3 новых сериала и фильм от классных стендап-комиков — Шейна Гиллиса, Вани Ильина и других

Уникальный случай, когда сценарий целого ситкома сводится даже не к его краткому синопсису, а к одному-единственному слову, вынесенному в название. «Шиномонтажники» — ни убавить ни прибавить. Никакой психологии героев или сюжетных линий: шиномонтажники просто работают на шиномонтаже и иногда пытаются поднять продажи дурацкими сексистскими схемами (от распечатанных мотивационных слоганов для женщин до мытья машины девушками в бикини). Все остальное содержание сериала отдано на откуп артистам и их комедийной импровизации.

Увы, на одном импрове далеко не уедешь, каким бы харизматичным и уверенным в себе ни был. Шейн Гиллис, однозначно безумно смешной комик на сцене, тут только и делает, что гнобит своего начальника-кузена (Стив Гербен) и время от времени с самодовольной ухмылкой отмачивает какой‑нибудь умеренно расистский или гомофобный панчлайн. Все остальные герои (скромный шиномонтажник, старый шиномонтажник, кассирша-селючка, вышестоящий менеджер, все время что‑то уплетающий) — по сути, статисты. Надоедает это пустопорожнее зрелище быстро.

Как и некоторые другие комики, приближенные к Джо Рогану и его новому клубу в Остине, Гиллис слишком уверен в том, что отсутствие внятного материала можно компенсировать возвращением в старые добрые неполиткорректные времена комедии. Нельзя. Тем не менее уверенности в себе комику и его друзьям хватило не только на премьеру на «Нетфликсе», но и на мгновенное продление на второй сезон — правда, тут стоит учесть откровенно копеечный бюджет шоу, на вид не превышающий стоимость пилота-прототипа, снятого несколько лет назад для ютуба.

Чрезвычайно успешный американский комик Джеррод Кармайкл («Эмми» за спешл «Ротаниэль», награда на «Сандэнсе» за режиссерский дебют) сначала превратил свой стендап в публичную исповедь, а теперь снимает автобиографический сериал, представляющий собой один бесконечный сеанс семейной терапии. Официальный синопсис шоу обещает «эксперимент радикальной честности», и Кармайкл действительно повторяет подвиг автофикшн-радикала Каве Захеди. В одной серии он показывает свои измены, а в следующей — расстается с партнером (только чтобы вскоре сойтись с ним снова). Основная же его цель — добиться принятия религиозными родителями, которые совсем не одобряют его гомосексуальность. Как следствие, львиная доля экранной «честности» — тот ее сорт, которым принято делиться с психологом: Кармайкл тупо перечисляет моменты из детства, отрочества и юности, в которых он, с собственной точки зрения, был жертвой.

Да, Джеррод Кармайкл — нарцисс, но само шоу нельзя назвать нарциссическим, ведь тут голос получают и его друзья-скептики. Сначала появляется некий анонимБо Бернем якобы не хотел светиться в шоу, но по факту спалил свое участие походом на церемонию «Эмми» в 2022 году в той же самой маске. в лыжной маске, заявляющий, что показать «правду» на экране невозможно, а позже констатирующий, что на неловкие дебаты Джеррода с матерью на тему гомосексуальности и греха смотреть тоже невозможно. Еще одна серия посвящена малоизвестному другу-комику Кармайкла по имени Джамар Нейборс. Кармайкл пытается убедить коллегу, что вместо абсурдистского слэпстика на сцене тому следует обратиться к монологу о жизни в приюте и насилию со стороны тети. Нейборс пробует новый материал, но позже парирует, что не хочет подставлять семью, а прошлое желает оставить в прошлом. После знакомства с его мамой (вернувшей родительские права, когда Джамару было пять) и строгой тетей такая позиция становится понятна. Да, автофикшн-поиски Кармайкла расширили его аудиторию и принесли награды, но теперь старых добрых шуток в его творчестве сильно не хватает: на восемь серий «Реалити-шоу» едва ли наскребется дюжина в голос смешных наблюдений, при том что в каждой серии есть по несколько минут нарезок стендапа.

Что же находит Кармайкл за эти восемь терапевтических серий? Да, в сущности, ничего. Поездка на малую родину отца в компании последнего состоит из агрессивного навязывания самых неловких тем, среди которых разновидности гомосексуальных типажей; измены и секретная вторая семья отца, раскрытая несколько лет назад. После этого между сыном и папой, кажется, разрастается еще более широкая пропасть. Теологические дебаты с матерью (в какой‑то момент к ним подключается проповедник) тоже заходят в тупик — Джеррод слишком к ней привязан, чтобы не идти на компромиссы. Несколько дружб к концу сезона оказываются надломлены, если не разрушены. Свадьбу друга детства, назначившего Джеррода шафером, тот пропускает. От одноклассницы, приехавшей погостить, при первой возможности избавляется. Признание в романтических чувствах к музыканту Tyler, The Creator, практически обманом затащенному в реалити-шоу, оборачивается самой неловкой сценой ужина в истории.

По сути, Кармайкл доводит метод комедийного самоуничижения до абсолюта, представляя себя в худшем свете без всяких фильтров (в переносном смысле — так‑то снят сериал очень кинематографично, с зерном «под пленку»). Наблюдать за этим очень интересно, но и немного депрессивно — точно депрессивнее любого стендапа.

А вот совершенно иной подход к автобиографическому шоу. Если Кармайкл отказывается от фильтров и стремится к радикальной документальности, то Хулио Торрес предпочитает накладывать на историю вообще все оптические и поэтические фильтры разом, а фактуру своей жизни в большом городе конвертировать в набор шифрованных сюрреалистических виньеток. В «Призраках» Нью-Йорк картонный, как в «Майти Буш», все залито неоном, артисты в причудливых костюмах изображают русалок и соцсетевой Алгоритм, а в миниатюрных ночных клубах работают и танцуют хомяки. И все равно сквозь толщу всей этой искусственной, пусть и симпатичной, шелухи пробивается реальная боль молодого человека, стремящегося наконец наладить свою взрослую жизнь. И ненавистное бумажное «свидетельство об экзистенции», и питчи новых цветов производителям карандашей, и поиск в гардеробе ночного клуба золотой сережки-устрицы с целью доказать врачу, что родинка выросла и положена биопсия, — очевидно, что все это конкретные завуалированные эпизоды из жизни самого Торреса, сальвадорского эмигранта-невротика, строящего карьеру в Америке.

Увы, в вышедшей на данный момент половине сезона не прослеживается сильная центральная сюжетная линия — такая, как, например, отношения с токсичной, но ранимой начальницей в схожем по духу прошлогоднем фильме Торреса «Проблемная». Скорее сериал похож на цветастое скетч-шоу, в котором половина хронометража почему‑то отведена одному герою, а остальное время — ни к чему не обязывающим виньеткам. Торрес начинал как сценарист скетчей для SNL (Райана Гослинга и шрифт Papyrus все помнят?), поэтому эти части ему удаются предсказуемо блестяще: тут есть и Пол Дано, влюбляющийся в ситкомного инопланетянина наподобие Альфа, и Стив Бушеми в роли буквы Q — главной альтушки и панка всего алфавита, тяжело переживающей опопсение коллег. Словом, ценители найдут в сериале много очаровательного и забавного, но для мейнстримной популярности ему решительно не хватает цепляющей структуры.

Альтернативный петербургский комик, мастер комедии без шуток и юмористического тупления на сцене Ваня Ильин выпустил не спешл и не сериал, а черно-белый полнометражный фильм. Картина рассказывает про одну ночь из жизни неприкаянного бармена, в течение которой он утешает разругавшегося с девушкой друга, отпевает утюг (не спрашивайте), спасает из Невы мяч и, наконец, на рассвете встречает маму с поезда. Интересным кино делают оригинальные художественные решения. Все герои говорят на разных вымышленных языках: кто‑то на псевдопольском (где «чух-чух» — это поезд), кто‑то на недофранцузском («уи-уи-уи-уа-уа топ-топ» равно «поедем отсюда»), кто‑то просто на блаблаблашном. Все переводится монотонной русской озвучкой поверх — возникает идеальный эффект, будто смотришь никому не известный шедевр чехословацкой новой волны в 14 лет во «ВКонтакте». А благодаря неиссякающей причудливости сцен (кто‑то выгуливает стул, кто‑то баюкает бюст Ленина) и афористичности диалогов («Почему на кладбище холодно?» — «Нет отопления. Тут был выбор: или трубы, или трупы») этот магический эффект целый час не иссякает.

Ильин явно подтрунивает и над Джармушем (с его бесконечными бездельниками), и над Кассаветисом (с его ночными мужскими похождениями), и над Балабановым (с проходками под русский рок), и над Тарковским (с внезапными явлениями мам и младенцев), но это пародия любящая и оттого не раздражающая. Видно, что и живые движения камеры, и осмысленные экспрессионистские ракурсы ему даются легко по меркам каких угодно кинодебютантов. С другой стороны, если бы он снимал это на чуть более серьезных щах, то у него получился бы лютый черно-белый артхаус «Завтрашней ночью» Луи Си Кея, который решительно невозможно смотреть. Для настоящей культовой славы «Выходной», вероятно, слишком тусовочный и самодеятельный (даже в сравнении с другим талантливым во всем петербуржцем Романом Михайловым), но ценителям ни на что не похожего слога, ритма и чувства юмора пропускать картину не стоит.