Дизайнер марки ZDDZ: «Одежда — это медиа, а не способ поднять самооценку»

Этот материал впервые был опубликован в ноябрьском номере журнала «Афиша»

• Вы из богемной петербургской семьи — ваш отец, Сергей Сельянов, продюсировал все фильмы Алексея Балабанова, от «Брата» до «Груза 200». У вас бывали домашние кинопоказы и квартирники?

• Удивительно, но семейных просмотров работ папы у нас не было, хотя дом на 3‑й линии Васильевского острова был завален видеокассетами. Как сейчас помню, валялись «Рассекая волны» Ларса фон Триера и «Нога» с Иваном Охлобыстиным о последствиях афганской войны (этот фильм до сих пор сложно найти). Засыпала я в коммуналке на проспекте Обуховской Обороны под ритмичный звук клавиш печатной машинки — папа всегда работал допоздна. Леша Балабанов часто приходил на праздничные ужины. Я и младший брат его, если честно, побаивались: остальные взрослые были милыми, а Балабанов — молчаливым и замкнутым в себе. Сейчас мне его картина мира куда понятнее. Она реалистична — я особо не верю в радужные поля и в цветочный принт.

• Петербургское детство в 90‑е было похоже атмосферой на балабановские фильмы?

• Нет, тяжесть времени не ощущалась совсем. Стоять с мамой с купонами за едой было весело, а американское сухое молоко — это просто вкусно. В средних классах школы самыми крутыми считались рэперы. В Питере мы тусовались во дворах 7‑й линии и в парадной у Чулка. У всех были клички: Буба, Контроль с Приморской. Сидели на лестницах, бухали, курили, обсуждали хип-хоп. Местом силы считался двор со статуей дракона. Мы так себя и называли — драгоны. Ходили на стрелки со скинами. У меня были розовые волосы и спущенные штаны. Разумеется, слушали KRS-One и Onyx. Они у меня до сих пор в наушниках. Говорю себе: «Даша, хватит. Повзрослей». Но взрослым быть скучно. Мне 30 лет, и процесс формирования продолжается. С той разницей, что теперь понимаешь: все — внутри.

• А модой вы в какой момент увлеклись?

• Меня с детства привлекало визуальное искусство, однако модой я не интересовалась. Рисовала, снимала на пленочную Minolta объекты — знаки, текстуры стен, люки, столбы, двери. Вообще, мне нравился японский язык, я даже хотела пойти на восточный факультет или филологию в СПбГУ, но как-то увидела учебное расписание у филологов, испугалась и выбрала факультет графического дизайна и визуальных коммуникаций. Проучилась два года, влюбилась, все бросила и переехала в Москву. Там я поступила сразу в два университета — Международный институт рекламы и «Британку» на курс графического дизайна. Счастье было недолгим, из-за проблем с наркотиками учебу я бросила и много времени провела бессознательно — хотела все попробовать. После нескольких лет наркотической зависимости я закончила на героине и шесть месяцев провела в рехабе.

• И как выглядит рехаб в России?

• Это был загородный дом в Подмосковье. Там жили двадцать человек с наркотической и алкогольной зависимостью. Целый день мы выполняли задания. Утром наводишь порядок, готовишь еду, потом терапевтические группы, где делишься своими чувствами и учишься осознанно относиться к тому, как ты реагируешь на реальность. Героин и вообще любые наркотики — лишь симптом, а не причина. Причина крылась в неудовлетворенности реальностью. Если бы я туда не поехала, не уверена, что выжила бы. Это был сильный опыт, но я рада, что все позади. После рехаба я в третий раз вернулась к учебе. Повышивала крестиком в МХПИ и вновь пошла в «Британку», но уже на курс дизайна одежды. Серьезно задуматься про моду меня побудили коллекции Вивь­ен Вест­вуд — страшно заинтересовало, как сконструированы вещи: непонятно как сидят на теле и при этом завораживают. У нее все технически умно сделано. Кажется, рукав — полукруг, а на деле — квадрат, собранный в драпировки «ступеньками». Обыватель этого никогда не увидит и не поймет.

• Когда вы оказались в Лондоне?

• На четвертом курсе «Британки» едешь на год в Хартфордшир шить выпускную коллекцию посреди английских полей. Виза позволяла учиться и работать. Я мастерила корсеты в ателье вечерних платьев, стажировалась у британского дизайнера Даниель Скатт (она работает на Topshop, Matthew Williamson, а ранее занималась второй линией Alexander McQueen). «Британку» закончила с отличием, влюбилась в парня и поняла: точно остаюсь в Лондоне. Дальше — трехмесячный курс по инновационному конструированию в Central Saint Martins. Задания были вроде «сконструируй вещь по фотографии». Перед тобой рукав из коллекции Пьера Кардена 1967 года, у тебя есть два часа сшить его один в один.

• До запуска ZDDZ вы проходили стажировку у Мела Оттенберга, стилиста Рианны. Каково это было?

• Не понимаю, когда говорят: «Сложно устроиться на стажировку». Через год обучения в Лондоне я взяла и написала Оттенбергу сообщение в фейсбуке. Мел ответил: «Будем в Англии — дадим знать». Естественно, такие люди не дают знать. Я писала и писала им год. Упорно. Писем сто! В конце концов Оттенберг говорит: «У нас тур в Англии, нужна помощь». Так я оказалась единственным интерном. Собирала наряды для выступлений Рианны в туре, для выходов на улицу, а заодно и костюмы концертной труппе. Работа строилась так. В каждом городе Оттенбергу помогает стилист, стажер (им была я) и его бойфренд Адам Сельман, он делает часть нарядов вручную — вроде бомбера с вышивкой из пайеток. Адам и Мел уже приезжают из Штатов с двадцатью огромными сумками с одеждой молодых марок и новейшими кроссовками Джереми Скотта. Оттенберг дает бриф с картинками и описанием. Например, на выступление для BBC Weekend Рианне надо было собрать образ «Клеопатра из гетто» — и будьте уверены, он прочитал не один исторический труд о Клеопатре. Человек Мел требовательный. Забыла 20 кожаных кепок? Магазины закрываются через 15 минут? Не волнует. Езжай, …! Стайлинг — это бесконечное мотание с тяжелыми тюками. Очень развивает смирение. На примерки Рианны нас не пускали. Это таинство, которое всегда ароматно пахло травой. Наверное, поэтому и не пускали.

• С кем вы запустили ZDDZ?

• На протяжении учебы в «Британке» рядом были подруги Зоя и Маша. Вместе учились, вместе переехали в Лондон, стажировались и запустили марку одежды. Название ZDDZ составлено из букв имен Даша и Зоя. Первую коллекцию шили дома на полу. Потом я осталась одна. Видимо, был сильнее интерес. Теперь Зоя в Harrods, а Маша разочаровалась и работает в кофешопе в Хэмпстеде. Вообще, люди вокруг ZDDZ появляются случайно. Лиза Кологреева первая из российской прессы написала про ZDDZ для Wonderzine, а потом напросилась пожить у меня во время Лондонской недели моды. Мы подружились, и работа закрутилась. Лиза с порога заявила: «Надо тебе снять нормальный лукбук» — и сняла. Собрала команду, силой притащила меня на встречу с Денисом Ерховым из Items и Wood Wood и Катей Петуховой — сейчас ребята занимаются менеджментом марки. Лиза знает, кого пригласить на показ или в шоу-рум. Кто такая Джованна Батталья? Кто такой Хэмиш Боулс? Я имена из мира моды до сих пор не выучила. Случайно появилась не только Лиза. Скажем, когда мы загрузили в твиттер и фейсбук лукбук самой первой сырой коллекции, нас нашла одна англичанка и стала помогать марке в Лондоне. Благодаря ей вещи оказались у Риты Оры, и она же рассказала нам о конкурсе VFiles.

• VFiles — один из самых прогрессивных модных магазинов в мире с собственной медиаплатформой и социальной сетью. Как тебе удалось к ним попасть?

• VFiles организуют показ молодых марок в рамках Нью-Йорской недели моды. Стать участником шоу может каждый. Загружаешь лукбук на сайт VFiles и ждешь. Жюри выбирает трех дизайнеров со всего мира. Это шанс пробиться в индустрию без связей. Мы загрузили и забыли. Через два месяца — звонок: «Есть наброски новой коллекции? Пришлите сегодня». Я за ночь все нарисовала, отфотошопила и отправила.

• В коллекциях ZDDZ очень много принтов с лозунгами — «Fragile», «Hard Work», «Relax», «Pay please here», «Open as usual». Откуда они?

• Во время обучения в «Британке» я увидела работы Кэтрин Хэмнетт. В середине 80‑х она прославилась футболками с политическими лозунгами «Worldwide Nuclear Ban Now», «Leaders Suck», «Use a Condom» — их носили музыканты Queen. С тех пор мне интересна одежда простого кроя, но с высказываниями. Фразы я за­имствую из окружающего мира. На груди у девушки даже невинное «Open as usual» звучит провокационно. Одежда для меня — медиа, а не способ поднять самооценку. Вещи говорят за тебя, когда ты молчишь.

• И Лондон, и Нью-Йорк требуют финансовых вложений. Вам помогает отец?

• Есть такое выражение — «бизнес-ангел», оно появилось в театральной среде Нью-Йорка в начале XX века. Так называли обеспеченных зрителей, готовых рисковать и вкладываться в новые постановки. Вот и мой папа так: выдал марке кредит и следит за ее делами. Может прислать сообщение: «Был в «Цветном». Красивый постер с коллекцией. Но почему мало твоих вещей?» Держит в тонусе. Еще он часто говорит: «Ты режиссер. Нужен продюсер, который будет дела вести». И он прав. Я так себе бизнесмен. Сейчас на встречи с отцом ездят Денис и Катя, у них все таблицы и цифры. Мне приходиться «букировать» папу заранее, чтобы поужинать с ним. Он трудоголик и даже сейчас, в шестьдесят лет, как работал до ночи, так и работает. У него такой задор в глазах, что я сама ему иногда завидую!

• Вы сами никогда не хотели заниматься кино, а не модой?

• Мой звездный час в кино наступил, когда я с братом попала в массовку папиного фильма «Время печали еще не пришло». Попробовала пальчиком воду и больше туда не стремилась. Папа дал понять: актеры уязвимы и зависимы от кастингов, а нужно стремиться к независимости. Кино трудоемко в производстве, по сравнению с ним мода куда легче. К тому же, чтобы делать фильмы, нужен жизненный опыт. У меня его не было. Сейчас я постепенно начинаю снимать.

• Два сезона назад вы стали снимать короткометражки про московских подростков в поддержку своих коллекций. Почему именно они стали героями?

• Меня интересуют подростки как социальная прослойка. Их мир, жизненный опыт, переживания. Когда тебе 17–20 лет, ты не всегда понимаешь, что с тобой происходит и как с этим справляться. Это мне близко. Когда мне плохо, я сама легко ухожу в пике: парни, безудержный шопинг на «Амазоне». Хотя все ищут спокойствие, любовь и счастье. Мини-фильмы для ZDDZ — личный проект. С первым опытом мне помогал молодой режиссер МХТ Саша Молочников, чьи контакты дал папа. Для второго фильма я сама взяла VHS-камеру в руки и проинтервьюировала молодых людей на тему депрессии в Москве.

• Почему вы взялись за эту тему?

• Большинство ребят считают, что депрессия — это тренд. Модно быть злым. Для коллекции мы придумали несуществующий антидепрессант «Зонакс». Создали логотип и даже сняли рекламную кампанию. «Зонакс» — метафора всех заменителей счастья, а слоган коллекции — «Help Yourself». В 17 лет я много времени провела в питерском техно-клубе «Туннель». Так появилась история про техно — оно очень хорошо подходит к депрессии. Год назад я сама пережила этот опыт. Внешне все было супер: только вернулась с Нью-Йоркской недели моды, сделала шоу с командой VFiles. Это феномен фасада: вы с айфоном, показами в Америке — и при этом несчастны, а просто фасад держите.

• Вашу первую короткометражку опубликовали Dazed & Confuzed, Hypebeast, Сlashmusic, Bullet Media. Им понравилась история российских «деток», но они описали ее словами «постсоветское поколение». Не бесит?

• Очень. Идея России как постсо­вет­ского пространства — скучная, предсказуемая и коммерческая. Я же не вышиваю на одежде серп и молот, не спрашиваю молодежь в своем фильме о Путине или о том, как им жилось в 1991 году! Наоборот, молодые ребята из Москвы говорят о вещах, понятных всем: о любви, злости, нежности, свободе, а не о «нашей России».

• Сейчас вы много времени проводите в Сербии, куда перенесли производство марки. Как вам там?

• В Сербии меньше зарабатывают и выбор меньше — здесь нет миллиона брендов, зато благодаря этому куда больше свободы. Студия у нас на окраине Белграда на реке. Утром по пути на работу я захожу на рынок, где покупаю килограмм персиков за 20 руб­лей. Почти никто не заботится о том, чтобы выглядеть модно или круто, люди просто живут — и это чудесно. Не ломаешь часами голову, какую зубную пасту выбрать, как в Нью-Йорке, например.