7 свежих стендап-спешелов, расширяющих границы дозволенного

Тиг Нотаро переживает год, в котором она практически в одиночку раздвигает технические ограничения кинематографа. Сначала она беспрецедентным образом заменила другого комика Криса Д’Элиа в фильме «Армия мертвецов». Последний был обвинен в сексуальных домогательствах уже после окончания съемок, и режиссер Зак Снайдер воспользовался компьютерной графикой, чтобы врезать новую актрису в сцены. Выглядели эти моменты так, будто героиня Нотаро была не участницей происходящего, а лишь саркастичной наблюдательницей со стороны. Что здесь виновато — техническое несовершенство врезки или само отрешенное чувство юмора комедиантки — вопрос открытый.

Второй беспрецедентный эксперимент Нотаро за последние месяцы — это новый стендап-спешел «Нарисованная», где — вы правильно догадались — традиционные съемки концерта заменены рисованной анимацией. В те моменты, где комедиантка просто стоит на сцене и заигрывает с публикой (это решение выглядит несколько сомнительным), невольно хочется напрячь мозг, чтобы представить, как выглядела бы мимика Нотаро в реальности. Все-таки утрированная мультяшная версия неминуемо съедает часть харизмы.

Зато во время автобиографических рассказов, длинных анекдотов из жизни, из которых по большей части состоит концерт, иллюстрация приходится очень к месту. Истории про неловкое детство (набивая мяч во дворе, Нотаро представляет, как за ней из леса наблюдает кумир-гитарист) и болезненную зрелость (поход к дантисту оборачивается кровавым хоррором с элементами бэд-трипа) — все эти истории по настоящему расцветают в виде анимации. За разные сегменты здесь отвечали разные команды художников, и в результате спешел пестрит всевозможными стилями и техниками — от кислотной вариации на тему мультсериалов с Cartoon Network до полноценного псевдо-«Пиксара».

Увы, не сказать, что все это уморительно смешно — скорее, похоже на анимированный подкаст (в духе «Шоу Рики Джервейса» от того же HBO). Но «Нарисованная» забавная и милая, так может, для хорошего времяпрепровождения ничего больше и не надо?

Артист Бо Бернэм никогда не загонял себя в узкие профессиональные рамки: начинал как ютьюбер (аж в 2006 году), набрал популярность в качестве стендап-комика, а три года назад переквалифицировался в инди-режиссера с фестивальным хитом «Восьмой класс». В этом году он выпустил спешел на «Нетфликсе», снятый на карантине («Дома» — говорящее название) и объединяющий все начинания артиста в единое целое.

От его ютьюб-карьеры в спешеле оказались нацеленные на вирусность комедийные песни (самая цепляющая из них, «Добро пожаловать в интернет», уже имеет 30 миллионов просмотров) и даже пародия на формат видеореакции. От стендапа здесь много злободневных политических наблюдений (в какой‑то момент с помощью куклы-носка артист критикует капитализм и геноцид, чуть позже саркастично исполняет оду Джеффу Безосу). Наконец, режиссерская сноровка позволила снять внутри одной комнаты потрясающе кинематографичное зрелище. Это не первый домашний стендап-спешел (стоит вспомнить душераздирающее выступление Марии Бэмфорд «The Special Special Special» перед аудиторией, состоящей лишь из собственных родителей), но первый такой спешел с настолько потрясающим светом и точными визуальными гэгами.

Увы, «Дома» сочетает в себе и самые худшие черты каждой из упомянутых стезей. Мажорные песенки все звучат более-менее одинаково (примерно так, как можно ожидать от пародийной ютьюберской музыки), а тексты наполнены рандомным юмором, который всем зрителям ютьюба надоел еще в нулевые. Стендап-наблюдения Бернэма настолько стремятся быть социально-прогрессивными, что в них полностью теряется, собственно, личность комика: вместо рассказа о том, как он сам провел карантин, Бернэм бесконечно иронизирует над «белыми мужскими привилегиями», и это бесконечно утомляет.

И даже выдающиеся режиссерские инстинкты в конце концов подводят Бернэма: метаконцовка спешела, где он сам оказывается вымышленным персонажем, отдает претенциозностью. Это не ютьюб, не стендап и не кино — а просто плохое студенческое упражнение в графомании.

Другое направление выхода за жанровые границы стендапа — не формалистское, а содержательное. В авангарде американской комедии уже несколько десятилетий правит бал идея антиюмора, т. е. выступления настолько нарочито несмешного, что публика невольно начинает хохотать. Дело таких классиков, как Энди Кауфман, Нил Гамбургер и Норм МакДональд, на сегодняшней сцене продолжает Тим Хайдекер. И даже по меркам традиций антиюмора он делает кое‑что особенное и невиданное.

Если Кауфман абсурдным образом заменял содержание стендап-выступлений чем‑то совершенно иным (например, просто чтением «Великого Гэтсби» на сцене), то Хайдекер остается в формальных границах жанра и подменяет стендап желчной пародией на плохой стендап. Нил Гамбургер в исполнении Грегга Теркингтона — совершенно гротескный и карикатурный персонаж, а лузер-алкоголик Тим Хайдекер, сыгранный Тимом Хайдекером, пугающе реалистичен. Наконец, в то время как Норм МакДональд виртуозно читает со сцены плохие шутки, они хотя бы остаются шутками с сетапами и панчлайнами. Хайдекер же так безбожно фейлит и комкает свой недоматериал, что умудряется провести целое часовое выступление без единой нормальной шутки.

Большим комиком Тима Хайдекера делает не материал, а сам перформанс. Он скрупулезный коллекционер самых банальных, самых усредненных манер раздражающих мужланов; его беспощадное чувство юмора часто граничит с черной драмой. В отличие от большинства альтернативных комиков, Хайдекер не тиражирует эксцентричность ради эксцентричности, а вместо этого бьет публику наповал пугающей нормальностью. Это все еще очень смело.

Нынешний отечественный лидер антиюмора, комедии без шуток и стендап-буффонады — это Иван Ильин. Он уморительно фейлит и заново прогоняет неудачные шутки, смешно общается с залом о глупых пустяках, а потом над этой же публикой мягко издевается, заставляя участвовать в дурацких музыкальных номерах. С первых секунд любого концерта Ильина (например, последнего под подходящим названием «Примитивизм») видно, что он такой тип комика, которому вообще необязательно шутить, а можно просто бесконечно забавно и нелепо стоять на сцене.

В отличие от Кауфмана или Хайдекера, Ильин, кажется, и не пытается играть никакого персонажа. Ильин на сцене и Ильин в жизни по всем признакам — один и тот же воспитанный молодой человек в водолазке. Надо сказать, что такая сдержанность, естественность сценического образа все еще выглядит чем‑то очень свежим в стендапе. Ведь большинство конкурентов до сих пор бесконечно эксплуатируют стандартные «смешные» интонации (в том числе и нарочито несмешную дедпэнDeadpan (от английского dead — «мертвый» и pan — сленгового обозначения лица) — это комедия с нарочито невозмутимым видом.-интонацию) и много думают о так называемой подаче.

Концерт «Примитивизм» начинается и заканчивается сюрреалистичным сказочным обрамлением, где Ильин ищет свой «маленький капучино», попав внутрь картин Пиросмани. Поэтический смысл этого сюжета, вероятно, до конца известен лишь одному автору, но настроение он передает глубоко меланхоличное. Как и все хорошие клоуны, Иван Ильин — персонаж печальный.

Как было сказано выше, стендап-выступления от лица вымышленных персонажей — не новость. Но едва ли кто‑то раньше совершал столь радикальное перевоплощение в сценический образ, как комедиантка Натали Паламидес. Ее альтер эго — это приземистый мужичок Нейт, экстремал в очках и бандане, с накладными усами и приклеенными к груди смолистыми волосами. Паламидес проводит большую часть шоу с обнаженным торсом, и ее вхождение в образ такое глубокое, что это (почти) никого не смущает.

Сначала кажется, что это поверхностная пародия на мачизм и дурацкие привычки альфа-самцов, но чем дальше, тем более тонкими, глубокими и неочевидными становятся выводы из этого действа. Нейт оказывается по-своему несчастным персонажем, надломленным общением с противоположным полом и искренне стремящимся к самосовершенствованию. Если бы происходящее не было столь уморительно абсурдным, это мог бы быть серьезный моноспектакль на камерной сцене какого‑нибудь театра.

Для Паламидес, кажется, вообще нет ничего запрещенного или невозможного в стендапе. В какой‑то момент она вызывает на рестлинговый бой случайного зрителя из зала; заканчивается театр одного актера длинной сценой пьяного секса с манекеном, после которого вопрос о принципе согласия буквально делит собравшуюся публику пополам. Такая неоднозначность реакций — безошибочный признак свежести содержания.

В то время как девушка Натали Паламидес превращалась в усатого мужлана, балкарец Расул Чабдаров изображал на сцене чистого русского Александра Лурье — и еще неизвестно, что было более провокационно. Представление Чабдарова о чистом русском заставляет улыбнуться уже при беглом взгляде: парик Филиппа Киркорова, синее кимоно, камуфляжные штаны. Материал соответствующий: «шутки» про «жену-курицу», службу в Афгане и веганов-феминистов («Что вам мясо-то сделало, а?»), а также бородатые анекдоты про евреев и «черножопых». Надо ли уточнять, что над этими приколами громче всех смеется собравшаяся пьяная группа поддержки (тоже актерская труппа, играющая свои роли братвы)?

Нельзя сказать, что неироничные шутки самого Чабдарова, завсегдатая эфира ТНТ, изначально отличались интеллектуальностью. Потому и его пародия на примитивный юмор выглядит не до конца убедительно. Часть материала банально слишком толстая (ну никто реально не перепутает евреев и азиатов), а часть — такая, что объект высмеивания несколько смазывается и кажется, что все смеются уже не над недалеким Лурье, а над теми группами, которые он ущемляет.

Зато быдло-манеры Чабдаров уловил практически идеально. То, как он неизящно матерится, то, как играет простого парня с интонациями Данилы Багрова, то, как воспроизводит пьяные застольные байки про военную службу — все это просто золото юмора. По крайней мере, в отечественном юморе такое пока что мало кто проворачивал (пользуясь случаем, вспомним культовое выступление уральского комика Саши Мокина от лица единоросса Сани Прикола).

Надо сказать, что границы дозволенного в стендапе сильно разнятся от сцены к сцене. Американская стендап-комедия рождалась в клубах, британская — в театре, а русская — в КВН. Соответственно, то, что выглядит совершенно обыденно на одной сцене, в другом контексте может стать смелым экспериментом. И именно стирание этих традиций и приводит к самым интересным результатам.

Несколько лет назад Джеймс Акастер был совершенно типичным британским комиком, пускай и очень талантливым. Его четырехактовый спешел «Репертуар» скорее напоминал четыре вычурных моноспектакля, чем стендап в американском представлении: на протяжении четырех часов Акастер менял маски персонажей (например, полицейского под прикрытием) и старался не обнажаться эмоционально, скрываясь под бесконечными слоями сарказма и иронии. Тем сильнее впечатляет его новый спешел «Холодная лазанья ненавижу себя 1999» — настоящее переизобретение себя заново.

Начинает Акастер с метакомментария о своем новой образе — просит покинуть зал всех «христанутых» зрителей, несогласных с его новой политикой по поводу ругательств. Артист еще немного провоцирует публику шутками про Брекзит (надо сказать, рекордно изобретательными в этой категории), после чего на два часа переключается на безостановочное самокопание, граничащее с публичным сеансом терапии.

Первая длинная история — о позорном участии в эфире реалити-шоу, сделавшем Акастера живым мемом за океаном и заставившим звонить на круглосуточный телефон доверия. Следующая — о расставании с девушкой, которая начала встречаться с Роуэном Аткинсоном (Акастер бесконечно много раз повторяет «Меня бросили ради мистера Бина», и это так же смешно, как и страшно, и грустно). Завершают спешел две обстоятельные саги о профессиональных разрывах: с агентом-газлайтером и нарушавшей личные границы психотерапевткой. Акастер не просто разносит своих бывших (девушку, агента, врача), а стремится докопаться до истины произошедшего, но при этом никогда не действует в ущерб юмору.

По описанию может показаться, что Джеймс Акастер записал не стендап-концерт, а моноспектакль на тему психологических проблем, но это совсем не так. Даже после перехода к эмоциональной обнаженке комедийная техника Акастера остается безупречно отточенной. Кажется, что каждая пауза, каждый вопрос к залу, каждый взлет и падение интонации таймированы даже не по секундам, а по миллисекундам. Здесь, традиционно для британской комедии, много сарказма, много актерской буффонады, много длинных монологов, выходящих за пределы стандартной схемы «сетап — панчлайн». Другое дело, что во всем остальном эта комедия совсем не традиционная.