Российский нон-фикшн «Мы могли бы стать второй Финляндией»
В издательстве Common Place вышла книга «Параллельная Россия» — сборник статей журналиста Павла Пряникова об альтернативной истории страны. «Воздух» поговорил с Пряниковым о России как конфедерации, Собянине как старообрядце и 2013 годе как новом 1913-м.
- В вашей книге есть исторические рассказы про Собянина и про Котовского, про вооруженные восстания в годы ельцинского правления и продажу Аляски во времена Александра II. Какова была логика отбора этих сюжетов?
- Ко мне обратились ребята из «Фаланстера», сказали: «Давайте издадим ваши статьи». Я взял материалы из моего блога «Толкователь», из «Свободной прессы», «Русской жизни». Все объединено общей темой, вынесенной на обложку: параллельная Россия, Россия несостоявшаяся. Это такой гипотетический проект страны, мое видение того, какой Россия должна быть, попытка альтернативной истории, которая опирается на реальные события. Мне кажется, что в своих ценностных началах Россия за последние лет сто вообще не изменилась. Это такое же полусословное общество, где власть отдельно, а народ отдельно. Кто-то это называет самоколонизацией, кто-то ордой, тем не менее, в своих основах страна совершенно не поменялась. Вот мы с вами сидим в кафе и говорим для «Афиши», и я представляю, что в каком-нибудь 1913 году мы так же бы собрались в кофейне и так же бы разговаривали для журнала «Нива» или «Русская мысль».
- Это вас угнетает или утешает?
- И то и другое. Я понимаю, что точка невозврата в России не пройдена, еще есть шанс построить новую жизнь без больших потерь. Условно говоря, Хорватия или Словения, вошедшие в Евросоюз, уже потеряли шанс на собственную самореализацию, их поезд ушел. А у России нет.
- Вы описываете Собянина и Лужкова, придавая им почти что сказочный ореол; мол, у Лужкова базовые понятия — Живая Земля и Антисистема, а у Собянина всё определяют его старообрядческие корни. Но эта позиция фактически исключает возможность критики этих людей.
- Лужков и Собянин — это просто примеры людей, ставших заложниками системы. У них были стартовые условия, с помощью которых они могли бы изменить страну, а они этот шанс потеряли; не всегда по собственной вине, а просто потому, что государство не давало другого выбора человеку. Тем не менее, это интересно: и в Лужкове, и в Собянине, несмотря на сто лет попыток стереть идентичность и унифицировать человека в СССР, пробиваются ростки их прошлого, в том числе старообрядческого. Мы опять возвращаемся к тому, что за сто лет в России ничего не поменялось. C Лужковым была интересная ситуация — я списывался с вологодскими людьми, которые занимаются генеалогией, и украинскими — мне было интересно узнать о деталях работы его отца, он был плотником на оккупированных вермахтом территориях. После того как эта статья вышла, ко мне приехали люди из московского отделения ФСБ, но их интересовало только одно — есть ли у меня архивные документы об отце Лужкова на руках, что тоже говорит о важности этой темы.
- В книге чувствуется очарование образами революционных боевиков, анархистов, того же Котовского. Это вам и впрямь так близко?
- Да, мне это близко, не только эстетически, но и политически. Я думаю, что в 1913-м году я стал бы политэмигрантом, состоял в РСДРП, но Октябрьскую революцию не принял и был бы меньшевиком. Мне кажется, должен был пройти достаточный период существования буржуазной демократии, чтобы выросли те самые городские классы, способные построить нормальную социалистическую систему. Я надеюсь, что когда-нибудь удастся расширить эту книгу и включить туда единственный подобный пример — меньшевистскую Грузию, которой удалось создать социал-демократическое государство. Все это хорошо показывает альтернативный путь, как могла быть устроена Россия в 1917 году, — эсеро-меньшевистское правительство, чуть более радикальное, чем правительство Керенского: из левых эсеров, меньшевиков и анархистов. Россия безусловно прошла бы путь буржуазной революции и пришла бы либо к шведскому социал-демократическому проекту, либо к финскому. Был бы какой-нибудь диктатор типа Савинкова, и через сложную схему построения новой государственности мы могли бы стать второй Финляндией — потеряв при этом российские окраины. Это очень интересное время было: конгломерат независимых республик, которые выстраивали альтернативную жизнь и показывали, что можно что-то сделать, не прибегая к насилию.
- Этой главы, пожалуй, больше всего не хватает в книге.
- «Параллельную Россию» вообще логичнее называть наброском, у меня еще есть мысли, что туда дописать. Наверное, надо включить главы про жизнь на территориях, оккупированных немцами в 1941–1944 годах, про коллаборационистские образования — о них в России почти ничего не известно, потому что это «подрывает основы государственности и исторической правды». К тому же закрыты архивы. Я был в Братиславе, там в доме российско-словацкой дружбы встретил сына белого эмигранта, который считается хранителем местных русских архивов, он много интересного про словацкий коллаборационизм рассказал. С его слов, несколько сотен русских вступили в вермахт, и немцы их берегли как зеницу ока — их использовали на оккупированных территориях как носителей русского языка. Очень большие архивы у НТС (Народно-трудовой союз, действующая организация русских эмигрантов. — Прим. ред.), я с ними связывался. Я этого никому не говорил, но какое-то время назад мы вели переговоры с их немецким офисом. Когда возродилось российское отделение НТС, они искали людей, которые могут возродить партию…
- И предложили возглавить ее вам?
- Да. Но я отказался. И из-за нехватки времени и отчасти по идеологии. Все-таки немцам свойственен оголтелый антикоммунизм, а последние остатки старого НТС, оставшиеся в Казани, упорствовали в том, что у нас это не пройдет, у нас страна с левым мышлением, что так можно загнать себя в гетто антикоммунизма и соседствовать там с ископаемыми правыми либералами. Вернемся к книге. В ней не хватает, конечно, какой-то центральной главы, главы футурологической — с четким образом идеальной России 2030, условно говоря, года.
- Что должно случиться с Россией сегодняшней, чтобы она стала вашей идеальной Россией?
- Она должна стать конгломератом полугосударств, конфедерацией с очень широким местным самоуправлением. Центральное правительство имеет четкие полномочия: оборона, внешняя политика, транспорт и связь. Каждая из территорий строит свою собственную жизнь.
- То есть все-таки распад страны?
- Нет, это не распад. Нас часто не понимают и путают с теми, кто выступает за распад России. Распад действительно вызовет к жизни новые формы, но в целом уровень жизни подавляющего большинства населения понизится. Выживут несколько приморских регионов, все остальное будет похоже на «Теллурию» Сорокина. Этим новым государствам лучше всего объединиться в некое подобие Швейцарской Конфедерации и жить дальше.
- Конфедерация подразумевает существование более-менее равноправное. За счет чего Чебоксары должны догнать в экономическом отношении Казань?
- За счет потребительской экономики. Штат Алабама как один из самых бедных штатов всего в два раза отстает от Аляски по доходу на человека, потому что там есть выстроенная потребительская экономика. Вот так и должно быть в России.
- Каков ваш личный интерес в этой книге?
- Показать, что люди могут жить в России по-другому. Тому есть примеры. Удалось — не удалось, но попытки были. И еще пропаганда европейских социалистических идей, разумеется. России нужна демократия.
- Это довольно абстрактное заявление.
- Нет, оно как раз очень конкретное. В России не хватает людей, которые понимают, что стране в первую очередь нужна демократия. А потом уже свободные выборы, справедливые отношения к меньшинствам и так далее. У нас есть только признаки демократического устройства, но нет ни настоящих партий, ни настоящей политической жизни.
До запуска «Русской планеты» Павел Пряников был главным редактором сайта РИА «Новости» и издания «Свободная пресса»
- А вы не считаете, что даже сквозь вашу идеальную Россию будет проглядывать тот самый анахронический 1913-й?
- Я думаю, что основной плюс альтернативной России в том, что все меньшинства — религиозные, сексуальные или политические — получили бы свою автономию и начали бы постепенно обустраивать эту архаическую Россию и показывать своим примером, что может быть другая жизнь. Меня за это в Координационном совете и не поняли, когда я сказал, что было бы отлично, если бы все гомосексуалисты переехали во Владивосток и создали свой Сан-Франциско демократическим путем, потому что их электорат был бы там численно выше, чем в других городах. А не таким путем, что сначала нужно достучаться до Путина. Нужно, чтобы люди сами организовывались и брали власть в свои руки демократическим путем.
- Как-то перестали доходить сведения о вашем недавних увлечениях — кролиководстве и огородничестве. Почему?
- Да не хватает времени просто. В этом году мы запускали «Русскую планету» (интернет-издание, которое возглавляет Пряников. — Прим. ред.), и я на дачу всего раза четыре выбрался. Но все это — и огороды, и кролики — осталось. Ведь эта теория малых дел, она не для того существует, чтобы грант получить и на Запад уехать, а чтобы показать что-то собственным примером. Если я люблю землю и считаю, что она должна принадлежать народу, то почему бы не разбить огород на пустыре?
- К слову о «Русской планете» — откуда вы получаете финансирование на большой сайт со своей редакцией?
- Финансирование нам выделяет консорциум нескольких крупных строительных компаний.
- В чем их интерес?
- Вот этого я не скажу. Мне кажется, что им, как и многим обеспеченным людям, интересно иметь свой медиапроект. Но они нас воспринимают не как какой-то идеологизированный проект, а как коммерческое предприятие, и мы вполне соответствуем этим задачам. «Русскую планету» я вижу в первую очередь как просвещенческий проект. Мне кажется, что многие устали от публицистических мнений, от колонок, от передергиваний фактов — все это может жить, но в социальных сетях, а не в СМИ, это ведет только к невротизации общества.
- В твиттере вы постоянно публикуете запредельные хтонические новости из глубинки, что-то в духе «в Омске полицейский выстрелил в пенсионера, не поделив с ним качели». Зачем?
- Этим я хочу показать, что существует еще другая Россия, о которой типичные пользователи твиттера в России не имеют представления или не хотят о ней думать, Россия глубинная, низовая, некомфортная. И какой бы маленький уютный мирок вы ни строили, на фоне всего этого существует страшная хтоническая Россия.
- Политической борьбой вы уже не занимаетесь?
- Сейчас не тот момент, любая активность будет пустой тратой времени. Сейчас скорее время копить силы для той самой гипотетической «параллельной России». Меня спрашивают, когда это произойдет, — это может произойти через тридцать лет и через полгода.
- Что вы имеете в виду под «этим»?
- Система персонифицирована, все это похоже на позднесталинское время, такой 1952 год. Со смертью вождя все изменится неизбежно и оглушительно. Сценарий благоприятный — что все это начнет меняться через десять лет, в середине 20-х годов. То есть тогда, когда количество новых горожан превысит количество представителей России хтонической.
- Разве в городах не рождаются такие же хтонические порывы? Взять, к примеру, Бирюлево.
- Как бы кому-то это ни казалось неприятным, но это тоже проявление формирования гражданского общества, когда человек перестает мириться со своей судьбой. И мы опять приходим к тому, что нет демократии. Да, если бы в отдельно взятом Бирюлево была демократия, то к власти там пришли бы люди в адидасовских костюмах, и нам с вами неуютно было бы там жить. Но это воля народа.
- То есть вы готовы с этим смириться?
- Готов. Но это произойдет не в масштабах страны. Фашисты, которые захватят власть, — это все страшилки, в масштабах страны победит все равно условно левый патерналистский вождь, эдакий Примаков. Если бы в 1999 году все пошло иначе, то мы получили бы свою Румынию или Словакию. Скучную, бедноватую, чуть-чуть вороватую, но тем не менее Россию, которая бы эволюционировала, а не топталась на месте. Но и сегодняшнюю ситуацию я бы не назвал худшей. Просто это застой, где плохо всем, кроме кооператива «Озеро». Хотя, если подумать, то им тоже, наверное, не очень уютно.
- Издательство Common Place, Москва, 2013