Манифест Павел Лунгин, режиссер

Есть некоторая общая идея о том, что надо заниматься тем, что трудно дается, — превозмогать, достигать. А я считаю, что нужно делать то, что легко. Мне как-то Куклачев сказал, что каждая кошка что-то одно любит: одна на передних лапах стоять, другая перекатываться. И одна задача только: понять, какое у нее есть умение. То же и с людьми. Я до сорока лет не знал, к чему приспособлен. Чувствовал, что во мне бродят некие силы, но вел жизнь человека, не понимающего, для чего он сделан. Ну да, был я лингвистом, какой-то социологией занимался абсолютно бессмысленно, пробовал быть журналистом. Конечно, в этом есть принцип удачи — открыть себя в себе. В этом смысле мне ужасно повезло — хоть и поздно.

Можно имитировать интеллектуальность, духовность, все что угодно. Но силу имитировать нельзя. Она либо есть, либо ее нет. Тут не обманешь. Особенно это понятно по первому фильму. Есть ли у тебя потроха? Есть что вывалить на стол? Обратите внимание: у всех чего-то стоящих режиссеров первый фильм всегда один из лучших. И «Иваново детство», может быть, лучшее кино Тарковского. Неумелое, неловкое, но там столько силы и какой-то чудесной чистоты.

Изабель Юппер говорила мне, что очень хочет «Вишневый сад» сыграть. Я много над этим думал. Но это ж надо все как-то переделывать!.. Вишневый сад надо назвать «пальмовой рощей» и перенести его куда-нибудь в Алжир, где французы ее продают, а араб Лопахин ее у них покупает. А как иначе? А смысл говорить по-французски: «Иван­иванович»? Это уже какая-то тотальная ложь.

Есть такой закон удивительный: ты рассказы­ваешь историю, а она, как губка, вбирает в себя множество смыслов. Так случилось с «Островом». Это же просто история про юродивого и про чувство стыда. Но она вобрала в себя столько всего разного, что я сам до сих пор не понимаю, как такое произошло. Но, как говорится, «Остров» попал in the right time in the right place. У меня так, наверное, только с «Такси-блюзом» еще. Оба фильма неожиданно для всех и для меня попали в ожи­дание.

Самая большая опасность для режиссера — по­терять обратную связь с миром. Вот этот длинный нос, который должен все улавливать, и большие уши, которые слышат немые крики людей. Проблема в том, что режиссер всегда окружен ­почитателями и все говорят ему, какой он замечательный и как хорошо все. Постепенно воск заливает уши. Если вовремя не запустить процесс самососкабливания, то все, что ты будешь делать потом, никому не будет нужно.

Есть роль, это пуля, и есть актер, это утка. Уток много летит, а пуля у тебя одна. Одна история, один сценарий, один образ. Со встречи пули с уткой и начинается фильм.

Я актеров подбираю по семейному признаку: ­работаю только с теми, к кому у меня возникает симпатия или какое другое теплое чувство. Может быть, это и неправильно. Многие используют актеров очень эффективно и очень холодно. А я все по старинке пытаюсь идти через любовь, через дружбу. Фильм — это всегда что-то очень хорошее, и в такое путешествие хочется идти с близкими людьми. Для меня вообще съемки — счастливый момент. Там я живу реальной жизнью. А как сейчас — это воин на отдыхе, валун спящий.