От «этического рейха» до «Санта-Барбары»: чем жил российский театр в 2021 году

Февральский манифест режиссера «Похищение Европы 2.0», опубликованный в «Новой газете», обсуждали не меньше, чем любой его спектакль или сериал, — а может, и больше. Богомолов раскритиковал западную левую повестку, многократно сравнив «новую этику» с нацизмом. Западное общество, как утверждает автор, угнетает животное начало в человеке и лишает его права на ненависть.

Если внимательно смотреть спектакли режиссера, возникает ощущение, будто в манифесте он кое-чего недоговаривает. Его любимые персонажи — красноречивые манипуляторы. Да и в собственном ремесле Богомолов ценит возможность управлять эмоциями публики, заставлять ее видеть то, чего нет, и сопереживать тому, что в норме не должно вызывать сопереживаний (вроде героической пьесы-агитки Виктора Гусева, написанной накануне Большого террора). Творчество для Богомолова значит власть над обывателями, особый талант в его представлении должен гарантировать особый статус — а в «этическом рейхе» так называемые заурядные люди непременно будут этот статус оспаривать.

В заключительных абзацах Богомолов пишет о России, которую хочет видеть «Европой здорового человека», оплотом здравомыслия, не сдающимся перед агрессивной левой повесткой. Очевидно, о чем‑то похожем думают и в администрации президента: имперский пафос больше не работает, власти нужна свежая концепция, поэтому Владимир Путин теперь защищает Джоан Роулинг и критикует новые политкорректные правила «Оскара».

Это была первая, но далеко не последняя заметная смена худрука в 2021 году. Девять лет назад Кирилл Серебренников возглавил Театр им. Гоголя — заурядную площадку, каких в Москве десятки, — и превратил его в «Гоголь-центр», театр нового формата, который не только выпускает спектакли, но и работает своеобразным общественным пространством, открытым с утра до вечера. После трехлетнего судебного процесса приговоренный к условному сроку (несправедливо, как показала вторая экспертиза) режиссер покинул пост худрука. Эти события необязательно связаны: Серебренников и так собирался уйти по истечении двух сроков. Его преемником стал актер Алексей Агранович, обязанный режиссеру карьерным взлетом и намеренный вести площадку прежним курсом. Команда «Гоголь-центра» пережила тяжелые три года, но с театром ничего катастрофического, к счастью, не случилось.

Что вы представляете, когда слышите «народная песня»? Наверняка профессиональный ансамбль, который выступает на сцене в старинных деревенских нарядах. Такие концерты — чисто городской феномен, они создают иллюзию непрерывной традиции, но не дают представления о том, как работал фольклор (скажем, никакого пассивного слушателя там быть не могло, пели все). Три года назад молодая новосибирская режиссерка Полина Кардымон поставила перформанс «Коромысли», где традиционная русская песня звучит в совершенно другом обрамлении.

Пока артистки поют, на экране появляются комментарии: иногда — от лица конкретной исполнительницы, иногда — от лица всей команды, куда, помимо Кардымон, входит исследовательница фольклора Елизавета Тюгаева. В этих текстах они честно признаются, что далеки от деревенской традиции, и разбираются в том, что эта традиция собой представляет с точки зрения нынешних горожан. В 2021 году у перформанса появилась вторая часть, где команда занимается конкретным аспектом фольклора — его ролью в разного рода переходах, например на похоронах. Традиция, как пишут создательницы «Коромыслей», поощряла открытый разговор о смерти, в том числе с детьми, — в этом отношении она здоровее сегодняшней городской культуры.

Почему это важно? Когда художники с современными ценностями занимаются фольклором или древней историей, они перехватывают повестку у мультимедийных выставок Военно-исторического общества и тому подобных правых проектов — это нужно делать, чтобы слово «патриотизм» перестало быть пропагандистским клише.

За 120 лет у Художественного театра случались проблемные периоды, после которых он возрождался в совершенно новом качестве. При Олеге Табакове, возглавлявшем МХТ с 2000 года до своей смерти в 2018-м, это была невероятно продуктивная продюсерская площадка, открытая разной публике и разной, в том числе достаточно рискованной, режиссуре (например, именно здесь стали звездами Кирилл Серебренников и Константин Богомолов).

Сменивший Табакова режиссер Сергей Женовач не мог и не хотел следовать этой стратегии, потому что привык работать иначе: в его «Студии театрального искусства» все спектакли выдержаны в единой манере, практически вся труппа воспитана в одной мастерской, а новые работы готовят годами. Все это само по себе неплохо, но неприменимо к Художественному театру в его нынешнем виде. Женовач не нашел общего языка с артистами МХТ, убрал из репертуара знаковые проекты табаковских времен, — такие, как «Идеальный муж» Богомолова, — и не выпустил ни одной сопоставимой с ними премьеры.

В результате режиссер ушел в отставку, а на его место пришел Константин Хабенский, который проработал в этом театре 18 лет и которого труппа еще три года назад видела преемником Табакова. Актер обещал вернуть театр к табаковскому курсу и немедленно восстановил в афише «Идеального мужа», но насколько это хорошая новость — судить пока рано: театральным лидером Хабенский никогда не был, и даже его вкусы, в принципе, загадка.

Продюсер Эдуард Бояков, некогда лидер нового театра, создатель «Практики» и важный герой пермской культурной революции, в 2010-х превратился в лояльного патриота-почвенника, а три года назад возглавил один из самых консервативных театров страны — МХАТ им. Горького, который под руководством Татьяны Дорониной, казалось, навсегда застыл в восьмидесятых.

Новый худрук безуспешно пытался превратить его в зеркальное подобие «Гоголь-центра» — тоже живой культурный центр, но для патриотов — и даже взял завлитом писателя Захара Прилепина, что должно было предвещать союз театра с современной литературой. Доронина формально числилась президентом театра, но с Бояковым сотрудничать отказалась и развязала против него настоящую войну: актриса даже встречалась с Владимиром Путиным, чтобы обсудить дела МХАТа.

Осенью новым директором театра стал Владимир Кехман, бизнесмен с сомнительной репутацией и худрук двух оперных театров, Михайловского в Петербурге и НОВАТа в Новосибирске. НОВАТ он возглавил после скандала со спектаклем «Тангейзер», когда режиссера Тимофея Кулябина и директора Бориса Мездрича обвинили в оскорблении чувств верующих — видимо, с тех пор Минкульт видит в Кехмане кризисного менеджера.

Мхатовским «Тангейзером» стал спектакль о молодом Сталине «Чудесный грузин» с Ольгой Бузовой в роли певицы-коммунистки: продюсерское решение Боякова многие встретили в штыки. Кехман в первую же неделю попросил худрука уйти в отставку, а вскоре избавился и от скандального спектакля. Эксперимент Эдуарда Боякова закончился ничем, а МХАТ на Тверском бульваре, скорее всего, снова погрузится в спячку.

Вы, возможно, не знали, что в Москве есть еврейский театр, но в Москве каких только театров нет. С конца восьмидесятых театром «Шалом» руководил актер и режиссер Александр Левенбук. Скромная площадка на Варшавском шоссе особенно не выделялась в театральной жизни города. Теперь это может измениться.

В октябре Левенбук представил труппе своего преемника — это режиссер Олег Липовецкий, создатель и руководитель важного драматургического конкурса «Ремарка». Липовецкий собирается превратить «Шалом» в центр нового театра, в его планах — работа с известными режиссерами, например, с упомянутыми в этом тексте Полиной Кардымон и Семеном Александровским. Правда, сначала театру предстоит закончить капитальный ремонт, затянувшийся на восемь лет: на Варшавское шоссе команда вернется только осенью 2022 года.

В июле общественная организация ветеранов «Офицеры России» пожаловалась в Генпрокуратуру и столичную мэрию на премьеру «Современника» «Первый хлеб» — спектакль польского режиссера Бениамина Коца по пьесе Рината Ташимова. Представители организации увидели там «чрезмерное использование ненормативной лексики» и «неприкрытую пропаганду однополой любви»; особенно их задел монолог, который произносит Лия Ахеджакова, — его сочли оскорбительным для ветеранов. По сюжету героиня Ахеджаковой, эксцентричная провинциальная бабушка, навещает могилу мужа, погибшего на войне в Афганистане.

Активнее всех на сигнал отреагировал председатель общественного совета при Минкульте Михаил Лермонтов: в августе он предложил ведомству проверить все театры на «соответствие стратегии национальной безопасности». Министр культуры Ольга Любимова идею не поддержала. А помните время, когда летом все забывали о театре?

Об этом 7 декабря написал у себя в фейсбуке актер Даниэль Романов. Две актрисы, чьих имен Романов не называет, рассказали ему о домогательствах со стороны Райхельгауза, режиссера и педагога, который руководит московским театром «Школа современной пьесы» и ведет курс в ГИТИСе. Романов подчеркнул, что слышит такие истории не впервые: по его словам, Райхельгауз регулярно склоняет к сексу молодых актрис, устраивающихся в его театр, а студенткам предлагает этюды сексуального характера. В комментариях несколько коллег подтвердили его слова.

«Газета.ru» связалась с тремя женщинами, подтвердившими, что режиссер вел себя с ними непристойно. Одна из них, певица Мария Збандут, назвала журналистам свое имя и рассказала, что Райхельгауз стал занижать ей оценки после того, как девушка не дала себя поцеловать. Сам режиссер заявил «Газете.ru», что откровенные этюды — часть подготовки артиста, а в домогательствах его обвиняют «неудачники», чтобы оправдаться перед близкими за проблемы в карьере.

Какой вывод следует из этой истории? Константин Богомолов рано бьет тревогу: «этическим рейхом» в отечественном театре пока даже не пахнет.

Ностальгическую комедию Леонида Зорина «Покровские ворота» о коммунальном быте пятидесятых знают в основном по экранизации Михаила Козакова. Мало кто помнит, что в 1974 году, за восемь лет до премьеры фильма, Козаков поставил эту пьесу в Театре на Малой Бронной. А вот Богомолов, едва возглавив ту же площадку, сразу вспомнил о «Покровских воротах» и пообещал вернуть Зорина в афишу. За два года поменялось и название театра (теперь — просто Театр на Бронной), и название спектакля, зато сюжет остался почти неизменным.

В то же время «Дядя Лева» категорически не похож на «Покровские ворота» Козакова. Мы снова видим историю глазами аспиранта Костика Ромина — только в экранизации повзрослевший герой запомнил своих соседей по коммуналке недалекими персонажами анекдота, а у Богомолова рассказчик узнает в них себя, ведь его собственная личная жизнь оказалась, судя по прологу, немногим лучше. Перед нами не знакомые милые недотепы, а глубокие, далеко не глупые люди со всамделишными чувствами.

Вот это гуманное внимание к частному человеку, которое не слишком вяжется с медийным образом режиссера, и делает «Дядю Леву» событием. Ведь, по сути, главная проблема театральной комедии в России — высокомерная дистанция, с которой публике предъявляют героев.

У независимого петербургского «Pop-up театра» нет площадки: его спектакли, в соответствии с названием, возникают в самых разных точках — то в баре, то в отеле, то в парке. Режиссеру Семену Александровскому, который создал эту компанию на пару с продюсером Анастасией Ким, нейтральное пространство сцены неинтересно: ему нужно место, изначально наделенное каким‑то содержанием. С этим содержанием Александровский работает по-разному — то подстраивается, то спорит.

В «Любовных письмах» он пошел по второму пути. В роли декорации на сей раз — весь исторический центр Петербурга, задуманный как ода мудрой власти (кто еще мог начертить эти строгие линии?). Режиссер показывает город иначе — как великое множество частных историй. Это сделано так: вы скачиваете приложение, надеваете наушники и отправляетесь на прогулку, а когда пройдете мимо нужного дома — у вас автоматически включится запись любовного письма, отправленного либо сюда, либо отсюда. Послания царей, писателей-классиков и прочих знаменитостей соседствуют с письмами обычных горожан — их пользователи загружают на карту сами: можно заглянуть в семейный архив или даже записать что‑нибудь от себя.

Замысел родился в Петербурге, но ничто не мешает распространить «Любовные письма» на другие города — собственно, уже на старте в приложении были две карты, Петербурга и Красноярска (там «Pop-up театр» сотрудничал с музейным центром «Площадь Мира»). Вообще, максимально открытая и гибкая структура — главное достоинство проекта: никто до сих пор не делал спектакль, где зрителю можно выбирать из полутора сотен стартовых точек, да еще и добавлять собственный контент.

Дом культуры на Болотной набережной — амбициозную площадку фонда V-A-C — строили шесть лет. Открыть его выпало исландскому художнику Рагнару Кьяртанссону, придумавшему трехмесячный перформанс «Санта-Барбара» — оммаж мыльной опере, которая в 90-х знакомила вчерашних советских граждан с капиталистическими идеалами.

Каждый день в «ГЭС-2» воссоздают один эпизод сериала. Зрителям видно все производство: съемочные павильоны, монтажную комнату, костюмерную, гримерку, склад декораций. Осматривать это можно в любом порядке в удобном вам темпе, как экспонаты в музее, — поэтому Рагнар и называет проект «живой скульптурой». При этом «Санта-Барбара» — бесспорно, театральное событие: перформансы исландского художника, который вырос за кулисами, в актерско-режиссерской семье, вообще часто отсылают к театру.

Зачем все это нужно? Во-первых, это выпад против культурных иерархий: о «Санта-Барбаре» принято говорить пренебрежительным тоном, но сериал оказался фактом биографии для миллионов людей — не каждому произведению это удается. Во-вторых, это манифест нового пространства, возникшего на бывшей электростанции. Перед нами — производственный конвейер, только вместо вещей он делает впечатления: культура в постиндустриальном городе — то же, что промышленность в индустриальном.

Правда, после того, как гендиректор V-A-C Тереза Мавика, запускавшая дом культуры, неожиданно покинула свой пост, — о причинах ее отставки ходят разные слухи, — становится неясно, насколько оправдается идеализм этого проекта-манифеста.