Фильм на выходные «Грязное дело» Роберта Олдрича

Пока Тихий океан ласкает мертвое женское тело на лос-анджелесском пляже, полицейский Фил Гейнс (Берт Рейнолдс) пытается спокойно начать воскресное утро в постели со своей возлюбленной, француженкой Николь (Катрин Денев). У него выходной, а Николь работает элитной девушкой по вызову, поэтому днем совершенно свободна. Но вместо того, чтобы повести ее на футбол, Гейнс вынужден ехать в участок и вести родителей погибшей на опознание.

Труп принадлежит совсем юной барышне, которая ушла из дома, танцевала стриптиз, снималась в порно и путалась с сомнительными личностями. Вердикт врача — самоубийство с помощью барбитуратов — не устраивает отца (Бен Джонсон), сурового ветерана корейской войны, но более чем устраивает Гейнса и его весельчака-начальника (Эрнест Боргнайн). Напарник Фила (Пол Уинфилд), впрочем, хочет копнуть глубже, тем более что в бумажнике погибшей лежит фотография, где она снята в компании могущественного адвоката (Эдди Альберт), который по совпадению пользуется и услугами Николь.

«Грязное дело» («Hustle», 1975) вроде бы обещает зрителю детектив, но на деле это, конечно, мелодрама в самом классическом понимании термина, история мятущихся душ в намеренно преувеличенных экстремальных обстоятельствах. Полицейский, который живет с проституткой, ветеран войны (не без скелетов в шкафу), от которого дочь убежала на шест стрип-клуба, и так далее — Роберт Олдрич привычно норовит съехать в кэмп, предлагая ситуацию и персонажей, над которыми надо то ли рыдать, то ли смеяться. Олдрич работал в самых разных жанрах и поставил несколько честных народных хитов («Полет Феникса», «Грязная дюжина», «Самый длинный ярд»), но сегодня с его именем в первую очередь ассоциируется грубая, отважная, вечно на грани фола режиссерская манера, дикости, которые он себе позволял еще в чопорном черно-белом Голливуде. Ядерный гриб, распускавшийся в финале нуара «Целуй меня насмерть», крыса, которую Бетт Дэвис подавала на завтрак Джоан Кроуфорд в «Что случилось с Бэби Джейн?». В последнем фильме Олдрича, снятом через несколько лет после «Грязного дела», Питер Фальк будет менеджером женского реслинг-дуэта.

Денев и Рейнолдс составили одну из самых странных экранных пар в истории кино. Оба уже были суперзвездами, но не только из разных стран — из разных галактик. Денев не сделала карьеру в Голливуде — кроме этого фильма можно вспомнить разве что симпатичную комедию в духе зрелого Рязанова, где она изменяла мужу с Джеком Леммоном — и для американцев она оставалась богиней из Европы, лицом Chanel No. 5, больше символом, чем человеком. Ей тут 30 с небольшим — она фантастически красива, но на многочисленных крупных планах уже видна усталость, начавшая собираться вокруг глаз. Почти сорокалетний Рейнолдс, наоборот, смотрится юношей — к его физиономии еще не приклеились усы, его фильмография не запестрела дурными комедиями, в некоторых ракурсах он похож на Марлона Брандо и это понимает. Оба несут себя торжественно, как бесценные вазы, — в их роман почти невозможно поверить.

Олдрич, впрочем, и не настаивает — он знает, что от его актеров в любом случае не оторвать глаз, и жмет педаль в пол. Денев в халатике стоит на балконе калифорнийской виллы и меланхолично слушает пластинку Азнавура — «Yesterday When I Was Young», английский автокавер на «Hier Encore», самую пронзительную песню об ушедшей молодости. Ровным учительским голосом занимается сексом по телефону, ставка — 100 долларов. Просит Рейнолдса увезти ее в Канны, чтобы сидеть на террасе отеля «Маджестик» и пить кампари. Рейнолдс не хочет в Канны — он хочет в Рим, куда его однажды отправил в командировку полицейский департамент. Он вспоминает Испанскую лестницу, раскатывает во рту «Вальполичелла» и «Пьяцца-дель-Пополо». Они идут в кино на «Мужчину и женщину», которую показывают в рамках фестиваля французских хитов — интересно, есть ли в программе «Шербурские зонтики»?

Но пока вместо кампари — «Бушмилс», который в товарных количествах глушит Гейнс, вместо лестницы — ткацкая фабрика, где выпущенный из тюрьмы психопат взял заложников, после Лелуша — порнофильм, который полицейские вынуждены смотреть в компании отца актрисы (сцена, которую Пол Шрейдер украдет для «Hardcore»). Напарники сидят в баре аэропорта и на фоне объявлений о посадке обсуждают новые задницы, которые вроде бы научились кроить швейцарские хирурги. Гейнс — романтик, в процессе отрезвления американских 70-х вынужденный переметнуться на сторону циников. Он видит себя Хамфри Богартом в контрастном черно-белом мире, пытается быть моралистом — но на практике ленится спорить с капитаном и боится убедить подружку сменить занятие. Черно-белое стало серым. Моби Дик, о котором он грезит, окажется трехкопеечным воришкой с лицом Фредди Крюгера. Начальник полиции пьет морковный сок, страной управляют лощеные джентльмены с глазами убийц (крайне убедительный выход Эдди Альберта). «Ты не видишь, где мы живем? — спросит Гейнс еще более опустошенного, чем он сам, ветерана Кореи, — это Гватемала с цветным телевидением».

«Дело», как правило, приписывают к неонуарам, но в нуарах интрига худо-бедно, порой на заднем плане, однако неизменно распутывалась. Олдрич идет дальше: в центре его детектива висит по большому счету вопросительный знак. Если нет Богарта, то и точку ставить вроде как некому. Да и черт с ним — все равно к реальности это имеет не большее отношение, чем «та-бада-бада» Франсиса Лея.