Русский дизайн изнутри Существует ли русская школа дизайна

— Ваш фильм о дизайне в России так и называется: «The Modern Russian Design». Любое the russian — это или нелепость или ирония. В вашем случае как?

— Провокация определенная тут закладывалась. Начиная с того, почему, собственно, русский, а не российский. Кто эти русские? Гордон? Рудерман? Тагир Сафаев? Шелюто? Уже нервы начинаются. Потом отсылка к модернизму, в рамках которого когда-то прославился русский дизайн, — Татлин, Лисицкий, Родченко. Есть ли у нас преемственность? Насколько наш дизайн глобален или он только для внутреннего пользования? Вот что хотелось узнать. Получилось четыре часовых фильма о графическом, промышленном, медиа- и фэшн-дизайне. Потому что для обывателя дизайнер — это Юдашкин. Мы посетили 58 самых ярких и выдающихся представителей и задали им обычные вопросы: кто их учителя? Что нужно, чтобы стать дизайнером? Верят ли в существование русской школы? По какому образцу себя мерят — швейцарскому, голландскому, американскому?

— Вы уже 15 лет у нас в стране отвечаете за дизайн — и не где-нибудь, а на телевидении. Чего вдруг вы озаботились вопросом, есть ли он у нас в принципе?

— Год назад я взялся снимать фильм о плакате к двадцатилетию биеннале графического дизайна «Золотая пчела». И вот для этого фильма я поговорил с каждым, кто на протяжении этих лет активно работал в этой индустрии. И дизайнеры оказались невероятно болтливыми, но структурно мыслящими людьми, которых никто никогда не интервьюирует и которых чаще всего никто даже не видел, потому что они много работают. Как сказал наиболее знакомый всем Артемий Лебедев, дизайнер логотипов — нежеланный гость на вечеринке. О чем он будет с девушкой говорить? Так вот, когда я пришел в свою студию и говорю своим молодым сотрудникам: «Ребята, «Золотая пчела»! Надо помочь. Там будет Чайка! Шелюто! Логвин! Серов!» У них даже тени узнавания не мелькнуло на лицах! Это притом что они прекрасно знают все последние тенденции, все, что происходит в Англии, в Америке, на всех фестивалях; ведут колонки в профессиональных изданиях. Они не знают российских дизайнеров старшего поколения. А если эти не знают, то кому еще они нужны? Сейчас эта страница перевернется — и все, они не будут понимать, как это без интернета, принтера, сканера люди умели клеить резиновым клеем, сушить феном, чертить рапидографом, ретушировать цинковыми белилами, отливать текст построчно на линотипе и понимать, сколько он весит. Вообще вкладывать физический труд, усилие в изображение, уважать лист. То, что сейчас право на графическое высказывание появилось у миллионов, не делает его внятным, и в этом хаосе неспециалист уже не определит, что хорошо, а что нет. Им же самим хуже будет. Ну и просто этот отрезок в их собственной культуре исчезнет, и у них в принципе не будет традиции. Потому что вот тот же авангард наш: спрашиваешь у молодых дизайнеров — вы чувствуете в себе преемственность с работами Лисицкого? «Ну…» Дай бог, чтобы видели. А если и видели, то забыли уже. Это не что-то живое. Скорее сейчас под традицией понимают уютный «советский дизайн» с водкой «Столичная», «Гастрономом №1». Впрочем, это все равно показывает, насколько нам хочется иметь свою идентичность.

— Так и что думают опрошенные дизайнеры в целом?

— Девяносто процентов считают, что нет никакой русской школы. По крайней мере они себя с ней не идентифицируют. Условно можно поделить сегодняшние течения на ясную идеологию «Британки» и раздираемые внутренними противоречиями Строгановку и Полиграф. У представителей первого главная претензия ко второму в том, что не закладывает привычку к постоянному самостоятельному обучению, а заставляет знать определенные вещи, да и еще правильно их понимать — как передразнивает основатель бюро Wowhaus Дмитрий Ликин в фильме: «Парфенон у нас должен выглядеть вот так, а смысл готического искусства вот в этом». С другой стороны, западная традиция предполагает, что ты овладеваешь ремеслом самостоятельно, и не дает точек опоры. Мне лично обидно, что Полиграф проигрывает «Британке» в этом бою. Особенно зная, что в бытность свою ВХУТЕИНом, он был не просто прозападным, а скандально прозападным. А посмотрите теперь хотя бы на интерьер у тех и у других. Куда на месте родителей вы отправите ребенка? Но не будем забывать, что тот же авангард и конструктивизм начала XX века, который отстраивался от буржуазного искусства, навороченности и сложных форм в пользу квадратного, простого и полезного, был сплошь выходцем из немецкой и французской философской и живописной школы. Все, что приходит на нашу территорию, невероятным образом преобразуется и становится русским. Вопрос еще в том, насколько мы сегодня конвертируемы обратно. У нас есть Михаил Аникст, один из корифеев книжного дизайна. Он воспитал эшелон графических дизайнеров и успешно работает в Лондоне — и тоже говорит: «Не смешите меня, никакой русской школы нет». Потому что дизайнеры — самые главные внутренние иностранцы, все их эстетические идеалы находятся за пределами страны.

— Тогда чего переживать, почему не покупать спокойно дизайн вместе с технологиями, которые уже кто-то сделал хорошо? Так поступали и Иван Грозный и Алексей Михайлович, Петр, Екатерина — и ничего. Мы все переварим.

— Они привозили сюда все вместе с людьми, давали им гражданство, «нашими» делали — тогда только это становилось частью культуры. И потом политическая воля — страшная вещь. В фильме Юрий Гордон ставит вопрос, почему у нас такая кириллица, почему некоторые буквы в ней такие странные — Ж, Ц, Щ? Судя по тому, как она вводилась при Петре I, только один человек мог их нарисовать — или он сам, или кто-то, кого он заставил под страхом смерти к утру сделать.

— А другие отрасли дизайна — промышленный, средовой? Везде одинаковая ситуация?

— Ну я могу такие привести примеры. Известно, что профессия дизайнера возникла одновременно с появлением массового производства. Вот как можно почувствовать масштаб всей разницы в наших культурах? У нас в 1380 году была Куликовская битва, а в Голландии в этом же году рыбаки запустили в производство машинку по автоматизации потрошения рыбы, что позволило в четыре раза удлинить их выходы в море! Или из градостроительства еще пример: в Европе и у нас кое-где есть понятие регламента города — соотношение высоты домов и ширины улиц. Государство проводит дороги, создает коммуникации, делит на кварталы, в которых мы уже сами плодимся и размножаемся. И вот, если сравнить: длина среднего квартала в Париже — 150 метров, в Барселоне — 130, в Санкт-Петербурге — 250! В квартирах окнами наружу живут богатые, дальше вглубь квартала — благосостояние населения падает. И вот они живут бок о бок, наблюдают друг друга изо дня в день, раздражаются. Вот тебе и социальный взрыв. А ведь формирование среды — это же не политика. Нет, просто посчитали, что это дешевле. В два раза меньше дорог можно построить. Сейчас дизайнеры, я считаю, любые должны быть чуть ли не главные люди везде. Потому что это формирование среды, это коммуникация. Вы замечали, что в высшем проявлении технического разума функция всегда совпадает с эстетикой? Как в истребителях, огнестрельном оружии, военных кораблях? То есть когда люди прежде всего думают о функции. Еще Туполев говорил: «Некрасивое не летает». У математиков тоже некрасивая формула — неправильная. Сама природа так устроена. Всякое несоответствие этой гармонии мы чувствуем, а дизайнер — он этот гармонический ряд достраивает, структурирует пространство. А если что-то не работает, некрасиво, то будет неудобно, будет напряжение возникать.

— А вы сами на какие вопросы себе ответили, пока снимали?

— Для меня действительно было удивлением, что система какая-то уже существует и прямо сейчас на наших глазах образуется из хаоса. Потому что кажется, что дизайнеры все невероятные индивидуалисты. При всем том, что мы все друг друга знаем и нежно относимся, — мы не общаемся никогда. Как охотники, которые соседние делянки обходят, на очень больших расстояниях друг от друга вращаемся. Может, потому что нас мало или конкуренция такая слабая. И не видно общения между поколениями, и между теми, кто уехал, и теми, кто здесь работает. Но есть что-то, что формируется вопреки всему. Есть какие-то локальные вещи, которые вливаются в не видную пока реку. Например, мы можем говорить о мощнейшей школе плаката, а в ней даже конкретно о школе Игоря Гуровича. И это при отсутствии традиционной для плаката площадки — стен города. Во время съемок фильма про плакат мы придумали снять работы, которые получили Гран-при, собственно, там, где они и должны жить, — в городе. Мы распечатали их, идем вешать. А сами думаем: что сейчас будет? И полиция подходила, не понимала, как реагировать надо. Абсурд! С другой стороны, удручает уровень конформизма, который захватил индустрию: где бумажку пожиже возьмешь, где картонку потолще — все диктует заказчик, а просвещенных заказчиков у нас пока ничтожное число. Дизайнер же отделен от принятия решения. К нему есть такое барское отношение: или шубу с плеча пожаловать, или глаза выколоть, как зодчим, которые храм Василия Блаженного строили. Как это — кому-то красивее, чем у меня сделал? Лучше даже, чтобы дизайнер был крепостным.

— Но социальный заказ этот пресловутый формируется и без участия заказчика. Как он выглядит, на ваш взгляд, сейчас?

— Где как. В Москве мы наблюдаем парки и изменение городской среды, а если взять Пермь — его хорошо иллюстрируют разбитые и сожженные автобусные остановки авторства Артемия Лебедева. Это вообще не быстрый процесс. Мне по телевидению такой феномен знаком: когда у какого-то канала складывается лояльная аудитория, это прямо оплот его, ядро. Если наступают какие-то противные им изменения, они могут очень долго терпеть, ждать: может, все пройдет скоро? У РЕН ТВ была в свое время достаточно мужская, либерально настроенная аудитория. Потом у канала сменились собственники, которые решили, что женское телевидение популярнее сейчас. Тут же новый брендинг, оформление, женские передачи. И аудитория их стабильная, мужская все это терпела почти год — не уходила с канала: может, это наваждение рассеется? И действительно, через год провели снова ребрендинг, вернули все программы назад. Еще есть интересный вид аудитории, у маркетологов определяется как «русская душа». Это категория таких дезориентированных людей, которые в стрессовой ситуации отсутствия, допустим, любимой марки, будут покупать марки-иконы. Если нет любимых сигарет, купит «Мальборо», если нет напитка — кока-колу, если нет любимых штанов — Levi’s купит. Судя по социологическим исследованиям, таких дезориентированных в России пока большинство. Но то аудитория, а глядя на коллег своих дизайнеров, я не вижу, что мы какие-то ущербные. Просто мы так плаваем плохо, потому что воды очень мало. А как нальют, мы ух как поплывем.