Фильм на выходные «Друзья Эдди Койла» Питера Йетса

В Бостоне происходит серия ограблений банков, исполненных по одной схеме: грабители берут в заложники семью заведующего, привозят того в отделение перед открытием, и он все делает за них. Незасвеченные пистолеты для бандитов у паренька по имени Джеки Браун (Стивен Китс) покупает Эдди Койл (Роберт Митчем) — стареющий мелкий уголовник, отец семейства; на носу у него суд, который, скорее всего, отправит его в тюрьму, поскольку он попался за рулем грузовика с краденым виски. Эдди пытается выторговать себе свободу и сдать кого-нибудь оперативнику Министерства юстиции (Ричард Джордан). У того, впрочем, козырей больше: ему уже стучит всезнающий Диллон (Питер Бойл), бармен и иногда наемный убийца.

В первой половине 70-х, когда были сняты «Друзья Эдди Койла» («The Friends of Eddie Coyle», 1973), давно буксовавшая карьера Роберта Митчема переживала скромный ренессанс — хотя сам актер, кажется, прилагал все усилия, чтобы его не было, и последовательно отказался от «Паттона», «Французского связного» и «Грязного Гарри». Тем не менее он снялся в нескольких заметных фильмах, лучшим из которых был этот. Англичанин Йетс, к тому времени уже автор «Ограбления», «Буллита» и «Горячего камешка», взялся ставить недавно вышедший и страшно модный дебютный роман Джорджа Хиггинса — сотрудника прокуратуры Массачусетса, который днем боролся с оргпреступностью, а вечерами писал криминальную беллетристику.  

О съемках фильма существует знаменитый репортаж журнала Rolling Stone (его можно целиком прочитать на их сайте), написанный акулой «новой журналистики» Гровером Льюисом. Главным образом текст посвящен яркой личности 54-летнего Митчема — он появляется на площадке в сопровождении двух наложниц, стюардессы и фотографини со словами: «Е-мое, люблю иногда встать днем — можно наконец-то увидеть телочек одетыми». Кроме того, сообщается, как откусить человеку нос, имеется похабнейшая история про собаку и, например, подробный рассказ о том, как Митчем помочился на ковер легендарного продюсера Дэвида О.Селзника. Но кое-что есть и о фильме. Судя по всему, Митчем, в 15 лет сбежавший из исправительной колонии, а в 31, уже будучи суперзвездой, севший в тюрьму за хранение марихуаны, легко нашел общий язык с бостонскими уголовниками.

Про романы Хиггинса шутили, что они состоят из расшифрованных результатов прослушки: его главным инструментом были длинные, безупречно реалистичные и в то же время изумительно музыкальные диалоги. Следующую экранизацию его прозы пришлось ждать 40 лет — это «Ограбление казино» Эндрю Доминика, в котором действие перенесено из 70-х в наше время, но хиггинсовский стиль бережно сохранен. «Друзья» сделаны еще более уважительно к своему первоисточнику. В нескольких эпизодах люди наставляют друг на друга пистолеты, пару раз даже стреляют, но все ключевые сцены — это два человека, которые тихо беседуют, прогуливаясь по площади или сидя в забегаловке. Главная формула сценарных гуру — если можно показать, то покажи, а не рассказывай, — выброшена в мусорное ведро; она нужна тем, кто не умеет рассказывать. А Хиггинс умеет как мало кто: не повышая голос, не боясь придаточных предложений и лирических отступлений, его герои вершат собственные и чужие судьбы со всем полагающимся саспенсом и драматизмом. Перечислять картины, повлиявшие на Тарантино, — утомительно и дурной тон, но в данном случае без этого никуда, и, кроме прочего, не в каждом фильме действует Джеки Браун. 

Йетс, который в дальнейшем еще наиграется в Хичкока, здесь скромничает, стараясь никак не выдавать режиссерское присутствие, виртуозно сохраняя тот же неакцентированный, несуетный тон, что и персонажи, бесстрастно разглядывая их вместе с нами. В кадре неуютный ноябрь, серые бостонские задворки, слегка расцвеченные саундтреком Дейва Грузина, и печальные мужчины, которые пытаются выжить. В фильме, строго говоря, нет главного героя, и это принципиально: в Эдди Койле нет ничего, что отличало бы его от его «друзей», и он легко может выпасть из действия минут на двадцать. Митчем, прирожденная звезда, одна из самых ярких, массивных (в том числе чисто физически) фигур, когда-либо запечатленных на пленке, едва ли не впервые умудряется убавить эту яркость, слиться с пейзажем. Он играет помятого, словно только что вышедшего от слепого парикмахера, плохо одетого пенсионера, которому когда-то в педагогических целях сломали пальцы, — а он все равно ничему не научился. Это трагикомическая роль, жалкая и величественная: в отчаянной заурядности Койла, в его стремлении удержаться на плаву в сочетании с готовностью сдаться есть что-то самурайское.  

Это, впрочем, касается и остальных героев: каждый из них мог бы оказаться на месте другого, и каждый это понимает — в том числе и единственный представитель закона. Нужно, вероятно, было стать прокурором, чтобы подобрать эту безжалостную оптику, категорически не сентиментальную, но парадоксально гуманистическую. Погрузиться в мир замусоленных двадцаток, обывательских фантазий о домике в Майами, маленьких предательств и никому не нужных убийств. Увидеть людей, незнакомых с сочувствием и недостойных сочувствия. Продолжать смотреть — и в конце концов все-таки найти его.