«I Love You, Honeybear» Father John Misty

Главным моментом американского инди прошлого года негласным консенсусом было назначено выступление группы Future Islands на шоу Дэвида Леттермана. Группа, проведшая десятилетие в медленном подъеме с самого дна слушательского внимания, в борьбе с удручающей рутиной собственной незамечательности и в самосовершенствовании, вынырнула на поверхность и сделала все, чтобы никто эти три минуты славы не забыл. Выступление нравится даже тем, кто группу не любит, и даже те, кто ничего не знает ни о группе, ни о состоянии американского инди, ни, может, даже о шоу Леттермана, знают о нем благодаря гифками и картинкам с ужимками и кривляниями их вокалиста.

Было, однако, на этом же шоу Леттермана выступление еще более запоминающееся и притягательное: исполнение артистом Father John Misty песни «Bored in the USA». Молодой красивый мужчина с окладистой бородой сначала пел проникновенно под пианино песню о бессмысленности жизни, потом вдруг встал — клавиши так и продолжили играть, — постоял с руками в карманах, а потом забрался на пианино сверху, подложив ноги, как русалочий хвост. Все это время он все так же серьезно и сосредоточенно пел, песня оставалась такой же экзистенциальной, и даже с каждым новым витком становилась все хлеще. Допел он песню под фонограмму зрительского смеха, которая почти заглушала и его и всерьез надрывающийся за ним небольшой оркестр. Когда мужчина допел, публика в студии еще несколько секунд не понимала, конец ли это и можно ли хлопать — повисла густая неловкая пауза.

Это было, очевидно, не юмористическое выступление. Слова в песне не просто серьезны: они умны и точны, некоторые поэтические ходы всерьез восхитительны, в шутку такое не пишут. Однако концентрация надрыва и моменты, где стоически страдающий герои немного переходит черту между пафосом и глупостью («спаси меня, белый Иисус!») не позволяют слушать песню всерьез. Как если бы текст «Karma Police» был не размазан кашей намеков, а говорил о бедах героя в категориях долгов, налогов, цен на образование и скуки брака. Закадровый смех озвучивает слушательские сомнения, но проблемы не решает. Да, «Bored in the USA» — песня про проблемы белых людей, и что с того? Разве от того, что ты проживаешь жизнь лучшим из возможных способов, она становится легче? Что с того, что исполненная красивым белым мужчиной под пианино и скрипки баллада о скуке жизни в самой богатой стране мира звучит в пересказе не очень обаятельно? Разве несчастье может быть обаятельно? Или есть на свете люди, обреченные даже в минуты совершенно неподдельного отчаяния быть пошлыми и не стоящими сочувствия?

Father John Misty высекает из пошлости формы и содержания мелодраматической песни такие искры, каких в массовой музыке не видывали со времен молодых Рэнди Ньюмана и Гарри Нильсона. «Bored in the USA» звучит словно продолжение их самых желчных, неуютных и пронзительных песен, средним арифметическим из «Love Story», «Living Without You» и «Sail Away». Вообще все, что связано с Father John Misty, сильно отдает старорежимным богемным шутовством и выглядит на фоне общей пластмассовости нынешних звезд чрезвычайно симпатично. Тридцатитрехлетний Джош Тиллман, скрывающийся за евангелическим псевдонимом, наполняет свой инстаграм идиотическими скриншотами из игры «Second Life» (пустой псевдо-зал для совещаний, картонная копия Эйфелевой башни, плохо нарисованный рэпер лапает за треугольные бедра красотку), выступает со своими песнями под аккомпанемент караоке-машины (играет миди-стрим альбома, валит сиреневый дым, Тиллман присаживается на колени сотрудникам Spotify) и позирует с чужими золотыми дисками. Такого интеллигента-дебошира в Америке последний раз успешно изображал как раз Гарри Нильсон — и с тех пор в типаже то ли не испытывали нужды, то ли смельчаков не находилось.

Разница начинается в деталях. Если Нильсон и Ньюман были баловнями судьбы, быстро пришли к коммерческому успеху и с восторгом были встречены критиками — и бедокурили от избытка возможностей и ребяческого осознания своей силы, то Тиллман в поле зрения хотя бы инди-прессы попал только три года назад. Прежде он был барабанщиком и бэк-вокалистом группы Fleet Foxes, тоже специализирующейся на воссоздании американской музыки времен Ньюмана и Нильсона, только не ернической авторской песни, а мистического и одухотворенного фолка. До того он десять лет выступал под стыдливо усеченным собственным именем J. Tillman. На этих альбомах Тиллман не пел, а сдавленно, замученно сипел и шептал, почти всегда только под акустическую гитару. Его тексты стремились к максимальной беспредметности, острым и сладостно-колким выпадам против реальности он предпочитал тупую боль недосказанности. «Karma Police» была бы для него слишком прямолинейной, слишком балладной, да он бы просто не стал ничего такого петь. Уйдя из Fleet Foxes, Тиллман придумал себе альтер-эго: одержимого сексом, наркотиками и буйством старомодного фолк-рок-певца Преподобного Джона Туманова, чтобы, скрываясь под его личиной, наконец позволить себе все то, чего никогда бы не сделал от своего имени. Не стал звездой, а выдумал, что стал звездой. И после этого смог стать свободным.

Его свежий альбом «I Love You, Honeybear» только в паре мест дотягивает до жгучей, избыточной осмысленности «Bored in the USA» — в остальном это просто очень хороший альбом в духе Fleet Foxes, с остроумной любовной лирикой, духовыми и мощным красивым голосом Тиллмана. В своем ядре это очень консервативная вещь: Тиллману хватает ума и кругозора, чтобы втаскивать в альбом множество интересных тем и мыслей, но реально занимает его только маленький мирок интимных переживаний двух любящих людей. Незадолго до начала записи альбома Тиллман женился и «I Love You, Honeybear» в названии — это, собственно, обращение к жене. Песня «Holy Shit», идущая на альбоме как раз за «Bored in the USA» состоит из возрастающего по интересу перечисления тем способных занять множество людей до конца жизни («холокост», «никто на самом деле тебя не знает», «жизнь коротка», «любое имя розы», «возможно любовь это просто экономика порожденная дефицитом ресурсов») — и приходит к «чего я не понимаю, так это какое все это имеет отношение к нам с тобой». Изменились слова, палитра и манеры, но внутри Тиллман остался все тем же маленьким человеком, поющим маленькие песни о любви.

Из этой трансформации не вытянешь мораль и урок так легко, как из истории успеха Future Islands. Может быть, тут вообще нет урока: Тиллман иногда говорит, что в прошлом амплуа притворялся еще больше, чем сейчас. Еще он говорит, что так боится, что его не поймут правильно, что не дает людям себя хоть как-то понять. Гарри Нильсон, паясничая, притворяясь старым крунером, сам в каком-то смысле им был, и прожил жизнь вполне себе хипповского Фрэнка Синатры. Тиллману такие высоты не по силам, он не видит так хорошо, не умеет так хорошо петь и жить. Его персонаж относится к дебоширам прошлого примерно так же, как персонажи «Second Life» к своим прототипам — и он сам это прекрасно понимает. Можно ли прожить полную творческих свершений жизнь, будучи не самым талантливым и довольно ограниченным артистом? Простительно ли артисту, что он не может, даже когда захочет, сообщить тебе ничего интереснее мысли, что любовь прекрасна? Что делать, если даже прыгая выше головы, ты только допрыгиваешь до уровня нормы своих великих предков? Тиллман не знает ответов на эти и многие другие вопросы, но он умеет их задавать так, что кажется, будто вот-вот и ты сам найдешь ответ.