Свердловская область, наши дни, большой и безвкусный коттедж, больше похожий на крепость, чем дом. Внутри веселятся старшеклассники — пьяные, полураздетые и радующиеся музыке, которую взрослые наверняка бы назвали бесовской. В шумной толпе встречаются взглядами двое, тихий Даня и решительная Саша. Уединяются и пробуют заняться сексом — впервые в жизни. Но врываются Сашина мама (в джинсах со стразами) и отчим (с корочкой следователя) и все портят. Впереди у каждого из подростков — унижение, домашний арест, крики в десять раз громче, чем в «Нелюбви» и отчаянный побег. 15-летние люди объявят о своей независимости, а судьба предложит им все соблазны и испытания разом: мелкий вандализм, бродяжничество, рыночное воровство, встречу с гопником, встречу с уголовником, попадание в полицию, попадание в автокатастрофу — а дальше больше.
Фильм частично основан на трагедии, случившейся ровно пять лет назад в Псковской области: в ноябре 2016 года старшеклассники Катерина Власова и Денис Муравьев сбежали из семей, добыли охотничье ружье, обстреляли полицейских и покончили с собой. Одноклассники наблюдали за этой историей в прямом эфире — через модный тогда Periscope. Сейчас все видеоролики Кати и Дениса заблокированы, а от темы подростковых суицидов Россию отвлекли школьные шутинги. И никто не понимает, как говорить о двух страшных проблемах, не романтизируя преступления и не признавая, что раскол между поколениями у нас страшнее и глубже, чем во многих странах. Российский фильм о подростковых группах смерти «#Хочувигру», показанный на главном в мире фестивале жанрового кино Fantasia, все еще не добрался до отечественного проката: его будут перемонтировать по совету общественных организаций.
Выйдет ли в таких обстоятельствах «Межсезонье», уже взявшее призы в Варшаве и Таллине, тоже большой вопрос (обновление: выйдет с 23 июня в российском прокате. — Прим. ред.). Потому что это оглушительно откровенный фильм. Бетонные «Трудные подростки» на его фоне кажутся солнечным «Половым воспитанием». А «Все умрут, а я останусь» — ну, чем‑нибудь вроде «Джуно».
При этом сгущать краски не хочется: в «Межсезонье» насилия и грязи гораздо меньше, чем в среднем российском фильме, отправившемся покорять западные фестивали. Причина, почему эта картина так пугает, заключается в другом. «Межсезонью» удается обнажить систему отношений, в которой претензии детей к взрослым — это больше чем переходный возраст и подростковый бунт. Старшее поколение в этой истории не может научить младшее ничему, кроме выживания, — поэтому и протест против него выражается в нежелании жить, в отрицании ценности «лишь бы все были живы-здоровы».
Конфликт поколений — лейтмотив почти всех современных сериалов и львиной доли коммерческих фильмов. Прокатчики и стриминги делают ставку на молодежь, а той, как принято думать, нравится верить в свой исключительный путь и нравственное превосходство.
В сериале «Политик» юные демократы борются с лицемерными стариками за право формулировать будущее. В «Домой засветло» маленькая журналистка будет искать правду, даже если это погубит ее отца. В «Темных началах» девочка-крестоносец похожа на Грету Тунберг. В «Половом воспитании» подростки терпеливо просят взрослых уважать их границы и учиться, а не только учить. В «Эйфории» дети расплачиваются за ошибки родителей, а в «Академии „Амбрелла“» и вовсе чувствуют себя сиротами, на плечи которых легла ответственность за целый мир.
Претензии подростков к взрослым в современном западном кинематографе хорошо систематизированы. Это список, составленный сообща юношеским максимализмом одних и неловким чувством вины других; отчаянной жаждой самоопределения с одной стороны — и не менее отчаянным непониманием с другой.
Взрослых принято упрекать за конформизм, трусость, мещанство, невежество, безответственность перед будущим и природой, проецирование своих амбиций и страхов на детей, предательство идеалов. При этом каждый из конфликтов — если не в реальности, то как минимум в фильмах и сериалах — кажется разрешимым. У детей есть выбор: превратиться в своих родителей или все-таки жить иначе. Не победить все зло на свете, но хотя бы оказаться к идеальному миру на шаг ближе, чем мамы и папы.
Ужас «Межсезонья» в том, что в его системе координат выбор совершенно иной: между жизнью и смертью. В иностранных фильмах и сериалах подростки, как правило, наследуют испорченный взрослыми мир: даже в тинейджерских антиутопиях герои понимают, что инициатива перешла к ним. В «Межсезонье» у персонажей нет никакого права наследования — не говоря уже о праве голоса. А мир взрослых они видят как failing state«Несостоявшееся государство» — термин описывает недееспособную организацию, нежизнеспособную политическую единицу., где отчим с корочкой может упрятать твоего парня в тюрьму, а мама, вместо того чтобы поговорить и услышать, идет на прием к гадалке.
В отличие от условных прототипов сюжета, герои «Межсезонья» не транслируют свое путешествие в сеть, а мобильный телефон выбрасывают в начале побега. Фильм, на первый взгляд, романтизирует их бунт: нам не показывают, выстрелил ли Даня в собаку (реальный Денис стрелял — и не в одну), а харизматичная бунтарка Саша до поры до времени кажется чуть ли не Тайлером Дерденом в голове у робкого одноклассника. Она вдохновляет его быть смелее, свободнее и сильнее — но совершает все самые радикальные поступки именно Даня. При этом «Межсезонье» устроено так, что в аргумент «все еще не поздно исправить» здесь не верят не только напуганные дети, но и зрители. Потому что ничего уже и правда не исправить.
Из‑за болезненной темы о «Межсезонье» хочется писать в первую очередь как о публицистическом высказывании, а уже потом как о художественном кино, и это, конечно, несправедливо. Если остыть (а к этой рецензии не удавалось подступиться больше недели), то в фильме обнаружатся и достоинства, и недостатки. Первых больше. Это поразительная органичность актеров Игоря Иванова и Жени Виноградовой. Первому 18 лет, а второй 24 года, но в их превращение в детей веришь так же, как верил вполне взрослым звездам «Конца ***го мира». А еще это очень быстрое насыщение истории деталями, из‑за которого к финалу условных героев воспринимаешь как живых людей, с которыми вместе проделал долгий путь. Огня добавляет постоянное повышение ставок в сюжете и точное понимание законов жанра фильма-погони. Причем эти строгие законы совсем не помеха свободному авторскому высказыванию: в каком‑то смысле «Межсезонье» — это «Майор» про подростков. А еще в фильме есть музыкальный стиль и достоверность речи — кажется, Александр Хант и правда знает, что слушают и как говорят молодые.
Но главное достоинство — вкрапление в повествование исповедей настоящих подростков (в начале фильма) и короткий эпизод в формате синема-верите (в середине) и грозный марш нового поколения (в самом конце). Синема-верите«Синема верита» — термин, обозначающий направление в кино, использующее документальные подходы в изображении и наблюдении за персонажами. выглядит так: герои подходят к взрослым на улице и спрашивают, зачем те вообще живут. Вразумительных ответов не поступает.
Единственный, но очень серьезный недостаток фильма, впрочем, связан как раз с этим — с карикатурным изображением мира взрослых. Актеры старшего поколения или переигрывают, или пребывают в растерянности: все они вынуждены фальшивить, словно плохо настроенные инструменты. Разговор между отцами и детьми получается односторонним, и в итоге звучит только половина правды. После фильма кажется, что выхода нет — и пока неизвестно, как на эту новость отреагируют зрители помоложе тех, кто смотрел его на фестивалях. Если это и межсезонье, то дальше — зима.
Егора Москвитина
