Фильм на выходные «Оборотень» Джона Фосетта
Каждую пятницу Станислав Зельвенский, опираясь на собственную интуицию, выбирает хороший старый фильм, способный украсить выходные и помочь дожить до понедельника.
Однажды в канадском пригороде Бейли-Даунс появилось чудище, в клочья разрывающее вежливых местных собак.
Сестры Фицджералд — единственные обитатели городка, которые и до этого точно знали, что жизнь — дерьмо. Они пообещали друг другу умереть до совершеннолетия — и непременно вместе. Бриджитт (Эмили Перкинс), похожей на готическую Шарлотту Генсбур, недавно исполнилось 15. Рыжеволосой Джинджер (Катрин Изабель) почти 16, и жизнерадостные одноклассники уже свистят ей вслед. В школе им задали сделать арт-проект «Жизнь в Бейли-Даунс», и девочки живописно фотографируют друг друга в виде трупов.
Вечером они выходят прогуляться и отомстить одной дуре, находят на детской площадке очередную мертвую собаку и прикидывают, как бы с ней поинтереснее поступить. Тут у Джинджер впервые начинаются месячные (у обеих сестер они изрядно запоздали). За деревьями раздается рев. Бриджитт падает в сторону. Когда Джинджер придет в себя, раны на ней подозрительно быстро затянутся и в них вырастет какая-то странная шерсть.
К 2000 году сделать что-то новое в жанре хоррора было задачей нетривиальной, но этому скромному канадскому фильму удалось: «Оборотень» — едва ли не первая картина о девушке-вервольфе. Если вампиризм, скажем, на метафорическом уровне — история про секс и популярные инфекционные заболевания, а значит, про общение, и поэтому затерта в тинейджерском контексте до невозможности, то ликантропия — процесс индивидуальный, внутренняя трансформация, Джекилл и Хайд. Это инди-вампиризм или даже антивампиризм, альтернатива (что наглядно продемонстрировано в «Сумерках»). Вампир щеголяет романтической бледностью и всегда волей-неволей тянется к людям. Ликантроп плохо выглядит и обречен на одиночество, а за кем охотиться — ему более или менее все равно. Казалось бы, готовый портрет асоциального подростка — но, во-первых, слишком мрачный, во-вторых, драматургически слегка тупиковый. И если с юношами что-то такое проделывали — первым вспоминается, разумеется, «Американский оборотень в Лондоне», — то в женском случае добавляется эстетический аспект: одно дело — латексная женщина-кошка или вовсе голая женщина-пантера, а другое — клыкастое волосатое чудовище.
Фосетт не побоялся ни натуралистичных спецэффектов, ни грустных подтекстов. Для Джинджер и Бриджитт укус оборотня тем болезненнее, что мгновенно и фатально разрушает лелеемый 15 лет союз, все эти «together forever», которыми разрисована комната сестер. Отныне, как бы ни сложились обстоятельства, они не могут быть вместе: даже если Бриджитт тоже станет волком, парочками ликантропы не ходят. И в любом случае у Джинджер теперь другие интересы.
Мутация, разумеется, в лоб зарифмована с половым созреванием, которому сдается Джинджер и продолжает изо всех сил сопротивляться Бриджитт. В этом смысле «Оборотень» — прямой наследник не страшилок Кроненберга, о которых трудно не вспомнить из-за национальности режиссера, а кинговской «Кэрри»: Фосетт эксплуатирует анатомический символизм схожим образом, но еще более прямолинейно, чем когда-то Де Пальма, а недавно Кимберли Пирс. Взросление, как и подозревали сестры, глядя на родителей, оказывается не даром небес, анонсированным бодрой мамашей (выдающееся выступление Мими Роджерс), а безусловным злом.
Если бы «Оборотень» был только умным хоррором, этого было бы уже достаточно, но он вдобавок — на редкость удачная черная комедия. Поскольку речь идет о мидл-классовой Канаде, социальному сатирику даже не приходится что-то особенное выдумывать: на уроках физкультуры, например, школьники там играют в хоккей на траве. Трава же фигурирует в ином контексте: единственным нормальным человеком, готовым помочь Бриджитт, предсказуемо оказывается местный драгдилер, по повадкам похожий на юного Кристиана Слейтера из другого известного фильма про девочек и смерть.
Когда ближе к концу шутки кончаются и начинается неизбежное лязганье клыками, «Оборотень» несколько теряет свое очарование (его, впрочем, хватило еще на сиквел и даже приквел). Но для фильма, в который влюбляешься уже на начальных титрах, идущих под фицджералдовский арт-проект, это не так важно. Чуть раньше, чуть позже — все хорошее в этом мире превращается в нормальное, ну а там уж у него вырастают клыки.