Итоги нулевых Григорий Чхартишвили (Борис Акунин), писатель, 54 года

— Вы недавно сказали, что нулевые были «отвратительным десятилетием». Вы до сих пор так считаете? Каков главный опыт, полученный в нулевых?

— Я назвал минувшее десятилетие отвратительным? В каком, интересно, контексте? Не помню. Наверное, не в духе был. Вообще-то, я так не думаю. Было много отвратительного (в частности, в отечественной политической жизни), но, вообще-то, я ставлю нулевым годам твердую четверку. Как и девяностым, которые сейчас принято осуждать. Главное, что произошло за эти десять лет: мы стали из нищей страны страной бедной, а бедность, как мы помним, это уже не порок-с. Основной урок населением усвоен: жить надо, полагаясь на себя и ничего не ожидая от государства. Это очень важная ступенька для людей, которых столько лет отучивали от самостоятельности. Впереди ждут новые ступеньки. Много.

— Насколько вообще можно говорить о том, что нулевые закончились?

— Закончились нулевые или нет, мы узнаем в 2012 году. Запросто можем забуксовать на той же нулевой отметке еще лет на двенадцать.

— В начале нулевых в критике проскакивала параллель между Фандориным и Путиным — как носителями идеи государства, привносящими порядок в российский хаос. Есть ли сейчас что-нибудь общее между этими героями? Кто такой для вас Путин?

— Путин в моем восприятии — носитель подросткового сознания со всеми атрибутами этого трудного возраста: показным мачизмом, шпанистостью, кучей комплексов. В нулевые годы он совпадал по стадии развития с основной массой населения. Но население потихоньку взрослеет, а Путин все тот же. Тигров целует, на конях скачет, бицепсы демонстрирует, желваками играет. Попрошу с моим Фандориным его не сравнивать. Эраст Петрович у меня от романа к роману делается все более зрелым человеком.

— Вы сами за эти 10 лет превратились из эксперта, известного в кругу специалистов, в почти что рок-звезду. Сама эпоха сыграла в этом какую-то роль? Или вам приходилось ее преодолевать?

— Да, в общем, грех жаловаться. Мне здорово повезло, что в силу совпадения случайных факторов на определенном отрезке времени вкусы публики совпали с моими. Не знаю, выиграла ли от этого публика, но я точно выиграл.

— Существует ли, на ваш взгляд, какой-нибудь текст — роман, статья, анекдот, — который точнее всего отражал был двухтысячные как эпоху? Насколько вообще в нулевые был важен текст как форма высказывания и литература как вид искусства?

— Такой текст, возможно, и есть, но штука в том, что я уже десять лет совсем не читаю художественной литературы. Для моего ремесла это вредно. А текст у нас по-прежнему важен, Россия была и остается литературоцентричной страной. Все пишут, все хотят быть писателями. Даже члены партии и правительства. Основной напор литтворчества переместился в блоги, ну и отлично. У нас ведь вообще вследствие тотальной капитуляции телевидения центр информационной и культурной жизни все больше перемещается в интернет. Литература останется с нами, а мы с нею. Бумажная она будет или нет, не столь важно.

— Почему Ходорковский — один из важнейших героев эпохи — так и не стал героем ни одного литературного произведения? Как вы могли бы описать систему отношений между литературой и реальностью в нулевые? Является ли литература ключом к этой эпохе?

— Я собирался написать роман, действие которого происходило бы в двух временных пластах: во Франции времен Дрейфуса и в России времен Ходорковского. Но потом понял, что это слишком серьезная и больная тема. Не для беллетристического, то есть косвенного, а для прямого высказывания. Насчет соотношения литературы и реальности — если мы говорим о fiction, — здесь эмоциональная и экзистенциальная правда важнее фактической. Для фактов существует non-fiction. А ключ к нулевым потомки, вероятно, будут искать в произведениях Пелевина, Сорокина, Прилепина, Алексея Иванова. Может, и найдут.

— Отношения писателя с государством — как они строились?

— Слава богу, властям на литературу наплевать. Они на нас внимания не обращают. А мы, писатели, ну тут каждый выбирает сам. Я, например, считаю, что нашему брату от власти надо в принципе держаться на расстоянии. А уж от такой несимпатичной тем более.

— В начале нулевых у книжного рынка был запрос на хорошие, «качественные» детективы и жанровую литературу вообще. Тем не менее к концу нулевых в магазинах почти нет хороших отечественных жанровых авторов — и много социальной литературы, тяжелого реализма. Почему устояла эта традиционная литературная иерархия жанров? Почему массовая литература так и не стала в полной мере респектабельной? Почему не получилось создать этот Клуб беллетристов, о котором вы говорили в начале нулевых?

— Иерархия устояла, потому что она оправдана. У серьезной литературы и у беллетристики разные задачи и функции. Первая относится к области искусства (хорошего или плохого), вторая — к сфере культуры (хорошей или плохой). Насчет респектабельности — ну, наверное, нормально, что «серьезному» автору, пишущему кровью сердца за мизерные гонорары, достается больше общественного уважения, чем автору массовой литературы. С Клубом беллетристов одна загвоздка: у нас, массовиков-затейников, не хватает времени на общение, потому что мы в отличие от рабов вдохновения все время работаем — у нас бесконечные елки.

— Какова была роль интеллигенции в нулевые? Что с ней произошло? Можно ли говорить о вине интеллигенции в произошедшем в России в нулевые?

— Мне кажется, что прежняя интеллигенция постепенно трансформируется и расслаивается. Вина? Если она и есть, то приходится не на нулевые, а на девяностые, когда многие представители этого класса получили возможность претворить свои идеи в жизнь, попали во власть — и, увы, проявили себя не лучшим образом. Эх, сладкоголосые «прорабы перестройки», певчие избранники России.

— Зачем вы в 2010 году завели себе ЖЖ — как раз когда все стали говорить о том, что ресурс умирает? Чем, на ваш взгляд, вообще можно объяснить феномен социальных сетей и блогов? Это новая форма массового письма — источник для литератора — или они профанируют писательскую деятельность?

— Не знаю, как ЖЖ, но блог как текстовой жанр не умрет, он пришел надолго. Ведь люди в большинстве своем ужасно одиноки. Их не понимают, не слушают, они неинтересны окружающим. А блог дает тебе возможность обратиться к городу и миру. Вдруг кто-то услышит? Вдруг найдешь родственную душу? Даже если не найдешь — все равно будешь в выигрыше. Потому что привычка к письменной рефлексии развивает личность. Ну а я завел себе блог, потому что нуждаюсь в досуге. Был у меня знакомый банкир, совершенно чокнутый трудоголик. Однажды я его спросил, бывает ли у него свободное время. Банкир вдруг просветлел лицом и говорит: «У меня есть хобби. Чтобы отдохнуть, я играю на рынке ценных бумаг Армении». Вот и я завел блог «Любовь к истории» примерно с теми же целями.

— Как вы относитесь к прогнозам о скором «конце бумаги»? Он ведет к концу литературы?

— Я хорошо отношусь к «концу бумаги». Мне нравятся ридеры. Я жду с нетерпением, когда можно будет использовать в литературе новые возможности, которые открывает электроника. А литература — она сильная, всеядная. Ее ничто не заменит.