилия, столько времени и сил потратили — и в итоге раскрыли правду о никому не известном человеке. Это вообще стоило того?

Заякин: Понимаете, можно ставить глобальные цели — бороться за мир во всем мире, например. Но если у вас нет соответствующих ресурсов, все ваши попытки приведут к смехотворным результатам.

А мы действуем наоборот — концентрируем наши интеллектуальные и юридические усилия на одном маленьком пятачке. Мы не кричим, что все вокруг воруют, мы спокойно доказываем: гражданин Иванов украл букву А, а гражданин Петров стащил букву Б. Мы пробили одну конкретную брешь, нашли одного жулика — и создали прецедент. Этот пролом мы будем расширять и уже не остановимся.