«Бросаю все — и я миллиардер»: как устроен факультет «Яндекса» и «Вышки»

Вадим Резвый, один из создателей Moscow Coding School: В «Яндекс» можно будет устроиться после окончания факультета?

Иван Аржанцев, декан факультета компьютерных наук НИУ ВШЭ и «Яндекса», руководитель академических программ в «Яндексе»: Можно. Но только через общий конкурс. Нужные знания мы дадим, но особенных привилегий для устройства на работу или на стажировку в «Яндекс» не будет.

Резвый: В чем тогда интерес «Яндекса», если не во взращивании будущих сотрудников?

Аржанцев: Есть такая важная задача: формирование среды. «Яндекс» инвестирует в это и в такой форме. Чем больше будет хороших айтишников, тем динамичнее будут развиваться технологии. «Яндекс» уже большой, ответственный и готов вкладываться в среду. В 2008 году сотрудники «Яндекса» начали читать магистерские курсы в ВШЭ. А когда мы узнали, что в «Вышке» планируется создавать большие факультеты, то предложили работать вместе, так как у нас накопилось много опыта.

Иван Пузыревский, ведущий разработчик «Яндекса», преподаватель ШАД, один из авторов программы обучения нового факультета: У «Яндекса» есть программы с несколькими вузами Москвы — в МГУ, на физтехе. Есть магистратура в СПБГУ. У «Мэйла» есть своя магистратура в ИТМО. Но вот чтобы начать последовательно готовить ребят с первого курса до магистратуры, то есть давать цельное фундаментальное образование, — это новая нетипичная история, и это очень интересно. У нас совсем нет цели просто повесить над входом красную букву «Я» и сказать, что это факультет «Яндекса».

Резвый: Но при этом на сайте факультета логотип «Яндекса» на самом видном месте, все кругом желтое. Чувствуется запах «Яндекс.Денег».

Аржанцев: Здесь о деньгах речь не идет, сотрудничество исключительно научное. Главные инвестиции — это наш опыт. То, что мы вкладываем в разработку учебных программ и преподавание, это большие человеческие ресурсы. Сотрудники «Яндекса» откладывают основную работу в сторону и занимаются преподаванием.

Резвый: Сколько таких людей у вас?

Аржанцев: Много. Представьте, что вы сотрудник айтишной компании. Я к вам прихожу и говорю: давайте вы будете проводить у нас курс. Вы согласитесь, так как хотите сеять разумное, доброе, вечное. Пришли, прочитали одну лекцию, две. Но занятия-то на весь год. Еще надо вести семинары, а студенты разные. Это все трудно, и энтузиазм со временем иссякает. Вы говорите — нет, надоело, студенты шумят, мне это не интересно. Для вуза это тяжелая ситуация. Но в компании «Яндекс», смело скажу, есть десятки, наверное, 3–4 десятка людей, которые систематически проводят такие занятия и на которых можно положиться. «Яндекс» создал свое образовательное учреждение в области computer science — Школу анализа данных — и уже семь лет готовит ребят, старшекурсников и выпускников вузов, которые сегодня невероятно востребованы. И теперь уже выпускники Школы, ведущие разработчики и исследователи, подключаются к подготовке студентов «Вышки» с первого курса. 

Резвый: Каким образом сотрудники «Яндекса» участвуют в разработке учебной программы факультета?

Аржанцев: Главная цель нашей образовательной программы — внедрить практический опыт в преподавание на новом факультете. Иногда это идет сложно. Мы собираемся и часами обсуждаем, как, например, надо преподавать теорию вероятностей. Потому что преподают обычно специалисты, которые занимаются ею как абстрактной наукой. И они читают общетеоретические лекции. Это интересно, правда. Но люди, которые поработали в «Яндексе», говорят: «Слушай, мы поняли, что здесь обязательно надо рассказать, а что лучше опустить». В итоге часа через три обсуждения все устают и говорят — ну хорошо, сходимся на наиболее оптимальном варианте. Мы стараемся сделать так, чтобы курсы в нашей программе были глубокими и содержательными и занятиия не сводились к обучению примитивным навыкам на уровне нажимания кнопок. И все же программа ориентирована в первую очередь на решение практических задач из области информационных технологий.

Резвый: Использовали ли вы в разработке учебной программы опыт западных факультетов сomputer science?

Аржанцев: Да, например, мы изучили программу факультета Computer Science Стэнфорда. Главное отличие от российских вузов — в первую очередь в том, что меньше аудиторных часов, то есть американские студенты меньше сидят на лекциях и семинарах. Во-вторых, меньшая доля математики, чем в нашем российском образовании. Затем посмотрели на EPFL (École polytechnique fédérale de Lausanne. — Прим. ред.), это университет в Швейцарии. Программа там существенно ближе к российским: и аудиторных часов больше, и математики больше.

Резвый: Хоть что-то у Стэнфорда в итоге взяли — или склонились к близким русской душе швейцарским часам?

Аржанцев: Да, в курс программирования для первых двух лет обучения мы включили несколько разделов по программированию, алгоритмам и структурам данных из программы Стэнфорда. Однако мы хотим сохранить и отечественные традиции. Поскольку у нас математики традиционно больше, то и на новом факультете ее будет больше, чем в Стэнфорде.

Резвый: А чем объясняется, по-вашему, то, что в Стэнфорде математики меньше, чем в российских вузах?

Пузыревский: Потому что там люди такие. У меня сложилось ощущение, что в Стэнфорде больше внимания уделяют подготовке людей, готовых буквально завтра пойти и сделать какой-то конкретный продукт, стартап. Потому что культура жизни там другая, более предпринимательская, что ли. Из-за этого акцент смещается на прикладные дисциплины. У нас же образование стремится человека поднять, расширить его кругозор. В этом смысле у нас больший акцент ставится именно на фундаментальное образование. И это ценится. Рассуждать об этих отличиях в категориях «хорошо — плохо» — большая ошибка. Просто есть разные подходы, которые ведут к разным результатам.

Резвый: А насколько допустимо обсуждать эти отличия не в категориях «хорошо — плохо», а «эффективно — неэффективно»? Почему, условно говоря, доля выпускников Стэнфорда среди создателей крупнейших мировых IT-компаний несопоставимо больше, чем выпускников российских вузов? Не кажется ли вам, что тот самый антрепренерский дух, присущий Америке, о котором говорит Иван, проистекает из самого подхода к образованию, акцентирующего приобретение практических навыков, направленных на создание конкретных продуктов?

Пузыревский: Во-первых, есть исторический фактор: и интернет, и IT-компании впервые появились в Америке, и неудивительно, что американские вузы больше преуспели в подготовке IT-специалистов. Во-вторых, среди сотрудников крупнейших мировых IT-компаний много эмигрантов и из Европы, и из Азии, и из России, и часто именно наши ребята решают одни из самых сложных задач. Поэтому я бы поостерегся делать категоричные заявления о неэффективности фундаментального образования. К тому же со временем ярких стартапов становится все больше во всем мире, в том числе и в России, и различия выравниваются. Что же касается причин, побуждающих человека начинать свое дело, и их связи с акцентом на создание конкретных продуктов, то мне здесь трудно комментировать: у меня нет такого опыта.

Аржанцев: Можно два сравнения? Одно позитивное, другое негативное. Давайте сравним узкоспециализированное образование и образование широкого профиля. Вот вас научили каким-то конкретным технологиям программирования. Вы ищете работу, приходите в компанию, и там нужны как раз такие технологии. Компания вас берет на работу, вы успешный человек, все нужное проходили, быстро включаетесь, хорошо работаете. Проходит два года, и компания меняет профиль, теперь там основное — это, например, машинное обучение. Вы о таком никогда не слышали. Но если вы человек с широким образованием, вам легко поменять специализацию, вы многое знаете, легко перестраиваетесь. Это плюс. Теперь негатив. Представьте себе вуз, обычный российский вуз. Когда принимается решение, какие курсы будут читаться, ориентируются на сотрудников. Если человек постоянно работает в вузе, он должен заниматься наукой, а в вузе наука теоретическая. Поэтому университетский преподаватель в основном ориентирован на теоретические предметы, ну а кто что знает, тот то и преподает. За счет этого возникает перекос в чистую теорию, и трудно найти людей, которые могут качественно преподавать прикладные курсы.

Резвый: Да, и поэтому существует мнение, что перебор скучных фундаментальных теоретических знаний, которые даются в традиционном академическом российском образовании, сильно не соответствует потребностям современной экономики.

Аржанцев: Есть такая проблема. Но это не значит, что надо вычеркнуть все теоретическое и фундаментальное. Просто надо сделать, как вы говорите, не скучные, а интересные теоретические курсы. И их доля в учебном плане должна быть разумной. Составлять не 100 или 90%, а половину, например. А остальные курсы должны быть практически ориентированными.

Пузыревский: На том же Западе, на самом деле, никто не забывает о фундаментальном образовании и о фундаментальных исследованиях. Мне сразу на ум приходит следующий пример: в Дании есть программа, которая так и называется: Basic Research in Computer Science. Это когда профессору на 10 лет дают грант, по которому он может работать в интересной ему области с весьма дружелюбными требованиями по отчетности и без страха потери финансирования. И из этого проекта, например, вышли интересные результаты, связанные со сложностью вычислений в моделях с иерархиями памяти, которые лежат в основе так называемых эффективных с точки зрения ввода/вывода алгоритмах, использующихся почти во всех современных системах обработки больших данных (big data). И мне не совсем понятно, как такого прогресса можно достичь, если ограничивать образование только практическими навыками.

Резвый: Ну Дания — это скорее Север, чем Запад.

Пузыревский: Если посмотреть на то же американское образование, там тоже нет такого, что всех учат только прикладным навыкам и забывают про базовое образование. Понятно, что так как спрос на базовое образование чуть меньше, то и предложений чуть меньше. Но оно там тоже есть, сильное, развивающееся.

Резвый: Билл Гейтс и Стив Джобс, а также многие другие выдающиеся деятели IT-индустрии сделали drop-out из своих университетов на ранней стадии обучения, уйдя в разработку реальных продуктов. И этот тренд не заканчивается.

Пузыревский: Я бы сказал, что тренд drop-out культивируется. По-моему, это такой очень подкупающий образ — я особенный, у меня есть идея фикс, я ее вынашиваю, обдумываю, в какой-то момент понимаю: или сейчас, или никогда. Бросаю все, работаю над ней — и я миллиардер, купаюсь в лучах славы, жизнь прекрасна. Конечно, такие случаи бывают. Но никто вам не даст заранее ответа, получится у вас в итоге заработать миллиарды долларов или нет. И никто не будет вам рассказывать о провалившихся drop-out. Есть много успешных стартапов, образовавшихся в результате работы людей и в 25 лет, когда они уже закончили образование, и в 30, и в 40, и в 50; у них нет такой красивой истории, как у Гейтса или Джобса, но они по-другому известны. 

Резвый: Но все-таки тот факт, что Гейтсу и Джобсу удалось создать не просто одни из многих посредственных компаний, а что именно их детища стали лидерами в своих областях, по-вашему, коррелирует с тем фактом, что они не тратили драгоценное время на изучении истории войны с индейцами, создавая реальные продукты?

Пузыревский: С моей точки зрения, компания Apple прекрасна тем, что смогла совместить многие разработки. Стив Джобс — огромный молодец, что увидел и реализовал возможность интеграции компьютеров, только появлявшихся в то время, в нашу каждодневную жизнь, в работу, в развлечения. Но надо понимать, что такая возможность не появляется на пустом месте: успех Apple во многом обусловлен достижениями других людей, других поколений, долго и понемногу обеспечивавших его возможностями. Если бы Стив Джобс не имел выхода на Стэнфорд, на друзей, которые помогали ему в самом начале, если бы он не узнал в свое время о компьютерах, о дизайне, о типографике, то у него бы не появилось идеи о том, как совместить все эти вещи. Здесь все довольно взаимосвязано.

Аржанцев: Две коротких реплики. Во-первых, вот вы поступили на первый курс. Вас два года учат математике и программированию. К третьему курсу вы уже чувствуете себя взрослым, вам все это скучно. Но если факультет предлагает реальные интересные проекты и готов обучить тем инструментам, которые понадобятся в работе, вы наверняка решите не бросать университет. Просто надо хорошо проработать теоретическую часть и проектную деятельность. Второе, по поводу того, что это массовое явление, что люди не доучиваются. В «Яндексе», когда я с кем-то связываюсь, особенно когда с человеком не знаком, захожу в его анкету в справочнике сотрудников, чтобы посмотреть электронный адрес. Там же можно увидеть, какой вуз он окончил, в силу специфики моей работы меня это интересует. И там видно, закончил он его или нет. За два года я с несколькими сотнями людей точно в «Яндексе» пересекся. И каждый раз считал. Четыре человека не окончили вуз. Так что это все-таки единицы. 

Резвый: И на каких позициях эти четверо работают?

Аржанцев: На высоких. Двое из них — на очень высоких.

Резвый: Как вы относитесь к парадигме, вокруг которой в западной прессе сейчас ведется активнейшая полемика, согласно которой преподавание программирования предлагается сделать обязательным на никак не связанных с технологиями факультетах? То есть программирование как предмет фактически приравнивается к иностранному языку. Сторонники данного подхода исходят из того, что в современном мире знание основ программирования является таким же необходимым навыком для любого человека, как умение читать и писать.

Пузыревский: Поэкспериментировать — это полезно. Если посмотреть на технологические прорывы, будь то открытие электричества или развитие компьютеров, то можно увидеть, что они развиваются схожим образом. Первые шаги, первые эксперименты проходят немножко в стороне. Потом кто-то добивается результатов, начинает их изучать, играть с ними, смотреть, куда их можно приложить. В какой-то момент технология в виде каких-то конкретных приложений доходит до каждодневной жизни — и тогда мир начинает меняться. К примеру, сейчас в нашу жизнь вошел интернет: средство распространения, обмена и поиска информации; в производства на разных уровнях внедряются средства автоматизации: в отчетности, в контроле качества, в принятии решений. Я уверен, что можно перечислить много примеров, когда технологии кардинально меняли жизнь отраслей, считавшихся нетехнологичными. Это хорошо, потому что это привносит много интересных возможностей для развития на стыке дисциплин. В этом контексте положительный эффект от таких инициатив, как ваша Moscow Coding School, заключается в том, что вы даете людям попробовать что-то поменять в своей жизни, в своей работе. Вокруг технических наук, программирования в частности, сложился некий ореол, что «это не для всех». И ваша деятельность как раз ломает эти шаблоны. А насчет категорий «обязательно — необязательно» — время покажет.

Резвый: Какие, по-вашему, перспективы развития computer science в нашей стране?

Пузыревский: По-моему, отличные: у нас есть потенциал среди людей, чтобы реально двигаться вперед. Я это вижу на практике — на собеседованиях, по тем людям, с которыми общаюсь. Им интересно, они видят новые возможности в приложениях, видят некий вызов. Плюс есть такой аспект, больше культурный, чем исторический, что в восточной части Европы и в России, в частности в силу сложившихся традиций и образования, людям проще дается именно абстрактный мыслительный процесс: то есть рассуждать в теории, манипулировать концепциями и оценивать их, не тратя время на тупиковые эксперименты. И это дает свои преимущества.

Резвый: Ученые не в первый раз приводят убедительные аргументы в пользу того, что наша вселенная является симуляцией с четко заданными параметрами, и существует мнение, что обладание навыками программирования может дать ключ к пониманию фундаментального устройства мира. Согласны ли вы с этим?

Аржанцев: Все, пошли тайны инопланетян.