Фильм на выходные «Мыльная пена» Майкла Хоффмана

Селеста Талберт (Салли Филд) уже больше двадцати лет играет Мэгги — главную героиню мыльной оперы «И заходит солнце». Ее обожают все домохозяйки Америки и ненавидят более молодые коллеги по сериалу, которым приходится мельтешить на втором плане. Коварная блондинка (Кэти Мориарти) и коварная брюнетка (Тери Хатчер) уговаривают продюсера шоу (Роберт Дауни-младший) как-то избавиться от актрисы, но это сложно, поскольку бессменная глава сценарной группы (Вупи Голдберг) — лучшая подруга Селесты. 

Заговорщикам удается — тем не менее — внести правки в сценарий, и Мэгги едва не убивает немую бездомную девушку, которую она кормила бесплатным супом. Но статистка, играющая немую бездомную (Элизабет Шу), оказывается крепким орешком и вдобавок племянницей Селесты. Тогда, чтобы выжить звезду сериала, продюсер воскрешает из мертвых доктора, обезглавленного в сериале 20 лет назад. Исполнявший когда-то эту роль Джеффри (Кевин Клайн) был возлюбленным Селесты, и она намеренно погубила его карьеру: теперь он играет Вилли Ломана в «Смерти коммивояжера» на сцене провинциальной закусочной. 

Конечно, мыльные оперы слишком очевидная мишень для шуток, но непонятно, в общем-то, почему это должно кого-то останавливать, если получается смешно. А «Мыльная пена» («Soapdish», 1991) — это очень, очень смешно. Притом что авторский коллектив способен вызвать опасения: режиссер Майкл Хоффман наряду с комедиями известен не самыми блестящими мелодрамами («Один прекрасный день», «Королевская милость», «Последнее воскресение»), один сценарист написал «Стальные магнолии», а второй, с интересной фамилией Бергман, всю карьеру балансировал между великим и ужасным и логично закончил ее картиной «Стриптиз». Однако к этому проекту все трое как-то одновременно умудрились повернуться своими лучшими сторонами — или, может быть, есть фильмы, которым безупречный вкус и чувство меры только навредили бы. 

Замысел «Мыльной пены», как довольно быстро становится понятно, состоит в том, что логика и идеология мыла экстраполируются на окружающую реальность: жизнь персонажей-актеров вне съемочных павильонов повторяет и даже превосходит тот бред, что им пишут сценаристы. Прием, популярный в хоррорах, — когда ужас из кино выплескивается наружу. Здесь в роли какого-нибудь синефила или осветителя, оказавшегося маньяком, выступают внезапно обретенные родственники, вернувшиеся из небытия, или, наоборот, сбежавшие любовники, предатели из ближнего окружения и так далее. В долгоиграющих сериалах, как и в хоррорах, все борются за выживание — и в любой момент могут получить нож в спину. Пластическая хирургия, папарацци, истерики, запретные поцелуи, фальшивые улыбки, прыжки под автобус, перемена пола, долгожданная месть и роковая любовь, тюрбаны и меха: режиссер «И заходит солнце» периодически забывает остановить камеру, потому что от его команд ничего, в сущности, не меняется. 

Поднимаясь еще на один уровень, можно заметить, что Салли Филд, самоотверженно, но слегка предсказуемо исполняющая главную роль невротичной дивы, оказывается заложницей своих коллег, выжимающих максимум из меньшего экранного времени. Всех убирает Кэти Мориарти, в «И заходит солнце» играющая сексуальную медсестру, а в «Мыльной пене» — главную интриганку. Кевин Клайн дает чуть приглушенную версию Отто из «Рыбки по имени Ванда»: сочетание мужской самоуверенности, задумчивого идиотизма и интереса к иностранным словам. У Тери Хатчер лучший сериальный персонаж — нейрохирург Моника Демонико. Дауни-младший единственный из всех выглядит вменяемым, но по молодости еще, кажется, не совсем определился даже с собственной сексуальной ориентацией. Вупи Голдберг играет Вупи Голдберг. Элизабет Шу отлично выглядит. Еще есть совсем небольшая, но яркая роль кастинг-директора у Кэрри Фишер: в ответ на «Я такая-то, актриса» она представляется «Меня зовут так-то, я сука».

Это проклятие для переводчиков, фильм, в котором все время тараторят и многие шутки (есть даже шутка про Адольфа Эйхмана!) зрителю приходится судорожно подхватывать на лету — по ритму и насыщенности «Мыльная пена» напоминает эксцентрические комедии 30-х. При этом визуально она стилизована под секс-фарсы конца 50-х — начиная от рисованных поп-артовых титров и заканчивая нарочито искусственными склейками, безумными цветами и фетишистским дизайном. Из сложения 30-х и 50-х получаются 80-е — яркое, безвкусное и невероятно прилипчивое десятилетие, которое эта картина подытоживает самым блистательным образом.