«Из смешного легко сделать ужасное»: режиссер Рустам Мосафир — он снимет сериал про «КиШ»

— Говард Лавкрафт или Стивен Кинг?

— У меня было три почитаемых автора детства и юности: Эдгар По, Говард Лавкрафт и Роберт И.Говард. Так что Лавкрафт.

— Почему?

— Сам Лавкрафт говорил, что страх — древнейшее и сильнейшее из человеческих чувств, а самый древний и сильный страх — страх неведомого. И он добился этого в литературе: создал ужас неведомого из темных уголков подсознания и вселенной. Я абсолютно поддерживаю классика и выбираю постулат «страшно то, что не понятно». Страшным становится то, что нарушает естественный характер вещей, будучи инородным как в окружающем мире, так и в нашем сознании.

Лавкрафт — это квинтэссенция фэнтези, мистики, детектива и продолжение литературного гения Эдгара Аллана По. Бутафоры, гримеры и даже самые гениальные художники рисуют хуже, чем воображение. Потому и трудно экранизировать то, что он писал. На экране получается уже не страшно, а вот текст на самом деле захватывает.

— Хоррор или комедия?

— Гротеск. Потому что он сочетает в себе два элемента: нелепое, подчас смешное, и страшное-трагическое. Дэвид Гартли, один из основателей ассоциативной психологии, считал, что «смех — это зарождающийся плач, внезапно прерванный. Если то же самое удивление, которое заставляет маленьких детей смеяться, немного усилится, они заплачут». Поэтому иногда из смешного легко можно сделать ужасное.

Многие пользуются этим, например, современные слоубернер-хорроры, тот же Ари Астер. Его «Солнцестояние» — хороший пример, когда не понимаешь, смешно тебе или жутко, пока в конце концов все не скатывается в реальную жуть, когда уже не до улыбок. Такой гиньоль Астер вытворяет в «Солнцестоянии», когда происходит кровавая абсурдистская история. Поэтому тут отвечу, что для меня юмор — возможно, специфический — очень важен: это составляющая любой картины.

— Мы сейчас говорим про то, что интересно: снимать или смотреть?

— И снимать, и смотреть.

— Depeche Mode или Muse — или вообще Woodkid?

— Тут однозначно Depeche Mode. Был на всех их концертах, кроме концерта 98-го года, когда они приехали первый раз в «Олимпийский». С 2003 года ни одного их выступления не пропустил. Потом, правда, это уже перестало быть праздником — слишком часто приезжали. Поначалу был вау-эффект, а потом все как‑то наскучило. А вообще, я гот со стажем. Был у истоков отечественного готик-движения. Я слушал готику, дарквейв, блэк-метал, дум-метал, новую волну, постпанк…

— Группа «Король и Шут» в этом жанровом перечне есть?

— На самом деле, я не был фанатом «КиШ», но мне всегда очень нравилась фактура вокруг них. Это такой хоррор и фолк-панк со своим стилем. Не могу сказать, что это был панк по музыке, но это точно был панк по поведению и взглядам на жизнь.

Это некий срез эпохи. Через группу можно посмотреть на время, когда формировалась группа: время непростое, драматичное и тем самым интересное. Для меня важно сделать не просто байопик, а зацепиться за фактуру, которую они создавали сказками, концертами, историями людей и даже фантасмагориями, присущими их песням.

— Говоря про фантасмагорию, значит ли это, что перед нами будет не классический байопик, а сериал про «Короля и Шута», в котором реальные события перемешаются с сюрреализмом?

— На мой взгляд, классический байопик не всегда интересен. В жизни всегда можно найти моменты, из которых делается кино. И мне важно, чтобы обязательно была форма. За счет песен, за счет ярких героев появляется огромное количество материала, с помощью чего эту историю можно интересно рассказать аудитории 35+, выросшей на этих песнях, и, как ни странно, молодому поколению тоже.

У меня есть друг, ему 43 года, а сыну 13 лет, и у него в школе все поголовно знают песни «Короля и Шута». Видимо, «КиШ» настолько популярен в тиктоке… Получается, что современные технологии соединяются с олдскулом, и все вокруг знают песни, которые мы раньше слушали.

— Когда берет начало сюжетная линия сериала?

— История нелинейная, поэтому сложно сказать. Сюжетные линии будут по-разному переплетаться.

— Что лучше: снимать сериал или кино для большого проката?

— После того как мы сняли 69 смен «Шамана», я больше склоняюсь к мнению, что кино — это малая форма: более четкая, завершенная и оформленная. Сериал — очень длинная история, тяжелая и морально, и физически, и финансово. Поэтому хотелось бы делать больше фильмов, чем сериалов. Или работать в американской системе, когда есть один шоураннер, контролирующий все, но не снимающий каждую серию сам.

Есть еще компромиссный вариант мини-сериала, как «Чернобыль» от HBO — такой длинный фильм на 5–6 серий.

— Сколько серий в «Шамане»? Он далеко ушел от шестисерийного мини-сериала?

— Восемь серий — в принципе, его можно назвать мини-сериалом по американским меркам. Впрочем, и кино снимают за такое количество смен, как мы снимали «Шамана». Но в любом случае это сериал с огромным количеством линий, персонажей и локаций. В кино выше цельность высказывания.

— То есть хочется снимать что‑то более компактное в сюжетном плане, но не обязательно крупнобюджетное с расчетом на огромные кассовые сборы. Так?

— Приведу пример: мы снимали в Казахстане, и я смотрел много казахских артистов, познакомился с картинами Адильхана Ержанова, снимавшего фильм «Черный, черный человек». Этот человек — мой герой, он снимает по 10 фильмов в год, у него съемочный период 6–10 дней. Его фильмы — маленькие с небольшим бюджетом, но при этом у него есть свой определенный стиль, который может нравиться или нет, но абсолютно точно человек занимается своим делом. И это здорово. Не знаю, возможно ли такое у нас, но в Казахстане вполне: выехал — и готовая натура во все стороны. Зашел в какой‑нибудь полуразрушенный аул — и начинай снимать. В Москве так не получится.

— Казахстан — любимая локация для съемок?

— Мне на самом деле нравится. В Казахстане я снимал «Беглецов» и «Шамана». Причем первых — возле Усть-Каменогорска на границе с Алтаем, потому что нужна была таежная натура. Для «Шамана» мы выбрали Казахстан, потому что хотели сделать художественное безвременье, чтобы нельзя было сказать, какой год: вроде бы и наше время, а вроде 90-е, а может, и вообще 2000-е. У нас свой мир, свой городок, своя вселенная и свой шаманизм.

— В России безвременье создать было невозможно?

— Мы сразу отказались от Бурятии и Якутии. К сожалению, получилось так, что инфраструктура наших дальних регионов очень тяжелая для съемок по части локаций и доступной техники. В Казахстане свои проблемы, но в целом там все-таки есть индустрия, техника и работники. Менее дикие условия получились — и по работе, и по жилью.

Раньше я, конечно, был помоложе и готов был сказать: «Давайте в палатках все поживем». Сейчас такую длинную дистанцию, как на «Шамане», было бы невозможно пережить в палатках. Даже если я всегда за экспедиционную тяжесть.

Помимо инфраструктуры Казахстан чисто творчески и художественно подходил под замысел. Мы хотели добиться картинки в стиле художника Эндрю Ньюэлла Уайета, эдакой американской южной готики, создав свою шаманскую готику.

Когда первый раз, еще три года назад, мы приехали зимой в Казахстан на выбор натуры для пилота «Шамана», то увидели эти классные степи, заснеженные и бескрайние. Потом все растаяло — и получилось, как на картинах у Уайета. Еще нам нужна была азиатская архитектура — нам не подходили деревянные избушки и русские исторические постройки. Казахстан отразил визуальный стиль, это задает тон истории.

— Есть любимая видеоигра?

— Doom! Кстати, когда снимали «Скифа», я пошел на Савеловский рынок купить провод для ноутбука, смотрю — Doom новый для PlayStation. Я сто лет не играл, и тут думаю: «Вот, что сейчас нужно, чтобы скинуть напряжение от подготовки». Рынок уже закрывался, и я не успел купить, пока провод искал. Начал срочно искать на «Авито». Нашел какую‑то приставку рядом с телецентром «Останкино». Человек привез мне ее, говорит: «Не могу выйти со смены». Я ему кричу: «Мне нужно обязательно, завтра пробы сложные». Выйти он так и не смог, а я ждал его до семи утра, прямо как в детстве, когда у меня в 1995 году был первый компьютер.

Первый Doom вообще был на русском языке. Мы с ребятами обсуждали летающие головы, которые появлялись под вопль «Мужчина!», а когда выходил сам главный герой и видел кибердемонов, то кричал «Козлы!». Такая вот локализация была.

— Вопрос про видеоигры появился из‑за «Скифа». Когда у Лютобора пробуждается зверь, это же прям отсылка к Doom. Нет?

— Да, видимо, это какие‑то подсознательные вещи, идущие с 1995 года. Не то чтобы я это заимствовал, просто получилось показано близко к игре. Мы пробовали по-другому и сделали для Лютобора скин [визуальный VFX-эффект], когда его как бы обволакивает медведь, словно вокруг появляется аура. Потом это показалось странным, особенно на волне вышедшего фильма Сарика Андреасяна («Защитники». — Прим. ред.). Посчитали, что получится как‑то не в эстетике фильма. В итоге главный герой видит действо от первого лица, потому что у него галлюцинации: сам по себе он медведем не становится, конечно же.

— Эта сцена — с бешеной динамикой. Как ее снимали?

— Очень сложно! Вначале было мало съемочных дней. В итоге мы с оператором сами заказывали канатную дорогу для этой сцены, потому что в тот день, когда это планировалось снять, мы не успели. Потом еще и стемнело, из‑за темноты пришлось завесить небо огромной белой тканью, чтобы света было больше — драка же по сюжету происходит днем. Еще там было больше всего массовки: даже мне приходилось участвовать в процессе гримировки. Художники по гриму делали кистью все так аккуратно тонко, а я им говорю: «Вы чего, это же дикие люди, широкими мазками надо». Брал грязь в ладонь и по лицу мазал.

— Продюсеры сериала «#Яжотец» рассказывали, что съемки видеоблога тоже были сложными в плане постановки, потому что это далеко не с вытянутой руки снято. Как оператор работал на этом сериале?

— Гоша [Куценко] пришел, снял один дубль с вытянутой руки и говорит оператору: «Ну давай ты все-таки будешь поддерживать». Мы не снимали это на GoPro или что‑то подобное, у нас настоящая камера — она много весит даже с минимальным обвесом. Первые пару смен я даже ходил с Гошей, но рука сильно уставала из‑за большого веса конструкции. В сериале где‑то есть ощущение, что снято одним длинным кадром, но мы подклеивали, прятали [монтажные] переходы, но для этого тоже нужна своя хореография, поэтому рукой Гоши всегда управлял оператор.

— Получается, что, если Гоша падал в болото или вниз с дерева, вместе с ним в связке всегда летел оператор. Так?

— Да, вдвоем падали, поэтому приходилось много репетировать. Я такое проходил еще на «Скифе» — так снимали драки, когда надо было с оператором все чувствовать, а тут в «#Яжотце» нужно было буквально физически все подхватывать: и с камерой упасть, и Гошу поддержать. Гоша вообще молодец в этом плане, у него энергия, как у 16-летнего — на все готов, полностью отдается процессу.

«#Яжотец» — прежде всего живой формат, в котором не может быть четкой, традиционной раскадровки. В этом и прелесть сериала — живой фильм с хорошим актером, поэтому мы отчасти импровизировали в хорошем смысле этого слова.

С Гошей до этого мы не работали, а здесь все было написано под него. Даже боялись, что он мутирует в этого героя. Он сделал эту роль настолько искренней, насколько это возможно. Ему с нами нравилось: он снимался параллельно в нескольких картинах и честно говорил нам, что «#Яжотец» — это отдушина для него.

— Учитывая то, что в сериале «#Яжотец» практически нет кадров, когда Гоша Куценко не говорит, как он справлялся с огромными кирпичами текста?

— Есть такое понятие в российском кино — «операция Депардье». Жерар снимался в «Зайцев + 1» у одного из моих операторов и никогда не учил текст. Ему вешали огромные баннеры, которые было видно из любой точки съемочной площадки: отсюда его многозначительные паузы, когда он с прищуром смотрит куда‑то в сторону. Гоша, в свою очередь, реально все учил, пусть это и было нелегко. Это на самом деле огромные блоки текста, важно было все делать максимально правильно.

Бывают такие картины, где диалог идет вторичным изображением, как в фильмах Николаса Виндинга Рефна, например, где не так важно, что говорят герои. В «#Яжотце» все совсем иначе. Тут своими словами не получится. Разумеется, где‑то есть отступления, но чтобы шутка выстрелила — нужно идти строго по тексту. Жанр все-таки подразумевает подобное.

— Из одного из прошлых интервью: «Для меня важно, чтобы артисты давали искренние эмоции, поэтому я поначалу втираюсь в доверие: понимаю, что нравится, что раздражает». А с детьми так же? Леша Родионов (исполнитель роли сына в сериале «#Яжотец». — Прим. ред.) испытал подобное?

— Иногда приходилось, да. Хотя все артисты как маленькие дети. С детьми есть другие сложности, потому что нельзя применять те же методы, что и со взрослыми. Но у меня есть подход, потому что я долго работал аниматором вместе с Юрием Быковым. У нас была развлекательная программа, мы очень долго выступали с представлениями в стиле «Человека-паука», «Аладдина», «Пиратов Карибского моря». Был такой клуб «Яуза», у них была детская пристройка, где мы о-о-о-очень долго существовали. Удивительно, но у нас появились даже свои поклонники в лице взрослых мам…

Мы закончили актерский факультет ВГИКа в 2005 году: Юра ушел из театра, а я остался, все-таки нужна была какая‑то серьезная работа. Эта аниматорская деятельность приносила хорошие деньги, потому что мы отличались от других: были свои костюмы, смешные выступления, спецэффекты придумывали разные.

— Вы рассказывали, что принесли продюсерам идею хоррора, но на ней в итоге не сошлись, зато так получили работу над сериалом «Гусар». Что это был за хоррор?

— Сейчас уже даже не помню, какой хоррор мы тогда обсуждали. У меня много проектов, которые лежат и ждут своего часа. Это не хорроры про заклятья-проклятья — мне такое не очень нравится, так как они не пугают совершенно. Мне все-таки ближе подход, как у Роберта Эггерса в «Ведьме». Это действительно страшный для меня фильм, потому что там интересен не сюжет как таковой, а психологическая атака, которая идет на зрителя и гнетет весь фильм. Меня давно так ничто не пугало, фильм на самом деле влияет на подсознание.

— По-твоему, почему в России до сих пор не было большого хита в хоррор-жанре?

— Все что‑то ищут, но не могут найти. Сколько ни говорил с продюсерами, у всех странное представление о жанре — возможно, пока еще не все въехали в тему. Существуют какие‑то свои смутные представления о хорроре: какие‑то группы подростков, проклятый дом и прочие тривиальности. При этом у нас ведь богатый фольклор, на котором можно построить огромное количество сюжетов. Его надо использовать — взять хотя бы тот же Пермский край.

Я в свое время начинал делать «Территорию» для Good Story Media. Меня [продюсер] Антон Щукин позвал после «Скифа» и рассказал про бабок, колдуний, икоток. Я почитал пилот, и мне понравилось, потом долго проводил кастинг, отправил своего художника в Пермский край.

Мы с художником Андреем Назаровым сделали 40 концептов. Например, у нас был свой стиль старообрядческой деревни — хотелось сделать свою вселенную, настаивали, что нужно строить свою деревню. Но в итоге мы по сценарию как‑то не сошлись — мне нравились идея и пермская фактура, но надо было найти свой стиль уральской готики. Когда я начал перерабатывать сценарий, получилось полностью другое произведение, и через три месяца работы мы разошлись.

— «Скиф» — законченное произведение или хотелось бы продолжить в виде сериала?

— У меня есть идея сделать сериал. Я хотел бы сделать в стиле, отдаленно похожем на проект «Американские боги». Да и вторая часть была бы классной. «Скиф» я бы, конечно, продолжил. Это родной для меня проект, который изначально задумывался как трилогия, которую все еще можно снять с Сашей Кузнецовым и Лешей Фадеевым в ролях Куницы и Лютобора.

— К слову про Кузнецова, твоя цитата: «Всегда выбираю артистов по принципу совпадения внутреннего мира с персонажем». Насколько герой «Шамана» похож на Куницу из «Скифа»?

— Он другой. Саша тоже поменялся — он подрос, уже другое сознание. Был Куницей, теперь Шаман. Из‑за этого герой сериала отличается даже от того, что было в пилоте (пробная серия снималась гораздо раньше. — Прим. ред.).

— Нашел на ютьюбе твою визитку для Good Story, в которой ты говоришь, что знаешь арабский. Учитывая это, хотел бы снять что‑нибудь в стиле сериала «Родина» или что‑либо другое на восточную тематику?

— Да, было у меня такое желание. Есть даже сценарий про штурм дворца Амина. Это восточная вселенная, но все-таки не совсем арабская. Хотел бы сделать такую картину, но нужно найти, за что зацепиться, и понять, как это правильно сделать. Мне пока даже с поэтической точки зрения непонятна война в Сирии. Сложно снимать про современную войну — проще и, наверное, правильнее действовать на основе устоявшегося образа.

Мне ближе что‑то в стиле «Убийцы» Дени Вильнева. Нравятся мне слоубернеры (неспешно развивающиеся фильмы, как правило, триллеры и другие жанровые картины. — Прим. ред.).

— Расскажи про последний слоубернер, который смотрел.

— В последнее время я мало что смотрел, все-таки время отнимали съемки «Шамана». Будучи большим поклонником Виндинга Рефна, все пытался досмотреть сериал «Слишком стар, чтобы умереть молодым». Это был мой личный зрительский подвиг — где‑то полгода мне понадобилось, чтобы досмотреть его.

— Оно того стоило?

— Ну как сказать… Если только визуально, но, наверное, все-таки нет, не стоило. Мне как режиссеру просто интересно посмотреть на такое: полуторачасовые серии, в которых ничего не происходит. Сама история очень банальна, это мог бы быть сериал на НТВ, например. Если в фильме «Только Бог простит» еще есть интересный подход, то здесь просто криминальный фильм про картели. Все такое уже видели. В таком длинном забеге только одного визуала и эстетики не хватает. В этом случае Рефн скорее уже просто слоу, без берна.

— Тогда теперь посоветуй просмотренные фильмы и сериалы, которые стоили потраченного времени.

— Из сериалов мне понравился один французский проект, который называется «Марианна». Это хоррор с характерным местным флером и действом на стыке юмора и хоррора. Внутри много странной французской иронии, граничащей с ситкомом, но при этом мы смотрим настоящий хоррор. Также отмечу кастинг — нашли очень классную актрису на роль бабки-ведьмы.

Еще я бы порекомендовал посмотреть «Карнавал» от HBO. Для меня он на одном уровне с «Сопрано» — хотя, как по мне, пока ничего круче, чем «Сопрано», еще не появилось… По духу «Карнавал» ближе к «Твин-Пиксу». Это не хоррор в чистом виде — скорее мистика во времена великой депрессии с элементами иррационального хоррора, когда ты не можешь что‑то понять, и от этого тебе становится страшно. К сожалению, его закрыли. Хотелось бы увидеть третий сезон, а так как будто бы недосказанность осталась.

Могу порекомендовать фильм «Отражающая кожа», который написал и снял Филип Ридли. Он вообще детский писатель, а снял готичную картину. Как вы уже поняли, готику в кино я очень люблю.