«С такой любовью Россию могут снимать только немцы»

• Почему именно Германия стала предметом ваших исследований? Как вы ее выбрали?

• Я ее не выбирал, так получилось случайно. Я хотел быть арабистом и заниматься Ближним Востоком, но не смог поступить в ИСАА и пошел на журфак МГУ. Мне тогда было 17 лет, я был совсем зеленый, не очень умел обращаться с документами и неправильно заполнил анкету, в которой указывалось, какой язык я хочу учить. В итоге неожиданно для себя оказался определен на немецкий язык. Менять что-то было поздно, пришлось учить его с нуля, но мне он быстро понравился. А, изучая язык, невозможно не начать изучать страну. Я поехал на практику в Германию, начал работать в московском бюро немецкой медиакомпании ARD, потом спецкором «Эксперта» — и так как-то все само собой завертелось, о чем я сейчас совершенно не жалею.

• Вы можете назвать себя германофилом?

• Я не знаю, что это такое. Несомненно, немецкий подход к устройству общества мне близок и понятен. Но это не значит, что я полностью одобряю все, что происходит в стране, — как и любой из немцев. Никто не ругает Германию так самозабвенно и жестко, как сами немцы. Достаточно открыть немецкие газеты, чтобы понять, что Германия катится в тартарары и завтра погибнет. Это любимая их тема, особенно в августе, когда не о чем писать. Пенсионная система разрушена, медицинская система вот-вот исчезнет, и даже рекордные доходы и налоговые сборы — это серьезнейшая проблема, потому что непонятно, куда девать эти деньги.

• Поговорим как раз о газетах. «Немецкий формат», ваша новая книга о послевоенной истории немецких медиа, — это продолжение «Немецкой системы», которая описывала современную Германию? Что их объединяет, кроме дизайна обложек?

• Это очень разные книги. На самом деле «Немецкий формат» был написан значительно раньше «Системы», по сути, это гораздо более узкоспециализированная, практически научная монография. В 2004–2005 годах я защитил диссертацию по политическим наукам в РАН, тогда я изучал развитие западногерманских СМИ сразу после войны. Смотрите, вот 1945 год, одномоментно происходит слом всех политических, властных, общественных и прочих структур. Страна потерпела военное поражение и перестала существовать. На ее территории оккупационные власти стали создавать новые структуры управления, информирования, СМИ — в разных зонах по разным моделям. Через 40 лет на территории Западной Германии появилась одна из самых мощных в Европе медиасистем; на сегодняшний день, наверное, самая мощная. Параллельно со СМИ формировались и немецкие органы власти. Какое-то время они находились под контролем союзников, потом их отпустили — сначала потихоньку, потом полностью в свободное плавание. Эти политические, экономические, социальные силы начали выяснять между собой отношения: где кончаются права одного и права другого, что может делать журналист, может ли власть диктовать условия СМИ, могут ли существовать СМИ, управляемые органами власти. Тогда еще не было понятно, что СМИ могут с обществом делать. Ясно, что в Германии, с их опытом жесточайшей пропаганды в СМИ при нацистах, союзники пытались дуть на воду и избежать этого. 

• В чем заключалась разница подходов союзников?

• Ну, к примеру, вот британский и американский подход к газетам. Одни говорили, что должно быть как можно больше газет у каждой партии, а другие — нет, у нас бумаги мало, поэтому вместо пяти захудалых газет лучше сделать одну сильную, но мы добьемся того, чтобы в ней были представители всех партий. Год за годом это все развивалось, в 1949-м разрешили уже и издателям, выпускавшим газеты при нацистах, издавать снова свои газеты. Потом появилось телевидение, рынок стал расти, наметился конфликт между газетами и федеральной властью, которая хотела поставить СМИ под свой контроль.

• За счет чего в этом конфликте победили медиа?

• За счет объединения, за счет того, что у них была четкая и понятная позиция: «Мы выступаем с патриотических позиций, мы стремимся усилить обороноспособность страны, а не подорвать ее». В принципе, эта концепция немецкой свободы слова, появившаяся после войны, испытала влияние со стороны англосаксонской медиаконцепции: СМИ являются стражами демократии, их задача — информировать общество, журналист должен быть максимально объективен и представлять разные точки зрения; журналист должен обладать определенной защитой в рамках выполнения своей функции — его, к примеру, нельзя заставить раскрыть источники, его компьютер неприкосновенен. В Германии так и не создано ни одно государственное СМИ. Есть решение конституционного суда, которое запрещает правительству создавать телеканалы.
  
  Понятно, что свобода СМИ — это та вещь, которую надо постоянно защищать. Понятно, что всегда есть попытки через рекламу или еще как-то повлиять на политику СМИ. Это вопрос постоянного осознания журналистами своих задач. Первая попытка поставить журналистов под контроль была предпринята в 1953 году, когда канцлер Аденауэр хотел создать совет по моральному контролю за СМИ — под предлогом, что они могут писать всякие аморальные вещи. Редактора газет и журналов тогда переполошились и быстро создали свой совет по СМИ, орган саморегулирования печатной сферы, который может выносить решения по морально-этическим вопросам. К примеру, если немецкие СМИ снимут вас чихающим на пресс-конференции, написав, что вы национальный аллерген, вы можете обратиться в этот совет, и он вынесет квалифицирующее решение — нарушены были ваши права или нет. Его решения не обязательны, у него нет полномочий принудить к чему-либо газету или телеканал. Но у него такой высокий моральный авторитет, что в большинстве случаев эти решения выполняются. В 1953 году журналисты создали этот совет быстрее властей и сказали им: «Ребята, стоп, мы уже все сделали».

• Как медиа ГДР после объединения встраивались в устоявшуюся западногерманскую систему? Что стало с газетами — они закрылись?

• Какие-то остались, какие-то закрылись. Некоторые вполне успешно существуют, с тиражами, которые российским газетам и не снились.

• Frankfurter Allgemeine Zeitung — редкий пример общенациональной газеты в Германии (тираж — 382000)Ну они как выглядят? Как «Советская Россия»?

• Нет, там была часть партийной прессы, которая более-менее трансформировалась. А другие газеты стали обычными региональными со своими региональными темами — новости, мировые новости, новости региона и так далее. Германия вообще страна очень сильной региональной прессы с большими тиражами, федеральные газеты можно пересчитать по пальцам одной руки.

• В «Немецкой системе» вы подробно пишете об однобоком освещении событий в России немецкими СМИ.

• Я пишу не столько про однобокое освещение, сколько про освещение, которое может при взгляде из России казаться необычным, а кому-то и предвзятым. Казаться, подчеркиваю.

• Так все-таки немецкие медиа под одним углом смотрят на Россию — или нет?

• Нет, нет, конечно же, есть разные подходы к России. Просто чтобы это видеть, нужно немного быть интегрированным в немецкий контекст дискуссии. Наверное, если взять статью о какой-то теме в «Коммерсанте», «Ведомостях», «Профиле» или «Эксперте», для немецкого читателя покажется, что это одно и то же, хотя, если читать из России, видны совсем разные подходы. Любой корреспондент, который находится в одной стране и должен писать про нее для другой страны, находится между несколькими Сциллами и Харибдами — это я знаю по своему опыту. Первое — ты должен писать про что-то неклишированное, но при этом узнаваемое. Вам нужно найти тему, которая будет достаточно репрезентативна, интересна читателю и нова, но одновременно отвечать его уже сложившимся представлениям. Вторая проблема — вы должны написать заметку точно, информативно, избежав упрощений, но вы не можете описать сложную проблему на одной полосе, не упростив ее.

• Тем не менее как можно описать взгляд немецких медиа на Россию?

• У Германии, как у СМИ, так и у общества в отношении к России очень большая эмоциональная заряженность. Россия много-много десятков и сотен лет очаровывает немцев. Россия — это страна просторов, загадочной русской души; меховая шапка, заснеженная степь. Это очаровывает немецких бизнесменов, туристов, поэтов. У Райнера Марии Рильке есть целый рассказ о том, что Россия граничит с Богом — только немец мог такое сказать. С другой стороны, к России применяются гораздо более критические оценки, чем к странам, с которыми менее эмоциональные отношения. Она, конечно, попадает чаще в выпуски новостей — Россия просто больше и важнее.
  
  Понятно, что, если идет такое описание, возникает опасность и клиширования, и упрощения, и чего-то, что кажется русским читателям необъективным (но это ведь не для них написанный материал, они вообще могут неправильно истолковать его). Но опять же: если сравнивать немецкие заметки о России и немецкие заметки о Германии, о Германии они гораздо критичнее. В ситуациях же острых политических кризисов в немецких СМИ очень сильно разделяются позиции. Есть заметки, которые очень жестко критикуют Россию, есть заметки, которые четко встают на сторону российской официальной точки зрения.

• Так же было в ходе освещения ситуации в Крыму и всех последних событий?

• Да, я часто наблюдал это. Экс-канцлер Гельмут Шмидт, это такой неоспоримый патриарх немецкой политики, ее моральный компас, в интервью очень четко заявил, что понимает мотивы России. Это, в свою очередь, вызвало волну поддержки и критики его слов. Главный редактор Handelsblatt, главной экономической газеты, в самом начале кризиса написал большую заметку, в которой сообщил, что позиция России, с его точки зрения, верна. В журнале Focus работает Борис Райтшустер, который много лет был московским корреспондентом, сейчас живет в Берлине, но продолжает писать про Россию, — и он занимает жестко критическую позицию по отношению к политике Кремля. Но одновременно в том же Focus была опубликована большая заметка другого их постоянного автора, в которой он говорит, что вся эта критика неправомерна, что с Россией сейчас иметь дело гораздо лучше, чем когда бы то ни было за всю ее историю.
  
  В Германии очень много СМИ и очень много позиций, и даже в рамках одного СМИ публикуются разные позиции. Например, те, кто жестко критикует Россию, упрекают немецкие ток-шоу в том, что для разговора об этом конфликте туда якобы приглашают только людей, симпатизирующих России. Тут мы имеем дело с интересным феноменом оценки ситуации в медиа. Есть многократно социологически описанный феномен, который заключается в том, что люди, описывая содержание СМИ, либо приписывают им излишнее согласие со своей позицией, либо наоборот — любое более-менее объективное отражение реальности в случае накаленного конфликта понимают как подыгрывание противнику. Здесь мы вступаем на зыбкую почву эмоциональных оценок. Оценить объективность тут можно только научными социологическими методами, контент-анализом.

• А каковы настроения немецкого бизнеса относительно России в свете всех этих событий?

• Россию с Германией связывают очень глубокие бизнес-отношения, многолетние, многовековые. Немецкие компании работали в России еще до революции, огромное количество немецких работников, инженеров, бизнесменов жили здесь еще тогда. Немецкие переселенцы приезжали сюда по призыву короны еще в конце XVIII века. Сейчас в России работают более шести тысяч немецких компаний. Это компании, которые приходят сюда не за быстрым рублем: пришли, конъюнктура ухудшилась, они ушли. Приходя сюда, особенно в случае среднего бизнеса, они строят планы на 15–20 лет вперед. Речь может идти о временной турбулентности, но мне не известна ни одна немецкая компания, которая сейчас всерьез рассматривала бы уход из России. Максимум, что может случиться с ними, — остановка запланированных инвестиций и перенос их на несколько месяцев.

• Обложка журнала Focus, одного из трех самых популярных общественно-политических еженедельников Германии (тираж — 504226)То есть конъюнктура конкретного дня их не сильно интересует?

• Нет, немецкие компании не живут квартальными отчетами. Самый простой пример, смотрите: компания сидит в провинции, в каком-нибудь вюртембергском городке; вам надо прилететь во Франкфурт, потом на поезде доехать до Штутгарта, потом на электричке добраться до маленького городка на 2000 жителей, в котором стоит заводик на 200 человек. А хозяин этого завода, всю жизнь им владевший (потому что получил его в наследство от отца), в потертом пиджаке и не новых ботинках, который ездит на «Гольфе» или даже на велосипеде, владеет компанией, которая контролирует 40% рынка карданных валов. Это классическая ситуация для Германии, там есть понятие hidden champion, которым описываются такие компании. Это очень важный сектор немецкой экономики, и это абсолютно другой подход к производству. Если такие люди приходят куда-то что-то делать, то не потому, что сейчас курс валюты интересный и можно за полгода что-то на этом курсе получить. Нет, они приходят, потому что знают, что еще их сын будет этим заводом руководить. Но они очень долго думают, идти куда-то или нет. Поэтому немецкие компании, работающие в России, приходят сюда надолго.

• Возвращаясь к освещению российских событий немецкими СМИ — восприятие России немцами меняется в зависимости от того, как СМИ освещают здешнюю повестку дня?

• Понимаете, тут есть разные тренды. Есть конфликт, СМИ о нем пишут, и обычному человеку негде взять информацию об этом событии, кроме как из СМИ. Случился конфликт в Руанде или в Мексике, или в Корее — вы же не можете узнать о нем ниоткуда, кроме СМИ. Вы не можете полететь в Малайзию и узнать на месте, как там дела с поиском «боинга», даже если вам это очень интересно. Вы можете почитать форумы, но вы не знаете, кто туда пишет. А СМИ имеют некое общественное задание, вы знаете, что это за редакция, вы надеетесь на то, что они соблюдают некие нормы журналистской ответственности, и т.д. Поэтому в краткосрочных событиях люди очень зависят от СМИ, от того, как они подают информацию. Журналисты тоже могут поддаваться эмоциональной заряженности. Это четко видно было по ряду последних скандалов в Германии, когда СМИ сначала реагировали эмоционально, раздували все, а потом выяснялось, что ничего особенного-то и не было. Но первая реакция была такой, потому что там тоже работают люди и они тоже подвержены эмоциям.

• А долгосрочный тренд отношения к России меняется?

• Я не могу себе представить, чтобы немецкие телеканалы перестали делать выдающиеся фильмы про российскую природу. Лучший, на мой взгляд, телефильм о российской природе был снят каналом NDR. В России его показывали под названием «Россия от края до края» — фантастической красоты съемки, невероятная эмоциональная заряженность, фильм снят с такой любовью, с какой Россию могут снимать только немцы. Это то, что в Германии всегда будет продаваться хорошо, — независимо от политической ситуации воодушевление от российских просторов, снегов, загадочной, огромной страны, которая лежит в двух часах лета от Берлина, оно совершенно непреходяще в Германии

12 июня Сергей Сумленный представит свою книгу в ЦДХ на Московском книжном фестивале. Подробности — здесь.