«Ночь в одиноком октябре» Роджера Желязны
Когда ночь в канун Дня всех святых совпадает с полнолунием, начинается смертельная игра, связанная с древними богами, которые мечтают вторгнуться в наш мир. Ее правила мы выясняем по мере развития сюжета, а многих из участников хорошо знаем с детства — например, легендарного сыщика и его напарника или живущего в склепе графа из Восточной Европы.
Повествование ведется от лица пса Снаффа, чей хозяин — галантный Джек, очень напоминающий Потрошителя. Чтобы вычислить место проведения игры, Снаффу потребуется взаимодействовать с остальными зверями-компаньонами. История дружбы и соперничества разумных животных — основная в романе, а их личности гораздо ярче, чем характеры людей.
«Ночь в одиноком октябре» — блестящий постмодернистский текст, огромное признание в любви англоязычной фантастике, фольклору, традиционным образам массовой культуры и классическим фильмам ужасов прошлого века. Даже для искушенного любителя литературных загадок будет вызовом отыскать все референсы и правильно их интерпретировать. Ценители первоклассной готической атмосферы, в свою очередь, совершат увлекательное путешествие по кладбищам, древним соборам, особнякам и склепам.
«Переходный возраст» Анны Старобинец
Анна Старобинец, в последние годы известная скорее детскими книгами, работает с жанром ужасов так, как никто другой в современной российской прозе. Сборник рассказов и повестей «Переходный возраст» — уникальный пример русскоязычного хоррора в постсоветских реалиях, написанного в абсолютно западной манере. Каждая история сборника — это кинематографичное и хитроумно-жестокое исследование глубин кошмара, таящихся в наиболее будничных и безобидных вещах.
Летающие муравьи в лесу рядом с новым районом, безотчетный страх перед не так закрывшимися дверьми вагона метро, компульсивные стремления подростка подчиняться правилам во избежание беды — перешагивать через трещины в асфальте и расставлять предметы определенным образом… Пренебрежение мелочами безжалостно и страшно карается. В финале главного героя неизменно ждет столкновение с ужасом, за которым видны очертания еще большего ужаса.
Финальный рассказ «Я жду» интересно перекликается с рассказом «Мерзость» Дмитрия Горчева, самобытнейшего питерского писателя-абсурдиста. Если горчевский герой сдержанно-цинично смотрит на тварь из соплей и щупальцев, пожирающую бомжей и мусор, то у Старобинец он исполняется большой любовью к подобному чудовищу, растущему из кастрюли прокисших щей. Разность взгляда на похожую ситуацию формирует оригинальные жанры — веселую заумь про городской быт и сюрреалистический хоррор.
«Мрак твоих глаз» Ильи Масодова
«Последний советский писатель» — это высказывание Дмитрия Волчека красуется рядом с мертвенно-бледной пионеркой на обложке переиздания знаменитой трилогии книг Ильи Масодова «Мрак твоих глаз», «Тепло твоих рук» и «Сладость губ твоих нежных», впервые увидевших свет в самом начале нулевых.
Затравленная школьница Мария из «Тепла твоих рук» обретает мертвую подружку, убивает собственных родителей, а заодно карает весь взрослый мир, стремящийся осквернить детскую невинность. В «Мраке твоих глаз» Масодов превращает знакомые каждому пионеру образы Зои Космодемьянской или матроса Железняка в демонических существ. С ними мертвая девочка Соня сталкивается в странствии к мавзолею Ленина — центрального божества комсомольского пантеона.
Проза Масодова изобилует подробными сценами каннибализма и садизма, да еще и с педофильским оттенком. Но жестокость проявляют только взрослые, а насилие мертвых детей мягкое, даже беззлобное. Их вдохновляют высшие цели, во имя которых проливают чужую кровь. Мария и Соня совершают акт милосердия, словно бешеных собак, убивая похотливых и развращенных старших.
Спустя 20 лет с момента первого издания Масодов воспринимается провидцем, описавшим скул-шутинги, о которых не имели понятия советские школьники. Предвосхитил он и Алексея Иванова в деле изобретательной демонизации пионерства.
Эдуард Лукоянов в статье про «Мрак твоих глаз» отметил стремление к жуткому в русской культуре. Книги последнего советского писателя Масодова деконструируют коммунистический миф, превращая его фрагменты в пугающие и опасные образы.
«Отель „Лето“» Виталия Терлецкого и Алексея Герасимова
Самый смелый и сумасбродный из русских создателей комиксов для своего нового творения взял за основу композицию Михаила Елизарова «Отель „Лето“». Терлецкий вольно адаптировал сюжет первоисточника, развив его в несколько самостоятельных историй, объединенных общей концепцией.
Раз за разом мы вместе с парнем по имени Тойво и его девушкой Мариной возвращаемся в проклятый четырехзвездочный отель — бывший советский санаторий. Постепенно, с каждым новым эпизодом, становится понятен характер отношений между молодыми людьми, и это лишь сгущает мрак, царящий внутри отеля.
Визуальный стиль комикса родственен панковским плакатам и обложкам начала 80-х, вроде альбома-компиляции «Off the Bone…» группы the Cramps. Черно-белый «Отель» грязен и угловат, и тьма, что наполняет его страницы, периодически сменяется искаженными лицами героев, среди которых особое место занимает ужасный Стекловидов, напоминающий свихнувшегося персонажа Лапенко в инфернальном обличье.
Сюжетно и стилистически «Отель „Лето“» в значительной мере перекликается с компьютерной игрой «Downfall», где схожая молодая пара на грани разрыва приезжает в зловещую гостиницу, безумие растет, а повествование приобретает сюрреалистически-кровавый оттенок. Как «Downfall», так и «Отель» с трудом поддаются интерпретации, втягивая читателя во властные сети кошмарного сна.
Терлецкий, в прошлом году попавший в шорт-лист премии «НОС», создает глубокие и продуманные нарративы не хуже маститых писателей. Виталий успешно легитимизирует комиксы в качестве серьезной литературы.
«Ногти» Михаила Елизарова
Михаил Елизаров, упоминавшийся выше, умеет создавать мрачные и пугающие образы не только в песнях.
В его дебютной повести «Ногти» двое сирот, «умственно отсталый» Бахатов и горбун Глостер вместе оказываются в доме малютки, а затем в интернате для душевнобольных детей, где подвергаются всяческим издевательствам и унижениям. Бахатов с раннего возраста обнаруживает в себе способности к черной магии, которую творит, используя свою кровь и обкусанные ногти. Колдуя он помогает Глостеру стать талантливым пианистом, достичь благополучной жизни и признания за рубежом. Но однажды удача покинет названных братьев, и они окажутся беззащитны перед могуществом сил тьмы.
Сироты прибегают к помощи бесов исключительно для того, чтобы выжить в жестоком и несправедливом мире скудоумных обывателей и мошенников, не пытаясь сознательно навредить даже тем, кто над ними издевался или откровенно использовал. В их числе «благодетель» сирот Микула Антонович Тоболевский, финансовый магнат, словно сошедший с портрета богатого купца, и бездушный Игнат Борисович, директор интерната.
Эти преувеличенно яркие и отрицательные персонажи выглядят почти лубочными. Да и сам гениальный горбун, обладающий невероятный силой, — характерный типаж устного сказа, а сюжет его поездки за границу близок лесковскому «Левше». На первый взгляд «Ногти» производят впечатление ужастика о детях-инвалидах в 90-е годы, но образы персонажей, их поведение и судьба выдержаны в канонах русской классической литературы.
«Песни мертвого сновидца» Томаса Лиготти
В интервью Максиму Семеляку Дэвид Тибет, создатель проекта «Current 93», называет Томаса Лиготти своим любимым писателем. Этот мастодонт американской готики считается одним из самых крупных представителей традиции, восходящей к Эдгару По, Амброузу Бирсу и Говарду Филлипсу Лавкрафту.
Лиготти мастерски передает на бумаге глубочайшее презрение к роду людскому. Особо внимателен он к душевнобольным, психиатрическим лечебницам и странным культам. Писатель подвергает осмеянию и холодной издевке ничтожность человеческой природы, даже те ее аспекты, что принято считать высокими и благородными.
Впечатление о творчестве главного мизантропа американской литературы можно составить по рассказам «Проказник», «Лечебница доктора Локриана» и «Школа тьмы». Лиготти не стремится удивить или шокировать читателя, медленно затягивая его в болото экзистенциального ужаса. Работы прозаика наполнены сильнейшим чувством обреченности и смирения перед скверной, лежащей в фундаменте бытия. «Поток сточных вод, экскремент пространства, копрология творения, энурез самости… та грязь, которой связано все сущее, и конечный продукт из глубочайших бассейнов ночи» — образы, типичные для Лиготти, атрибуты его мировосприятия.
В городах, им описываемых, царит запустение и всеобщая хандра, а их жители похожи на зомби, погруженных в пучину космической скорби. В пейзажах, вышедших из‑под пера Томаса Лиготти, гниют и разлагаются даже камни и небо.