Фильм на выходные «Лунный свет» Ежи Сколимовского
Каждую пятницу Станислав Зельвенский, опираясь на собственную интуицию, выбирает хороший старый фильм, способный украсить выходные и помочь дожить до понедельника.
13 декабря 1981 года в Польской Народной Республике было введено военное положение — недавно ставший премьером генерал Ярузельский, утомленный профсоюзными забастовками, в конце концов отправил на улицы танки. «Солидарность» была временно разгромлена, тысячи активистов во главе с Валенсой задержаны.
Ежи Сколимовский, приятель Вайды и Поланского, к тому времени давно уже — подобно многим другим лучшим представителям польской киношколы — жил и снимал на Западе. «Лунный свет» (Moonlighting, 1982; как и в случае популярного сериала, причастие в названии означает всего лишь подработку, халтуру) он, посмотрев телевизор, сочинил и сделал за считаные недели и за копейки, чуть ли не в собственном доме. В мае готовый фильм уже получил в Каннах «ветку» за сценарий.
«Свет» начинается 5 декабря. Четверо поляков прилетают из Варшавы в Лондон по туристическим визам, стараясь невозмутимо держаться на таможне. В багаже у них спрятаны молотки и дрели. Трое — невзрачные рабочие мужички, ни слова не понимающие по-английски. Четвертый моложе, увереннее, лучше одет и прекрасно владеет языком. Это электрик Новак (Джереми Айронс), бригадир. В Англии они для того, чтобы отремонтировать дом партийной шишки (в этой роли на пару секунд мелькает сам Сколимовский): тот сэкономит на рабочей силе, они за месяц заработают столько, сколько дома за год, причем в свободно конвертируемой валюте.
Поахав в супермаркете и немедленно потратив все карманные деньги на подержанный цветной телевизор (который сломается на первом же матче «Ливерпуля»), поляки приступают к работе. На родине случается то, что случается, но знает об этом только Новак, поскольку он единственный может читать газеты («Тина Тернер на концерте в Варшаве не стала делать политических заявлений, но спела провокационную песню со словами «What do you want?», «Реакция Запада оказалась гораздо сдержаннее, чем ожидалось»), да и вообще выходит из дома. Он решает не отвлекать остальных от ремонта, и попросту ничего им не говорит.
По сути — острополитическая притча, по форме «Свет» — разбалансированная, почти сюрреалистическая комедия о том, как трое простаков и один прохвост строят дом. Трубы взрываются, сроки поджимают, деньги кончаются, в заказанный контейнер для строительного мусора вся улица сносит барахло, кто-то ворует драгоценный велосипед. Вдобавок ко всем заботам Новак вбивает себе в голову, что его красавица жена может изменять ему с боссом.
И польские события начинают повторяться в отдельной взятой лондонской бригаде. Интеллигентный, аполитичный Новак (сообщающий на паспортном контроле, что он не член «Солидарности»), с самого начала не нашедший с угрюмыми рабочими общего языка, отдаляется от них все больше и незаметно превращается в диктатора. Для их же блага — и для общей пользы — он пинками заставляет их трудиться, не выпускает даже в церковь (где они могут узнать о перевороте), не дает денег, перлюстрирует почту, тайком переводит свои часы — единственные в доме, — чтобы они думали, что спят на полу по пять часов, а не по три.
При этом для окружающего свободного мира — который Сколимовский показывает с не меньшей иронией — Новак остается малоинтересным и довольно подозрительным чужаком. В общем, резонно: в условиях жесткой экономии герой ведет себя примерно как персонажи романа «Больше Бена» и изобретательно крадет все, от морковки в супермаркете до соседской утренней прессы. Не для удовольствия — криминальная двойная жизнь только усиливает его тотальное отчуждение. Не для себя — ему нужно заботиться о бригаде, привезти подарок жене, закончить работу в срок.
Новостные сводки начала 1982-го вряд ли давали Сколимовскому много поводов для оптимизма, и символический финал неспроста выглядит оборванным. Режиссера, судя по тому, как развиваются в фильме события, сложно заподозрить в чрезмерной вере в рабочих — вроде бы основных пострадавших во всей этой истории. Но в разумного Новака он верит еще меньше — и в Англию он, конечно, сбежал от него, а не от них.