— Ваш фильм создан при финансировании ЮНЕСКО. Такое кино возможно было бы снять при государственном финансировании?
— Я затрудняюсь ответить на этот вопрос, так как никогда не получала государственного финансирования. Наверное, неправильно гадать, дали ли бы мне на него деньги или нет, потому что я не пробовала.
Дело в том, что очень долго государство финансировало провальные проекты компании «Беларусьфильм», покрывая тем самым долги компании, когда на сам проект доходила мизерная часть. Плюс, конечно, там есть художественные советы и вся вот эта вот советская прелесть, показанная в сериале «Оттепель».
В этом году был конкурс проектов, в который по техническим причинам «Беларусьфильм» не попал. Но в итоге профинансировали два частных проекта из четырех возможных лотов. Был большой скандал. Помимо внутренних разборок, многие уверены, что другие два выигравших проекта слетели, потому что были написаны по книгам нелюбимых белорусским государством авторов.
— Существует ли в Беларуси цензура и как она проявляется в культурной сфере?
— Прежде всего, существует самоцензура. Сейчас, конечно, рассуждать об этом сложно, потому что мы все наблюдаем рождение новой Беларуси. Но, если говорить о Беларуси, которая была два месяца назад, да, мы снимали фильмы и думали — запретят, не запретят. Потом махали руками и решали, что, мол, и ладно, запретят — хоть попиаримся, денег ведь на продвижение ни у кого нет. Шучу, конечно.
В 2018 году на фестиваль «Лiстапад» программными директорами был отобран ряд белорусских фильмов в национальную секцию. Эти фильмы потом минкульт не одобрил к показу (учредитель ММКФ «Лістапад» — Министерство культуры Республики Беларусь. — Прим. ред.). Это были лучшие фильмы, звучащие на международных фестивалях. На закрытии члены ФИПРЕССИ вышли на сцену и сделали заявление о том, что они обеспокоены. А это очень плохо для фестиваля, он может потерять свою аккредитацию. Нам как‑то удалось это продавить, и через год эти фильмы уже участвовали в новом «Лiстападе», где почти все взяли призы, потому что действительно были лучшими.
Глобально, наверное, цензура нас всех не касается, потому что я представляю комьюнити независимых кинематографистов. И когда ты снимаешь за частные деньги или вообще бесплатно (что в Беларуси сплошь и рядом и часто единственная возможность снять кино), то о какой цензуре можно говорить?
— Существует ли в Беларуси поддержка пропагандистского кино? Можете привести примеры?
— Вот сняли фильм к 100-летию милиции, ведь милиция — это святое. Есть ряд документальных пропагандистских фильмов. Но все это чаще всего остается на жестких дисках, потому что никто это не смотрит и, что самое смешное, грамотно не продвигает. Ну сгонят школьников, ну покажут, ну и все.
— Свой первый фильм вы сняли за бюджет 4500 долларов, половину которого собрали краудфандингом. Это типично для белорусского молодого кино? Кто‑нибудь еще из ваших знакомых режиссеров так поступал?
— 4500 долларов для белорусского кино — это типично, да. Не могу сказать, что кто‑то собирал так еще на полные метры, собирали на короткометражки. Вообще, игровое белорусское кино новой волны — фильмы за три копейки, которые берут историей, героями и вайбом. Это ситуация, когда нищебродский стиль становится изюминкой. Фильмы Никиты Лаврецкого, Юли Шатун сняты за три копейки, но их любят, их награждают, они удались. Сейчас кино (не каждое, конечно, но в принципе) может быть снято не за баснословные деньги. Важна история и актуальность.
— Это правда, что на съемках «Графа в апельсинах» случился скандал в деревне, в которой снимали? Говорят, там решили, что вы снимаете порнографию…
— Да, было такое. Мы снимали пьянку подростков. Я сказала всем делать все, что они захотят, чтобы в кадре было весело. И наш актер Василий Рихтер (который, кстати, закончил ВГИК и уже снимался у Нигины Сайфуллаевой и вообще строит свою актерскую карьеру в России), в общем, он снял трусы, когда они танцевали во дворе. Это увидел сосед. Скрепы зашатались, и сосед не смог это пережить. В итоге настроил весь дачный поселок против мамы нашей актрисы, которая была хозяйкой дачи, и все обходили ее стороной, как будто она прокаженная. С тех пор он решил, что не даст нам снять кино, и всячески мешал, приговаривая, что уже «видел наше порно в интернете».
— Почему вас интересует тема подростков, детей и молодежи? В одном из интервью вы сказали, что это «непоротое поколение». Как вы считаете, это поколение сейчас сможет построить себе лучшее будущее в стране?
— Это интервью я давала пару дней назад. А сейчас, к сожалению, я могу сказать, что это поколение уже поротое. Притом слово «пороть» — это очень мягкое слово. Как известно, 9 августа белорусы вышли на улицы, чтобы дать понять, что не согласны с результатами выборов. Все было мирно, все просто вышли с флагами и кричали «уходи». Буквально через пару часов приехал ОМОН и стал взрывать светошумовые гранаты и стрелять. А после избивать и паковать людей в автозаки. На данный момент задержано 7000 человек, 80 пропали без вести. В стенах Окрестина над людьми издеваются, их насилуют, пытают, не дают еду и воду, заставляют петь гимн ОМОНа. Тяжелых вывозят в военный госпиталь, где никто не знает, что с ними происходит. Врачи плачут и говорят, что никогда не видели таких телесных повреждений.
Что до «построить лучшее будущее» — я уверена [в этом]. Любое новое поколение лучше старого. Не все это понимают и принимают, но это так. Совдеповская заскорузлая система просто диссонирует с новым. И логично, что громко отживает. Глядя на то, как ведет себя на митингах молодое поколение, которое приходит с плакатами «Беларусы — котики, любовь победит», которое убирает за собой мусор, переходит дорогу всей толпой только на зеленый свет, снимает обувь, когда становится на скамейки, — да, я уверена, эти люди построят лучшее будущее в моей стране. И я ими горжусь.
— Соавтор сценария, он же актер Александр Лесько, сказал в одном интервью, что он подвергался буллингу в школе. Это проблема постсоветских стран или молодежи во всем мире?
— Да, Александр Лесько был очень творчески развитым в школе. Он пел в хоре, ходил на танцы, рисовал, ходил в киношколу — и это не принимали некоторые его одноклассники, как и наш сосед не принимал нас на той даче, когда мы снимали. Отсюда шел буллинг.
Мне сложно судить о других странах, я там не жила. Но думаю, что буллинг есть везде и не только у молодежи. Мне кажется, у взрослых он даже еще больше развит, просто мы не привыкли называть это буллингом. Люди вообще в принципе любят травить друг друга, особенно онлайн. Это самоутверждение. Но в постсоветских странах еще развита нетерпимость к людям, которые другие. Ведь наших бабушек учили быть скованными одной цепью, ходить в одной и той же одежде, не выделяться и так далее. Видимо, в генах это осталось. И теперь каждый, кто отличается, враг, и надо его травить. А идет это все от взрослых.
— Почему у нас в постсоветских странах существует стигматизация ВИЧ-инфицированных?
— Потому что никто не занимается этим. Потому что нет уроков по сексуальному просвещению, тема секса — вообще табу. В результате и получается, что про ВИЧ нам говорят смущающиеся учителя один раз на классном часу с бумажки терминами, которые сами не понимают. Как только мы станем свободно говорить на эти темы, уйдет стигма и, я уверена, инфицирований тоже будет меньше.
— Сейчас во время протестов школьники относили дипломы в школы учителям, которые их предали. В вашем фильме тоже есть предательство школьников учителями. Это очень болезненная тема, когда старшее поколение подставляет своих же детей. Вы сами что‑то подобное когда‑то чувствовали на себе?
— Я в принципе всегда знала, что учителям нельзя доверять. И не особо доверяла. Знаете, вот как раз учительница моего соавтора и актера Александра Лесько и была в такой комиссии, которая считала голоса [на выборах президента]. И когда к ней пришли ее бывшие ученицы независимыми наблюдателями и хотели посмотреть в протокол, который она подделывала, как и почти все избирательные участки, она вызвала на своих любимых учениц милицию и посадила на 15 суток. Милиция очень легко арестовывала независимых избирателей в дни выборов, чтобы не дать им увидеть, как это делается. Для меня это за гранью, это дно дна.
— Я в рецензии сравнила ваш фильм с картиной «Детки» Ларри Кларка. Как вы считаете, это уместно?
— Мне сложно сейчас восстановить по памяти этот фильм, я смотрела его давно. Но мне кажется, что американская молодежь 90-х и белорусская молодежь-2020 — это разные люди. Хотя, конечно, в своем развитии мы отстаем примерно на эти 30 лет, если не больше. Но у нас есть интернет, и это все меняет.
— Вы также сняли фильм о том, как встретились белорус и сириец в поезде на Варшаву. Почему именно сириец? Из‑за войны? То есть тема военных конфликтов вас волнует?
— Я всегда где‑то в глубине души чувствовала, что мы сами беженцы. Я не хочу давать мрачных прогнозов, драматизировать и нагонять плохой энергии в нынешнюю белорусскую ситуацию, но около 2,5 миллионов белорусов живет за рубежом. И по факту все эти люди — это беженцы в лучшую жизнь, в жизнь, где не нарушаются права человека.
Меня не интересует тема военных конфликтов, я вообще жуткая пацифистка, но я очень боюсь излишней милитаризации нашей страны, которая уже видно, во что вылилась. А сириец — потому что, наверное, на тот момент бежали сирийцы. Хотя у нас был период, когда в Бресте на вокзале застревало большое количество чеченцев, которые ехали в Европу, а Польша их не пускала. Так они оставались на вокзале и не знали, что делать дальше.
— Например, украинская молодежь стремится поступить в польские вузы. В Беларуси, кажется, эта тенденция еще сильнее. Вы сами живете сейчас в Варшаве. Сильно ли там белорусское комьюнити?
— Да, конечно, белорусов там не так много, как украинцев, но их достаточно. Там живет много образованных, талантливых и высококвалифицированных белорусов, которые уехали туда, где их будут уважать, где они смогут спокойно и углубленно заниматься своей профессией. У многих белорусов есть карта поляка, поэтому уехать туда им легко.
— Польша — довольно консервативная страна, в которой запрещены аборты и сильна церковь. Как там относятся к ВИЧ-инфицированным и ЛГБТ? Если так же, то почему молодежь стремится уехать?
— Поляки смотрели наше кино и сказали, что это про них. Да, есть там с этим нюансы. Но есть одно маленькое но: пока в Польше есть хотя бы иллюзия демократии. Там может проходить гей-парад, а параллельно ездить автобусик, вещающий о том, что уроки по сексуальному просвещению — это растление малолетних. И всем ок, каждый имеет право на голос. Куда это будет развиваться дальше, конечно, интересно. Но на президентских выборах в этом году 49% проголосовало [во втором туре] за либерального кандидата, и это очень много, и с этим будут считаться.
— Как вы относитесь к успеху Дарьи Жук с фильмом «Хрусталь»? Вам понравился фильм? А сериал «Содержанки-2»?
— Я очень радуюсь за Дашу и считаю, что она прорубила всем белорусам окно в Европу. Белорусское киноисчисление разделилось на до- и постхрустальный период. Что до «Содержанок-2», я считаю, Даша проделала блестящую режиссерскую работу, сохранив при этом стилистику, заданную в первом сезоне.
— Кто в Беларуси сейчас главный кинематографический голос? А голос молодого поколения?
— Мне кажется, нет такого, чтобы один голос. Есть белорусская новая волна: это Никита Лаврецкий, Юля Шатун, Даша Жук, Настя Мирошниченко, Андрей Кутило, Максим Швед. Нас больше, но эти люди уже заявили о себе громкими фильмами. Эти люди делают современное белорусское кино. Честное и с надрывом.
