Как это делается «Бок о Бок»: как сделать кинофестиваль об ЛГБТ в России

Начало

Гуля Султанова: Фестиваль мы задумали в 2007-м, первая попытка его провести состоялась в 2008-м, в начале октября. Дом кино, что интересно, был первой площадкой, с которой мы договорились, притом что это площадка государственная. И они были готовы впервые в нашей стране подобное мероприятие провести. Даже либеральные СМИ были тогда в полном недоумении: что это будет, гей-парад — или будут голые геи и лесбиянки по улицам ходить? Действительно, сейчас читать публикации начала 2008 года смешно — каменный век. Но это было.

Мэнни де Гуэрр:  Мы нашли площадки, но на них надавили, и они отказались с нами работать. В январе 2008-го пошла гомофобная волна в СМИ. После этого Дом кино отказался — они сказали, что ничего нам не обещали, хотя у нас были на руках письма и договоренности. Потом еще одна площадка отказалась — кинотеатр «Пик». Все шло как обычно на фестивале: висела реклама у кассы, мы уже начинали продавать билеты, все к фестивалю относятся нормально. За две недели перед началом фестиваля они получили звонок (не совсем ясно, от кого, но со стороны государства) — угроза налоговой проверки, другие угрозы. Они извинились и сказали, что не могут с нами работать. Мы нашли другие площадки. В день начала фестиваля МЧС пришли и закрыли обе из них за нарушение пожарной безопасности.

Гуля Султанова: После этого всего мы сделали два дня закрытых показов, потому что поняли — если открыто выступим где-то еще, туда просто снова придут пожарные. Было очень жалко и обидно за площадки, которые готовы были нас принять, но при такой угрозе мы не хотели подвергать никого опасности. Поэтому мы оповещали зрителей по СМС, делали рассылку. Люди, которые купили билеты в «Пик», как-то тоже до нас доходили по этим билетам. Но, несмотря на этот полуподпольный режим, к нам приехали режиссеры, гости, жюри. Все, что мы хотели показать и заявили как тему для дискуссии с привезенными спикерами, состоялось — просто это случилось для 50–60 человек.

Методы выживания

Гуля Султанова: После того как нас запретили, несмотря на гомофобные общие настроения, пресса о нас, наоборот, начала писать сочувственно. Мы же тогда для себя сделали главный вывод — что фестиваль очень нужен, потому что были люди, которые пришли и остались, а некоторые даже из Москвы специально приехали. Но было понятно: чтобы выжить, надо интегрироваться в культурное пространство. Тогда мы начали сотрудничать с другими фестивалями и делать, например, один наш показ в их рамках. Другой фестиваль из-за одного показа не закроют, а мы получим площадку, чтобы заявить об ЛГБТ. В Киеве на фестивале «Молодость» мы представили маленькую программу. Они очень открыто пошли навстречу, там даже была передача о вопросах свободы самовыражения, куда пригласили нашего представителя. Она состоялась по следам фестиваля в конце октября 2008 года, ее провел Шустер. В Украине это вызвало какой-то резонанс, в России писали только либерально настроенные СМИ, остальные в основном молчали.

В 2009 году мы проводили показы на разных других близких нам по духу фестивалях — например, на Фестивале против расизма и ксенофобии, фестивале «Открой глаза!», Неделе Германии, где мы собрали самый многочисленный показ за историю этого мероприятия. На Фестивале фестивалей у нас тоже было несколько показов, но он проходил на государственных площадках, так что проблемы были. Государство очень не хотело нас пускать на свою территорию — тогда не хотело. А теперь это просто исключено.

Мэнни де Гуэрр: Второй фестиваль — в 2009 году — прошел отлично. Мы работали с посольствами и даже показывали фильмы на их территориях . Открытие, например, было в Гете-институте — туда наше государство не ходит, это для них запретить слишком сложно. Нам удалось наладить нормальное сотрудничество с теми, кто согласился: начались взаимовыгодные отношения с площадками — сетями «Мираж», «Каро». Не со всеми, конечно. Кинотеатр «Художественный» вот нам сказал: «Простите, не можем вас принять, потому что наша публика к нам перестанет ходить». В целом показы проходили спокойно, на мероприятиях всегда была охрана, но никто не атаковал. Это закончилось в 2011 году, когда пришел новый губернатор Полтавченко.

Регионы: угрозы, отказы, погони

Мэнни де Гуэрр: Все, с чем мы столкнулись в первый же год в Питере, впоследствии повторилось и в следующие годы в других городах. В Кемерово была такая же ситуация. Архангельск, Томск. Когда в конце 2011-го началась гомофобная истерия, мы сразу увидели, что общество стало относиться к нам более жестко. Стало больше угроз.

Гуля Султанова: Единственный город, в котором у нас получилось открыться сразу, — это Новосибирск. Там на открытие пришел заместитель главы Департамента по культуре. Говорил важные слова — про открытое общество, про дискуссии на тему гомофобии. Такой крутой дядька. Он потом получил по шапке мощно и в итоге чуть не потерял место.

Но власти в городе, видимо, просто не сразу сориентировались, что происходит. Мы еще удивлялись, что все так легко прошло, без отказа площадок, без давления и преследования.

Мэнни де Гуэрр: Я бы не сказала, что совсем без давления. Когда мы ходили уже позже на разговор к следующей женщине из Департамента культуры, он получился очень неприятным. Она была шокирована, что такой фестиваль, как наш, пройдет в Новосибирске. Они решили не запрещать фестиваль, потому что было бы больше шума. Так что в итоге фестиваль прошел достаточно тихо, но гладко.

Гуля Султанова: С 2010 до 2012 года мы работали в Новосибирске довольно неплохо. Там в принципе развита культурная инфраструктура: есть площадки, есть академические пространства, есть люди, которым интересно поддерживать дискуссию. Но сейчас в Новосибирске произошло изменение городской политики. Во-первых, мощная клерикализация, а во-вторых, к сожалению, националистические силы там сейчас взяли верх — и их вполне поддерживают люди из городского правительства. Запрещают спектакли, демонстрации — этот город перестал быть открытым и интеллигентным. С 2012 года мы там не можем работать — когда в последний раз пытались, на открытие фестиваля наслали неонацистов, которые ходили кругами у здания. В первый день нам удалось от них отбиться (фигурально выражаясь), они выступали с прямыми угрозами в соцсетях — писали, что они сделают с нами и со зрителями. На второй день они пришли снова. Полиция по этому поводу уже вообще ничего не делала — очевидно, властные структуры получили указ не противостоять националистам.

Мы просили о помощи, но нам отвечали: «Ну, вас же пока не убили». Еще они говорили, что мы сами виноваты: слишком широко распространили информацию. Мы для них изначально были неправы — нам надо было делать все по-тихому и не высовываться. В итоге нам пришлось заказывать такси для зрителей, которые все-таки дошли, а сами мы уехали на машине, полиция смотрела нам вслед, неонацисты пытались за нами погнаться, кто-то из них упал с мотоцикла. Сейчас рассказывать и дико, и почти смешно, но тогда было не очень весело.

Мэнни де Гуэрр: На второй день фестиваля приняли закон о пропаганде гомосексуальных отношений. Против нас был пикет — 30–40 человек. По-моему, тогда даже специально перенесли чтение закона, чтобы он совпадал с началом нашего фестиваля. Из-за атмосферы всеобщей нетерпимости у нас на второй день было очень мало зрителей: люди и так опасались, а тут еще они читают угрозы в соцсетях — и просто остаются дома.

Закон о пропаганде гомосексуальных отношений

Гуля Султанова: После 2012 года многие группы активистов, с которыми мы общались, ушли в подполье. Они себя почти никак не проявляют в открытом культурном или правозащитном пространстве. Мы стараемся общаться и поддерживать отношения, но чаще всего люди просто уже выбрали другое смысловое пространство — они устраивают вечеринки в лучшем случае. Или вообще никак больше в общественной жизни с этой стороны не участвуют. Живут как жили, по-тихому. Их, естественно, можно понять, когда такое вокруг творится и городская политика, как в Новосибирске, настроена на то, чтобы подавить всякое инакомыслие. Бред полный — грустно.

Дмитрий Бартенев, адвокат: Такие ситуации, когда людей в чем-то обвиняют, исходя из их сексуальной ориентации, все-таки довольно редки. В основном это опосредованные обвинения, когда людям либо не согласовывают какие-то публичные мероприятия, либо штрафуют их за несанкционированное участие в таких мероприятиях, например. В таких случаях сексуальная ориентация, конечно, является подтекстом, но обвинения по факту с ней могут быть не связаны. Гораздо реже выдвигаются прямые обвинения в пропаганде гомосексуальных отношений — например, сейчас я веду дело об увольнении учительницы по причине ее сексуальной ориентации и дело о закрытии группы поддержки для ЛГБТ-подростков. Но это единичные дела.

Закон об иностранных агентах

Гуля Султанова: В 2013 году, 21 марта, началась первая волна проверок — нас обвинили в том, что наша организация является иностранным агентом. К нам пришли прокуроры, полиция, почему-то — центр «Э». К нам и другим общественникам — это была шквальная акция. Из всех, кого в тот день проверили, четыре организации получили бумаги из прокуратуры о том, что необходимо зарегистрироваться как иностранный агент. Мы, ЛГБТ-организация «Выход», «Мемориал» и экологическая организация «Беллона». Дальше началась череда судов, публикаций в СМИ — в основном сочувственных, но у тех, кто ругал наши фестивали (а мы параллельно с судом их продолжали проводить в нескольких городах), прибавился повод нас обвинить еще и в том, что мы иностранные агенты. Мы в результате сделали так, что это обвинение нам больше предъявить фактически нельзя — закрыли некоммерческую организацию.

Дмитрий Бартенев: В законе об иностранных агентах речь идет о том, что некоммерческая организация, которая получает иностранные деньги и при этом, как говорит закон, «участвует в политической деятельности», должна состоять в реестре некоммерческих организаций, выполняющих функцию иностранного агента. Это означает, что все ее публикации, например, должны маркироваться пометкой о том, что организация — «иностранный агент», что различных отчетов нужно сдавать гораздо больше, часто проводить аудиты. ЛГБТ-кинофестиваль «Бок о Бок» был одним из первых, кого прокуратура попыталась привлечь к ответственности как организацию, не подавшую документы на включение в реестр. Мы ее защищали в суде. Политическая деятельность организации, которая, конечно, не была никакой политической, заключалась в том, что она опубликовала несколько брошюр по правам ЛГБТ и подписала петицию против закона о пропаганде гомосексуальных отношений. В итоге оштрафовали и саму организацию, и директора, но потом нам удалось это постановление отменить, и дело было прекращено.

У формулировки «политическая деятельность», упомянутой в этом законе, четкого определения нет, и, как показывает практика за два года существования этого закона, под политическую деятельность подпадает абсолютно любая деятельность, лишь бы организация была связана с получением иностранных денег. Чем бы она ни занималась, если она получает иностранные деньги, ее могут обвинить по этому закону. Пытаться определить, что именно составляет  «политическую деятельность», бесполезно, потому что закон фактически был направлен на то, чтобы избежать какой-то конкретики. Он позволяет навесить ярлык «врага» на неудобную организацию. Я сталкивался с большим количеством дел по этому закону, все они совершенно разные и чаще всего не завершаются положительно для обвиняемых. Поэтому многие организации просто вынуждены закрываться, чтобы не работать с клеймом «иностранного агента».

Друзья и союзники

Мэнни де Гуэрр: Фестиваль стал достаточно известен — особенно после того, как во время принятия гомофобного закона на ЛГБТ-организации тут обратили внимание. Мы много общаемся и сотрудничаем с иностранными ЛГБТ-активистами. У нас на сайте есть раздел «Друзья» с цитатами в наш адрес. Там больше иностранцев — за границей этот спор идет уже сорок лет, там людям проще сделать каминг-аут, есть контекст. Российские люди поддерживают нас реже. В первый год с поддержкой выступили Сокуров, Светлана Сурганова. Это было для нас важно, но, когда мы пришли к ним еще раз два года назад, они молчали. И многие боятся поддерживать. Я связываюсь с разными известными людьми, много им пишу — например, если Стивен Фрай говорит о нас хорошо, вдруг это поможет кому-то принять наши темы. Когда к нам приезжал Гас Ван Сэнт, СМИ тоже проявляли положительный интерес. Жалко, что российские звезды не помогают.

Гуля Султанова: Но это можно понять. В США, например, действительно разговор начался 30–40 лет назад. Или Стивен Фрай — он довольно долго скрывал, что он гей, по всей Англии уже ходили слухи. Ему тоже потребовалось много лет внутренней борьбы.

Сегодня

Гуля Султанова: То, что с нами происходит, происходило с ЛГБТ-движением почти в любой стране. Когда такое движение становится заметным, его начинают давить. Нас начали давить — значит, нас увидели. Значит, дело идет. Не хочется сглазить, но наши противники — те, кто из политики, — конъюнктурщики. И вообще вся эта волна была поднята для того, чтобы отвести внимание от каких-то других проблем и заодно педалировать так называемые традиционные ценности. Милонов и вся эта группировка сейчас занимаются милитаристской темой, у них Украина на повестке дня.

Но гомофобная политика, созданная этими людьми, продолжается — например, гонения на проект Лены Климовой «Дети-404», гонения на учителей гомосексуальной ориентации. Семена, которые были посеяны в то время, теперь дают всходы. Любые темные делишки и ненависть процветают в тишине. Чем больше о нас говорят, тем больше у людей доступа к знаниям, тем больше возможность задать себе и другим вопрос, построить дискуссию.

Дмитрий Бартенев: Я думаю, что дел по обвинениям, связанным по сути с притеснением прав ЛГБТ, не стало намного меньше. Просто, во-первых, когда тема закона о запрете пропаганды нетрадиционных отношений ушла из публичных разговоров, такие проблемы стали меньше освещать, а во-вторых, после введения закона о пропаганде гомосексуальных отношений сами ЛГБТ-организации и активисты стали аккуратнее. Два года назад ситуация с видимостью и притеснениями ЛГБТ была во многом связана с дискуссией о принятии федерального закона о пропаганде. А когда закон был, несмотря на все акции протеста, принят, во-первых, протесты стали неактуальны, во-вторых, люди стали аккуратнее вести себя и корректировать свои действия с учетом этого закона. Но я бы не сказал, что сейчас мало ситуаций, связанных с этой проблематикой, — даже в тех делам, в которых я оказываю юридическую помощь сейчас, присутствие этой темы ощутимо. Разве что стало меньше проблем с публичными акциями — но это просто потому, что их никто особенно не устраивает сейчас. А по закону о пропаганде дел много — и далеко не все связаны с активистами. Например, какой-то канал случайно в эфире что-то показал на тему геев, и ему приходится платить штраф.

Фестиваль «Бок о Бок» пройдет в Москве с  23 по 26 апреля