Лучшие фотографы страны Сергей Братков

Харьковский фотограф и художник, преподаватель Школы имени Родченко, автор эпохальной съемки гуляющих в парке Горького десантников. Последние полтора года снимает исключительно Москву и то, что в ней происходит, — результатом стала выставка «Шапито Moscow» в шоколадном цехе «Красного октября».

— Много лет назад я интервьюировала людей, только что переехавших на ПМЖ Москву. Спрашивала, похожа ли Москва на тот город, который они себе воображали. Вы мне тогда сказали, что Красная площадь оказалась недостаточно большой. Теперь вы москвич; более того, присутствуете при полном преображении столицы. Нравится?

— У меня со временем появились любимые места, где провожу много времени. В парк Горького, например, хожу очень давно. Да, парк претерпел сильные изменения. Мне кое-что нравится, кое-что не нравится. Жаль, что исчез трэш, теперь за ним надо ездить на ВДНХ. Само собой, не очень нравится, что в воскресные дни по парку тяжело передвигаться. С другой стороны, это естественно: люди на окраинах не имеют достойных, красивых, разрекламированных мест и поэтому едут сюда. Кстати, первая фотография Сергея Браткова, напечатанная в «Афише», тоже была в парке сделана — в день ВДВ. И представьте себе, после публикации в «Риджину» — тогда еще на Тверскую улицу — пришел один из десантников, герой этой фотографии. Я в это время находился в кабинете Овчаренко. Охранник мне говорит: «Тут один десантник пришел, тебя ищет». Ну, думаю, сейчас вломит. Он сказал: «Ну ты вообще, ну это просто фантастика!»

— Как вы думаете, в этом году десантников в парк Горького пустят?

— Не знаю — должны. Это же их насиженное место! Но мне как бы неинтересно. Снял один раз, а потом что — второй? Неинтересно возвращаться туда, где уже был.

— Как произошло, что там появилась ваша инсталляция «Горько»?

— Два года назад, когда «Гараж» наметил свое перемещение, мне предложили сделать что-то для парка Горького. Так и сказали: «Ну слушай, ну сделай что-нибудь хорошее!» Первая мысль была поставить на набережной, которая тогда очищалась от аттракционов, три мачты, на которых крупно неоном было бы написано в сторону этих плавресторанов одно из изречений Гагарина…

— «Поехали»?

— Нет. «Из ресторанов в космос не летают». Это его самая великолепная фраза. Я не помню, откуда — я то ли услышал, то ли ее прочитал, — но это действительно гагаринские слова. Он сказал их где-то в магазине «Охота» в подвале на Лубянке. Да, наверное, там. Крупная надпись, чтобы буквы горели. Хотя бы неоном. Но — не удалось. Наверное, дорогим оказался проект. В результате мое сотрудничество с парком реализовалось в такой практической вещи, как памятник для влюбленных, которые приезжают в парк. Это был мой безвозмездный подарок парку Горького.

— Как вы вообще начали фотографировать?

— Все фотографировали, и я фотографировал. У нас у всех в городе были фотоаппараты. В Харькове ведь существовала колония им. Дзержинского, на базе которой в какой-то момент возник завод ФЭД, в расшифровке «Феликс Эдмундович Дзержинский». И на этом заводе выпускали фотоаппарат ФЭД. Хорошая камера, аналог лейки — тяжелая, дальномерная, механическая. ФЭД был в каждой харьковской семье. И у моего папы он был тоже. Первой я снял бабушку. Было это где-то в классе пятом или шестом. А у меня бабушка была такая… Любила она сниматься на курортах.

— Говорят, вы из тех фотографов, которые с камерой не расстаются.

— Да вот она, камера-то. Ношу ее даже без крышки — объектив постоянно заляпан. Снимаю все подряд. Ну вот смотрите: какие-то пивные краны возле храма Христа Спасителя… Или вот девушки! А вот опять храм Христа Спасителя за какими-то неприятным забором, и какие-то люди работают… Я снимаю все время. Для меня это тренировка. Я тут прочитал, почему русские туристы за границей все время снимают. У них определенный комплекс — они чувствуют себя в стране чужими, им нечем себя занять. Но я к себе это не примеряю, потому что я профессионал. Когда камеры нет — забываешь ее по каким-то причинам, то все время на глаза попадается именно то, что очень хотелось бы снять. И ты прямо жалеешь, что нет с собой камеры, прямо очень сильное ощущение испытываешь. Но такое со мной редко случается. Понимаете, я беру ее с собой, когда в булочную иду. Чаще бывает, что — бах! — разряжена батарейка или память какую-то забыл в нее вставить. То есть я каждую минуту знаю, что в любой момент может возникнуть нечто важное, что надо будет обязательно снять. Это первый момент, почему я повсюду с камерой. Второй: последние полтора года я снимаю Москву. И буду продолжать ее снимать какое-то время. Потому что мне это интересно. Жизнь тут такая сюрреалистическая, что она не надоедает. Постоянно ощущаешь, что когда-то ты уедешь из Москвы. Куда? Ну мы все куда-то уедем — на небеса, к примеру, — и надо успеть выполнить свою задачу.

— Полгода назад мы выпустили первый в истории «Афиши» политический номер. Много времени потратили, чтобы найти красивые снимки с Болотной или с Сахарова. Так и не нашли.

— Ко мне бы обратились! У меня все есть. Первый митинг, на который меня сагитировала пойти группа «Война», был два или три года назад на Болотной. Это был небольшой каспаровский митинг, на котором художники устраивали выставки. Работу я придумал для этого митинга исходя из того, что на Болотной площади нет стен. То есть моя работа должна стоять сама по себе, как скульптура. И вот перед Первым мая отлил дома в кастрюле из бетона тяжелую шайбу, сходил в магазин хозяйственный и купил толстую проволоку полуметровую, заточил ее с одного конца, распечатал в интернете фотографии диктаторов, которые любили грозить пальцем. Короче, хотел сделать шашлык-елку. Первого числа я упаковал шайбу в рюкзак, проволоку завернул в газету и пришел на Болотную площадь. Конечно, проходя через рамки металлоискателя, я обратил на себя внимание. Милиционеры закричали: «Товарищ полковник! У него заточка!» Кончилось все благополучно. Через какое-то время «Война» протащила мою заточку в брюках — они ж воры артистические! И моя шашлык-елка стояла. То есть если вы хотели спросить меня, хожу ли я на митинги, то — да, хожу.

— И разделяете устремления митингующих?

— Критические — да. Но, скорее всего, больше хожу, чем участвую. Всякий раз, когда объявляют даты нового митинга, я думаю: надо идти, потому что никто ж не придет! Такая вот у меня реакция. Кроме того, сейчас под знаменами Pussy Riot мои ребята из Школы им. Родченко ходят, и мне нужно быть с ними. Насчет самих «пусси» могу сказать, что острое искусство — это всегда «вызываю огонь на себя». Люди со временем зарастают таким толстым панцирем, который прошибить бывает очень-очень тяжело. И тогда художники идут на такие вот острые вещи и, безусловно, ожидают ответного удара.

— То есть Pussy Riot обдуманно пошли на заклание?

— Я видел их выступления — они искренние люди. Я не думаю, что все это делалось из каких-то соображений карьерных.

— А ваши украинские Femen?

— О, вот это точно карьерные соображения! Тем более — вы слышали? — у них есть организация, ими руководит мужчина.

— Вот правильно мне Борис Михайлов говорил, что Femen вполне отдают себе отчет в том, что как это красиво, когда тебя голую распинают менты.

— Наталь, не могу ничего по этому поводу сказать. Мне «пусси» кажутся красивее, эстетичнее. А Femen… Там не все девушки красивые. Фигуристые — да, но не красивые. А вот митинги, кстати говоря, все красивые. В московских, правда, мало креатива, но это другое дело.

— Думаете, было бы больше креатива и отдача была больше? Что же, режиссировать митинги надо?

— Все же борются за картинку сегодня. И те, кто снимает с вертолета, кстати говоря, тоже. И ребятам в Школе Родченко, когда мы с ними о митингах беседовали, я показывал картинки — различные формы митингов в разных странах. Этим, к примеру, отличаются испанцы. Представьте себе: митинг — шествие даже, — посвященный правам животных. Люди идут и в белых перчатках несут мертвых животных. Или японцы, митингующие больше по поводу экологии и атомной энергетики, которые ложатся попеременно на асфальт, а на спинах у них надписи. А массовые маски в Occupy Wall Street — сейчас это запрещено, но сама маска! Очень красивая картинка, великолепная! В России меня больше всего потрясла, конечно, картина шестого числа, когда первая колонна не свернула в сторону, с моста, а пошла дальше. Мне это напомнило Киев, «оранжевый» Киев. Я помню восторг людей, сигналы автомобилистов, общее воодушевление. Но когда люди направились в сторону президентского дворца через Банковскую улицу, они увидели в таком сером киевском небе построенные четырехугольником омоновцев, закрытых щитами и в шлемами. Их и тогда уже называли «космонавтами». И это было страшно. И людям — пока они шли — было весело, но как только они это видели, то останавливались как вкопанные. Вот это произошло в Москве: когда люди увидели это рыцарское войско на мосту Каменном, а позади кремлевский замок. А еще это было предвечернее время, а вокруг этих рыцарей — их вассалы, просто солдаты. Это была грандиозная картина, как перед битвой. По-моему, даже порохом в воздухе пахло. Я шел в первой колонне, и мне тоже было страшно. Все остальное было уже совсем страшно, но в современном городе от этого уже никуда не деться. Это данность нашего времени.

— Честно говоря, я надеялась, что футбол нас всех отвлечет хотя бы на время.

— Отвлек-отвлек. Я вот смотрел очень ответственную игру Украины с Францией. Один Шевченко чего стоит! Ветераны — вот что сейчас главное. А все говорят — молодежь, молодежь… Ерунда! Вы посмотрите на киевское «Динамо». Кто делает всю игру? Ветераны! Я вот принял участие в Киевской биеннале. Говорю организаторам: «Посмотрите, вон стоит крупная инсталляция Кабакова. Он все свои крупные вещи сделал, когда ему было за 50. Если бы он жил сегодня, то вы бы его потеряли, потому что даете деньги только молодым художникам». При нынешнем отношении, тех преференциях, которые получают молодые, на Кабакова бы денег никто не дал.

— Да у нас никому денег особо не дают. Вот и кино практически не снимают.

— Я русское кино мало смотрю. Меня в современном российском кино смущает какой-то надрыв. Меня это отталкивает. Я, наверное, сам такой, но смотреть на это не могу. Там, где повышают интонацию, переходят на крики — все это мне фальшивым кажется. И мало операторской работы. Недавно смотрел фильм — в гостях, по телевизору, утром. Советский фильм, 60-е годы: разрез железной руды или угля, передовик-водитель набирает больше, чем надо, и его машина переворачивается. Как все это снято, как снят этот экскаватор! Не Довженко, «Земля», но — большое кино. Я все думаю его в интернете найти.

— Часто интернетом пользуетесь?

— В фейсбуке смотрю фотографии — там много всего визуального. В Школе Родченко у меня есть стандартное задание: мы собираемся и обсуждаем то, что нас больше всего поразило за неделю. Что-то из того, что студенты выбирают, меня удивляет. Мне вот за последнюю неделю больше всего понравилась только одна фотография. В скале овальный пролом, к которому ведет длинный бетонный желоб, и по нему плывут три акулы, а внутри круглое пространство из рыб. Удивительно. Недавно со студентами ходил в зоопарк. Сам зоопарк снимать было не нужно, но я просил на какие-то удивительные вещи обращать внимание, на то, как устроен быт животных. Мы пассивные наблюдатели, мы даже не можем сконцентрироваться на горе этих животных, не можем постигнуть эту драму. Работники зоопарка занимают какую-то позицию, пытаются этим зверям облегчить участь, организовать им досуг, что-то сделать с организацией самого зоопарка. Я говорю ребятам: фиксируйте то, что сможете использовать в будущем, прогнозируйте. У меня-то самого, например, взгляд тренированный: я представляю, что будет в следующий момент, прогнозирую, как человек себя будет вести.

— То есть вы фотографируете на улице человека, видите, что он недоволен, и прогнозируете, через сколько секунд он разобьет вам камеру, чтобы успеть ретироваться?

— Обычно я стараюсь снимать скрытно. Но когда снимаю где-нибудь в тамбуре поезда и понимаю, что меня вот-вот обнаружат, то начинаю бриться фотоаппаратом, как будто он есть электробритва. Вот так, вот так… На самом деле снимать скрытно не так уж трудно. Надеваешь на себя шапку-невидимку — и ты исчез! Люди ведь воспринимают тебя энергетически. Или еще проще: изображаешь идиота, сосредоточенно смотришь на одного человека, а снимаешь другого.

В экспертный совет «Афиши» вошли московские арт- и фотодиректоры и галеристы: Максим Балабин, Наталья Ганелина, Нина Гомиашвили, Наталья Григорьева, Владимир Дудченко, Анна Зекрия, Александр Земляниченко, Александр Лапин, Ирина Меглинская, Виктория Мусвик, Максим Никаноров, Михаил Сметана, Мария ­Сорокина, Артем Чернов, Анна Шпакова