Как это делается Захар Прилепин о том, как издать собрание сочинений любимого писателя

Я каким-то образом чувствую, что неотданные литературные долги меня гнетут. Что перед людьми, очень сильно повлиявшими на меня, чья судьба не
сложилась в полной мере при жизни или посмертно, у меня есть долги,
которые я не вернул им как близким людям, родственникам. Поэтому мои отношения с Мариенгофом и Леоновым — часть моей биографии, жизни, физиологии.

Идея

Анатолий Мариенгоф

Мариенгоф — это имя, которым раньше пугало советское есениноведение, это такой демон, знать о котором можно было только по 5-7 строкам в примечании к текстам Есенина — вот, мол, есть такие декадентские друзья, затаскивавшие поэта в кабак.

Вообще, он был вполне самодостаточным советским литератором: по его сценариям поставили 5 фильмов, шли пьесы непрестанно, выходили какие-то книжечки. Он был с краю советской элиты — дружил с Германом, с Шостаковичем, с Качаловым. Но успеха не было, и романы, и стихи его, особенно начального периода, забылись совершенно.

Когда в 1990 году, в самом конце перестройки, в тоненькой обложке вышли «Циники» — это было просто поразительно. Под их влиянием я нахожусь до сих пор — сюжетно, стилистически, композиционно все в них выстроено просто замечательно. С этого момента я испытывал к Мариенгофу долгий постоянный интерес, и, когда начали выходить сборники стихов, я их сразу же купил и был совершенно поражен — уникальный поэт, ни на кого не похожий.

Тем не менее Мариенгоф в наши времена находится если не на периферии, то где-то сбоку все равно. Уже более-менее разобравшись в его биографии, я увидел, что множество текстов Мариенгофа до сих пор не известны и не изданы, лежат в схронах, и никто их не ищет, никто им не занимается; наследников у него не осталось — единственный сын Кирилл покончил жизнь самоубийством. Мемуары Мариенгофа переиздавались беспрестанно, а за остальными его сочинениями никто не тянул руки, не пытался их извлечь откуда-то.

Кроме всего прочего, я физически чувствую с Мариенгофом какое-то родство. Не будем вдаваться в астрологические казусы, но дело все-таки и в том, что родились мы с ним в один день. Я не отношусь к этому серьезно, но иногда чувствую, что понимаю причины и следствия поступков Мариенгофа, понимаю их мотивацию — даже если я не поступал бы так же в схожих ситуациях. Поэтому все это меня с сугубо личностной точки зрения волновало. Сам я не мог заняться Мариенгофом в полной мере, но какие-то тексты о нем писал и часто о нем говорил. А когда какая-то идея в голове зудит, всегда что-то обязательно происходит.

Леонид Леонов

С Леоновым другая ситуация. Два этих процесса происходили в моей голове параллельно в девяностые годы — тогда была популярна возвращенная литература, когда издавалось то, что по тем или иным причинам было запрещено в СССР. А с другой стороны шла, прямо скажем, пропаганда антисоветского толка — когда вся советская литература была объявлена несуществующей, — и она с тех пор не прекращается. Это у меня всегда вызывало некоторый ужас, и с какого-то момента пришлось самому с этим разобраться. Лет 20 лет назад я стал закупать букинистику — Фадеева, Федина, Всеволода Иванова, Валентин Катаева и так далее.

В какой-то момент я купил девятитомник Леонида Леонова, думая, что это должно быть чем-то совсем невыносимым — он же после войны был в статусе второго советского писателя после Шолохова, весь в орденах и Ленинских премиях. И, когда я начал читать первый том, его рассказы, я не поверил своим глазам — это было что-то невозможное, писатель удивительного дара, необычайного. Долгое время влюбленность в Леонова я разделял только со своей женой, пока не познакомился с Дмитрием Быковым, который тоже считал его гением. Он меня познакомил с «Молодой гвардией», cообщил им что я буду писать ЖЗЛ Леонова, они отмахнулись, но, когда через несколько лет я стал, что тут скрывать, достаточно известным писателем, они вдруг об этой истории вспомнили, и я начал работать над его биографией. Она вышла три года назад. Чем больше я им занимался, тем больше узнавал текстов, которые или не издавались, или находились на периферии читательского сознания. Например, роман «Пирамида», который он начал в 40-м, а закончил в 1994 году и никак не хотел отпускать от себя — все переписывал и переписывал. Это небывалая вещь, одна из вершин русской мысли, которую с 95-го не переиздавали. Не было изданий дневников, которые нашла его дочь, не было нескольких рассказов, не было повести «Унтиловск», третий вариант романа «Вор» стал библиографической редкостью. Так что издание нового собрания сочинений Леонова не было моей блажью, оно действительно назрело.

Если в советские времена кого-то 25 лет не издавали, это было признаком того, что во всем виновата тоталитарная советская власть. А если сейчас не издают Леонова 20 лет, то никто не виноват — потому что это рынок, ну не издают и не издают. И меня это бесит ужасно, потому что свойство рынка по результату так же безнравственно, как свойство цензуры. Я с мыслью о переиздании Леонова обращался и туда и сюда — потому что уверен, что через 10 лет его будут изучать во всех университетах страны наряду с «Тихим Доном».

Поиск издателя

Анатолий Мариенгоф

В какой-то момент появился в моей жизни человек, студент из Москвы Олег Демидов. Где-то я однажды выступал, слушало меня там студенчество, задавали вопросы, и, видимо, я сказал про Мариенгофа что-то. Он был в аудитории, это запомнил, стал Мариенгофа читать — и попал, зафанател. Через какое-то время он проявился, написал мне, я предложил ему издать вместе со мной собрание сочинений, на что он ответил: «Да, я уже накопил какое-то количество текстов, которые нашел в архивах, давайте попробуем».

Я выложил объявление в фейсбуке: ищу издателя. Те, которых я знал лично, говорили мне: «Да, Захар, идея замечательная, но собрание — это чрезмерно, непонятно, надо ли все издавать». Я сдаваться не стал, своими ногами обошел массу издателей и нашел издательство «Терра», которым руководит Сергей Кондратов — с ним, как оказалось, мы идеологически кое в чем совпадаем. Я зашел в его роскошный кабинет и как только произнес фамилию Мариенгофа, он сразу же мне сказал: «Да, давайте издавать, очень хорошо». Все начало складываться.

Леонид Леонов

Для Леонова я тоже долго пытался найти издателя. Дело дошло до того, что я уже в повелительном наклонении говорил свои издателям: «Следующую свою книгу я сдам, только если вы переиздадите «Пирамиду». Но все это висело, потом появилась тема с Мариенгофом, и, пока я разговаривал с Кондратовым про него, параллельно договорился за Леонова. Но Мариенгофа он сразу решил издавать массовым тиражом, потому что, по его словам, это продастся, а Леонова более камерным. Все решилось за 5 минут, но этому предшествовали годы поисков.

Работа над текстами

Анатолий Мариенгоф

Самая трудная часть работы не в полной мере коснулась меня — скорее Олега Демидова, который мотался по городам, архивам, расшифровывал письма, Лист из книги «Шут Балакирев», подписанный Мариенгофом Борису Эйхенбауму и его женеФотография: РГАЛИправленые машинописи. Говорил мне: «Невозможно расшифровать почерк Мариенгофа!» Потом стало получаться.

Кондратовым была поставлена цель, чтобы мы все успели сделать к сентябрьской книжной ярмарке, а работать мы начали весной. И в течение трех месяцев Демидов, как сыщик, носился по стране, по архивам и извлекал эти тексты. С миру по нитке мы, постоянно переписываясь, собирали информацию — где и когда какие тексты появлялись, где их можно найти. Демидов был сыщиком, а я составителем, раскладывал все по нужным томам, как по корзинам. Я проделал работу по предисловию, написал большое эссе про Мариенгофа. Мы нашли всех мариенгофоведов, которые существуют в природе, их оказалось двое: славист Томми Хуттунен из Финляндии, автор единственной книге о Мариенгофе, и Валерий Сухов из Пензы. Подтянув их, мы сделали издание по-настоящему научным: каждый написал примечания, а критик Алексей Колобродов из Саратова написал послесловие. Все мы работали бесплатно, исключительно на моем энтузиазме, которым я старательно заражал всех остальных.

Роскошная фотовкладка — заслуга Олега Демидова. Фотографии литераторов тоже хранятся в архивах, лежат там в специальных папочках, и где-то он их случайно или не случайно находил. Часть фотографий нашел в Пензе Валерий Сухов, какие-то вещи были у меня — в итоге в книге напечатаны более 50 снимков, которые вообще никто никогда не видел. А сколько текстов было впервые опубликовано, мы даже не сосчитали — вся драматургия, целый том никогда не издававшихся пьес; несколько десятков стихов, рассказ, письма — если бы такую работу получили серьезным филологическим людям, они бы ей занимались лет пять. И с точки зрения науки у них получилось бы круче, зато у нас был марш-бросок — все забросили свою работу, а Олег Демидов просто-напросто разорился; я в итоге написал письмо в издательство, мол, я все понимаю, но компенсируйте ему хотя бы часть расходов на путешествия.

Леонид Леонов

Леонов — это полностью моя работа. Вообще вся работа, от первого до последнего слова — составительская, редакторская, корректорская — была на мне. Его тексты, конечно, было проще доставать — все они хранятся у дочери писателя, собрать их не было проблемой, оставалось только отследить, когда и где они были опубликованы. Из пяти томов три впервые выходят в собраниях, а некоторые тексты из них вообще не публиковались. Так что это новое открытие Леонова.

Другое дело, что какое-то количество текстов я своей волюнтаристской волей изъял. Например, роман «Русский лес», который, на мой взгляд, сначала репутацию Леонову создал — как советскому классику, а потом ее и испортил — потому что все знакомящиеся с ним обычно говорят: «Нет, спасибо, мы больше этот соцреализм читать не будем». Исключил публицистику и драматургию — меня это гораздо меньше все интересует. Я создал такой кумулятивный снаряд из прозы, которую определенным образом расставил.

Эти книги — достаточно анархистская работа. В том плане, что с точки зрения наукообразности ко мне могут быть претензии — к чему-то я написал комментарии побольше, к чему-то поменьше. Но передо мной и не стояло научных задач, стояла задача привлечь к этому внимание. Поэтому я пригласил Олега Кашина и Дмитрия Быкова, людей безусловно знаменитых, к написанию текстов о Леонове для собрания. В этом наверняка есть популизм, часть исследователей-леоноведов скажет «да как вы смеете вообще», но я же не из личностных и меркантильных целей этим занимаюсь. На обоих собраниях я, кстати, не заработал ни рубля.

Очистка прав

Анатолий Мариенгоф

Что касается прав, то с декабря 91-го Мариенгоф издается постоянно. Я не очень хорошо разбираюсь в законодательстве в этой области, и мы решили не заморачиваться на эту тему. Якобы у Мариенгофа была сестра, и еще жив ее наследник, племянник. Мы пытались его найти, но не нашли, и подумали, что раз он не предъявлял права на предыдущие издания Мариенгофа, то и собрание мы издадим без его участия. Он, конечно, может найтись вдруг — ну что ж, подарим ему пакет из книжек. Вообще с наследниками часто бывают проблемы — это чистая правда. Вот, к примеру, великого русского писателя Алексея Николаевича Толстого сейчас издают крайне мало, потому что у него огромная разветвленная родня, которая висит над его правами и ничего не дает издавать.

Леонид Леонов

Права принадлежат его дочери, я приходил к ней, она очень приятная женщина, бодрая, полная сил. У нее тоже есть представления, что об ее отце нужно вот так, а так не надо, — она прочитала мое предисловие, сказала, что «вот это надо убрать, и вспоминать вот это не нужно». Издатели подписали с ней договор, но я все сделал так, как считаю нужным. Может быть, в этом есть некоторый цинизм, но, в конце концов, я не меньший сын Леонова, чем она его дочь. Я его возлюбил, написал о нем книгу, которую дважды переиздали, дал десятки интервью про него. Издал собрание, наконец. Я никому ничего не должен, и неизвестно с кем бы он согласился еще — со своей дочерью или со мной.

Оформление

Анатолий Мариенгоф

То, как выглядит собрание, полностью придумывали в издательстве. Все они сделали правильно: Мариенгоф — денди, он этим славится, и ему бы понравилось. От собрания этого сияние исходит, я его поставил на полку и вижу, как от него чем-то таким гламурно-азиатским веет. (Смеется.) Такое оно сладкое, роскошное.

Леонид Леонов

Я придумал обложки, на которые поставил фотографии Леонова разных периодов — читатель может наблюдать как он из безумно красивого молодого человека превращается в маститого советского писателя, которого что-то там в области затылка мучит, гнетет, а потом — в древнего 95-летнего старика, практически бессмертного, в котором есть что-то мистическое. Я с некоторой даже завистью смотрю на людей, которые с моей подачи покупают это собрание, начинают Леонова читать и узнавать его — это небывалое счастье.