Фильм на выходные «Все меняется» Дэвида Мэмета

Чикагскому чистильщику обуви по имени Джино (Дон Амичи) — немногословному старому итальянцу с печальными усами и аристократической выправкой — мафия делает предложение: взять на себя вину за убийство. Настоящего убийцу кто-то видел, и он чрезвычайно на него похож. Джино обещают, что он отсидит каких-то три года и выйдет на свободу богачом. 

Тот соглашается. На пару дней, которые надо подождать до явки с повинной, Джино сажают в дешевую гостиницу, приставив к нему сопровождающего Джерри (Джо Мантенья), мелкого бандита, который чем-то провинился перед начальством. Джерри в припадке великодушия везет будущего заключенного на уикенд в Калифорнию, на озеро Тахо. Где, завравшись, представляет его местным гангстерам как мафиозного дона («человек, который стоит за человеком, который стоит за человеком»).

«Все меняется» (Things Change, 1988) — второй фильм Дэвида Мэмета, сделанный вскоре после блистательного «Игорного дома». Мэмет по театральной привычке перетащил из дебюта большую часть актеров, в том числе Мантенью и Уилльяма Х.Мейси, но главная партия, конечно, принадлежит Дону Амичи. Амичи, высокий красивый мужчина с удивительным голосом, прекрасно себя чувствовал еще в кино 30–40-х, а в 80-е пережил ренессанс, снявшись в нескольких популярных комедиях и даже получив за «Кокон» Рона Говарда свой единственный «Оскар». Мэмет, панически боящийся актерской игры как таковой, в его фильмах актеры для того, чтобы произносить его тексты, попал в яблочко. Амичи здесь играет фактически одними усами, умудряясь при этом выразить диапазон настроений от отчаяния до восторга.

«Игорный дом» был детективной драмой об особенностях коммуникации, о том, что люди в процессе общения подсознательно воспринимают ту информацию, которую хотят воспринять, а не ту, которую объект содержит на самом деле. Благодаря этому существуют аферисты. «Все меняется» построен на той же предпосылке, но использует ее уже в комедийном ключе. Безграмотного чистильщика обуви все окружающие охотно принимают за крупного мафиозо просто потому, что они готовы в это поверить, к этому располагают обстоятельства и обстановка: курорт, роскошный отель, казино, вкрадчивый итальянский спутник в костюме. Сам чистильщик уже может делать и говорить все что угодно, и это сойдет ему с рук. По большей части он молчит — что, разумеется, выглядит еще весомее — но иногда все-таки открывает рот. В одной волшебной сцене Джино, например, с энтузиазмом читает басню «Стрекоза и муравей». Иногда делится наблюдениями о чистке обуви — так Питер Селлерс в «Будучи там» Хэла Эшби, ближайший родственник этого героя, давал политические советы из жизни растений. В самые напряженные моменты произносит пословицу или просто услышанное где-то выражение.

Иначе говоря, Джино совершеннейший болван, что вовсе не мешает нам ему сочувствовать. Он, в силу, допустим, воспитания, представляет определенную систему ценностей — касающуюся дружбы, работы, и так далее — и та удачно совпадает с правилами жизни, которыми кичится итальянская мафия. Именно это родство интуитивно (и ложно) считывает пожилой калифорнийский гангстер, с которым самозванцу приходится столкнуться: они обмениваются не мыслями, а кодами. Но если в мафиозном случае разглагольствования про семью и вечную дружбу, как правило, не более, чем формулы, пустой набор знаков, то простодушный усач оперирует ими от чистого сердца. И персонаж Мантеньи, настоящий герой этой истории, должен, в общем-то, сделать выбор не нравственный, а семантический.

Фильмы Мэмета — не столько кино или даже драматургия, сколько музыкальные произведения, в которых вместо нот — буквы. Смысл всей его подчеркнуто экономной режиссуры в том, чтобы добиться идеальной акустики для реплик, которые персонажи перебрасывают друг другу, или играют в режиме соло, или просто катают во рту. Невозмутимо марширующие фразы. Фразы, которые повторяются с разными интонациями, как в припеве. Проглоченные фразы — всякий раз, когда у кого-то из героев есть возможность что-то сказать молча, Мэмет ей пользуется. Некоторых это смущает и даже раздражает — зависит от слуха. У Мэмета есть криминальные баллады, песни про секс, капитализм и даже боевые искусства. «Все меняется» — самая, может быть, доступная его работа: как можно сопротивляться сентиментальной сицилийской канцоне.