Как это делается Как издать роман лауреата Пулицеровской премии

«Во всех издательствах работа над книгой происходит по-разному. Я вам расскажу, как это происходит у нас. О Донне Тартт я услышала, когда мы почти всей сегодняшней командой были еще издательством «Иностранка»; было это, наверное, в 2005 году. Мы размышляли над публикацией первого романа Тартт, «Тайной истории», который сразу после появления (в 1992 году. — Прим. ред.) вошел в американскую литературу на правах большого романа. Как часто бывает в таких случаях, стоило нам задуматься о переводе, как к нам с той же идеей обратились переводчики, совершенно восхищенные этим романом. Сказали: «Пожалуйста, давайте сделаем эту книгу». Мы до этого не были знакомы, но они действительно очень хорошо ее перевели, и «Иностранка» ее выпустила, но у «Тайной истории» не случилось в России оглушительного успеха (кроме как у критиков). Я не знаю о подробностях ее судьбы — вскоре после ее выхода история любви с «Иностранкой» закончилась, через некоторое время уже возник Corpus. Но точно знаю, что книгу они допечатывали — и это уже можно считать победой. Там же, в «Иностранке», потом вышел и «Маленький друг», но к тому переводу мы отношения не имели.

С «Щеглом» даже не было никакого процесса принятия решения: мы мечтали увидеть третий роман Тартт и ни секунды не раздумывали, покупать ли права. Как происходила покупка прав? Есть многолетние связи с американскими агентствами (там их сотни, а у нас — от силы пять), и одно из самых больших и уважаемых, агентство ICM, заявило о скорой публикации «Щегла». Текст был засекречен — от меня потребовали подписать письмо о неразглашении. Мы его прочитали и убедились, что он прекрасен. Примерно за полгода до выхода книги в Америке в России провели аукцион: в нем принимали участие мы и «Азбука-Аттикус» — и Corpus победил.

А дальше — выбор переводчиков. Денис Бородкин и Наталья Ленцман, переводившие «Тайную историю», конечно же, очень хотели работать и над «Щеглом», и мы были рады продолжить с ними работать, но по договору нужно было одобрить выбор переводчиков у Донны Тартт. Каким образом она эту оценку проводила, мы не знаем, но посланные резюме переводчиков показались ей недостаточно убедительными. А наши маститые переводчики с более чем убедительными резюме отказывались от «Щегла» просто потому, что в книге 40 авторских листов (один авторский лист — 24 машинописные страницы) — это страшный объем. Нынешняя жизнь совершенно не располагает к тому, чтобы подписаться на такую огромную работу, которая оплачивается, увы, очень скромно. На наше счастье, Александра Борисенко и Виктор Сонькин на своем переводческом семинаре на филфаке МГУ вырастили целое поколение замечательных молодых переводчиков. Вот там и обнаружилась страстная поклонница Донны Тартт, Анастасия Завозова, которая для нас уже кое-что переводила раньше. У нее было небольшое, но красивое резюме, которое она сопроводила таким невероятным письмом, что сердце Тартт дрогнуло. И позже, в ходе работы, у Анастасии с Донной завязалась переписка — что всегда очень помогает переводу.

Настя перевела «Щегла» очень быстро — месяцев за восемь — и это невероятный срок для такой книги, но она сидела над ней не разгибаясь. Ей был дан в помощь замечательный редактор, Вера Пророкова, она редактировала роман около двух месяцев. Мы страшно торопились, чтобы выпустить роман как можно раньше и успеть сесть на хвост тому грандиозному успеху, который случился у него по всему миру. Это все-таки очень важно для продвижения. А еще мы взяли оригинальную американскую обложку, что делаем довольно редко, и из-за чего чуть не поссорились с нашим прекрасным дизайнером Андреем Бондаренко, который придумал свой вариант обложки, тоже очень красивый. Но я все же настояла на оригинальной: книга с этой птичкой, глядящей сквозь надорванную бумагу, уже очень многим запомнилась.

Вообще, цикл в нашем издательстве такой: переводной текст (если речь идет о переводе) редактируется, редактор обсуждает правку с переводчиком, иногда по несколько раз, потом рукопись уходит к корректору, возвращается к редактору, потом верстка. Дальше верстка отправляется в корректуру, а тем временем редактор и переводчик читают верстку насквозь, так что последняя содержательная правка вносится в текст вместе с последней корректурой. В целом редактор только верстку читает не менее двух раз, уже после подробной работы над рукописью. А временной регламент такой… Скажем, если мы хотим издать книжку к ярмарке non/fiction, то есть к концу ноября, то расстаться с готовым оригинал-макетом мы должны к концу сентября. Значит, на верстку текст отдается в начале августа. После сдачи редакцией оригинал-макета книгой занимается производственный отдел, проверяются сданные нами файлы, и она уходит в типографию. Обложка появляется почти впритык к сдаче — раньше, увы, обычно не получается.

Продвижение книги практически целиком переместилось в интернет, так что мы используем все свои интернет-ресурсы: сайт и страницу Corpus в фейсбуке. Но самое важное — это работа с магазинами и распространителями. Мы делаем регулярные книжные обзоры для нашей внутренней службы реализации, чтобы они понимали, какую именно книгу им предстоит продавать, что и как о ней нужно рассказывать клиентам. Мы пишем информационные письма для партнеров. Регулярно ходим к товароведам в книжные магазины — тоже с обзорами и рассказами о книгах, иногда даже ездим в другие города, если зовут.

Интервью для русского издания Донна Тартт давать отказалась — она совсем не публичный человек, а к выходу книги в Америке и в Европе она уже исчерпала свой внутренний лимит на раздачу интервью. Никакой уличной рекламы мы не делаем. Прежде всего потому, что уличная реклама — это огромный бюджет, которого сейчас у издательств нет, особенно у тех, которые, как мы, занимаются качественными книгами. Такой экономический парадокс… Коммерческая служба очень осторожничает, и это понятно: дела с продажами бумажных книг сегодня устрашающе плохи. Просто катастрофически плохи — во всяком случае с продажами качественной литературы. Это уже не похоже ни на какой бизнес, все происходит вопреки его законам. Но тем не менее я почему-то убеждена, что «Щегла» ждет успех и в сегодняшней России. Это поистине поразительный роман».

«Конечно, меня пугали объемы «Щегла» — я работаю в Condé Nast, в журнале Allure, и здесь все довольно строго: я прихожу на работу не позже 9.30 и ухожу не раньше 7 вечера. А Тартт писала роман 10 лет, такую вещь за три месяца не сделаешь. Издательство пошло мне навстречу, дало максимум времени, и в общей сложности перевод занял у меня где-то 10 месяцев. И все равно я жалею, что у меня не было года или полтора. Мне пришлось выстроить строгий график и следовать ему, а это сложно — иногда хочется со временем посвободнее обращаться. Я садилась даже через не хочу, час разминалась, потом разрабатывалась и возвращалась к первому вымученному куску, который полностью удаляла и переписывала, но это не мой любимый способ работы. На этот период я отказала себе в свободном времени, но об этом не жалею.

Под конец весь роман Тартт, словно описываемая ей работа Фабрициуса, распадается на отдельные мазки краски, как будто ты подходишь очень близко к картине и ничего, кроме краски, не видишь. Это очень сложный, огромный кусок, который нужно было сделать так, чтобы от него оставалось ощущение рыхлости и неровности. В своем письме она отдельно просила не трогать этот момент, не менять в нем пунктуацию и рваное повествование (о чем мы потом отдельно сообщали корректорам). Этот фрагмент нужно было сделать особенно тщательно, обособленно от нехватки времени, что ли, — я несколько раз его переписывала и работала над ним в праздники и отпуска.

У Тартт есть специальное письмо для переводчиков с примечаниями: «делайте вот это» и «не делайте того». Это общепринятая практика у больших писателей — такой FAQ, в котором накапливаются все вопросы. Спрашивают самое разное: один переводчик вообще узнавал значение некоторых слов (из серии «открой Urban Dictionary и посмотри»); на месте Тартт я бы напряглась, но она всегда отвечает очень вежливо. Была масса вопросов по наркотикам — их много в книге, мне пришлось общаться с людьми, которые их употребляли. Так я освоила выражения «жрать кислоту», «гаситься», «упороться», «лизнуть марочку» и прочие. Тартт очень хорошо сочетает в этом романе нормальную, живую, убедительную речь с ее невероятно густым, золотым, почти прустовским стилем. Подростки у нее говорят как подростки. Люди выражаются как люди: мычат, мямлят, обрывают фразы, говорят банальности и чисто перетирают за жизнь — при напряженнейшем, огромной красоты внутреннем монологе. Поэтому появлению глаголов типа «упороться» я бы не стала на вашем месте удивляться. Тартт, например, не гнушается слов типа swish — это дословно «жоповерт», про гомосексуалиста, который ходит так, виляя задом, или cheesefry — «лошара», hammered — «ужратый». И в этом, повторюсь, убедительность ее романа.

Не могу сказать, что у меня было много вопросов — в основном по не закавыченным цитатам американских поэтов, которых в тексте очень много, и еще одной сложной теме — подделке американской мебели. Для того чтобы хоть приблизительно понимать, о чем идет речь, мне пришлось засесть на форумах краснодеревщиков, выписать с «Амазона» подержанные книжки про стили американской мебели, чтобы хоть научиться отличать американского чиппендейла от «Королевы Анны» и понимать, что такое средник, а что — навершие.

В книге есть прекрасный персонаж Борис, друг главного героя. У него польско-украинские корни, родился он в Сибири, долго жил в Австралии и вместе с отцом-нефтяником переезжает с места на место, из-за чего у него легкий акцент (несильный, но заметный, Тартт называет это смесью «агента КГБ и графа Дракулы»). В своей инструкции Тартт писала: «Борис говорит по-английски с акцентом, но при этом очень хорошо, не коверкайте его речь ни в коем случае». Понятно, что в любых германских языках неправильность речи Бориса сделать очень просто — голландцам, например, она объясняла, что в некоторых местах можно просто убирать или менять артикль. В русском языке артиклей нет, и Борис должен говорить как бы с русским акцентом, но я-то при этом перевожу на русский. В результате пришлось выходить из этой ситуации так. Тео, главный герой, мальчик из образованной семьи, даже немного posh, и он говорит правильнее Бориса. Речи Бориса я позволила больше русских слов, которые нам кажутся более разговорными. Я сделала его речь чуть грубее, чем у Тео, чтобы было видно, что он говорит на немного другом языке.

У Бориса в английском тексте есть прямо русские фразы. У Тартт, видимо, был хороший источник, но без смешных ошибок не обошлось. Например, у Бориса есть шофер, тоже мигрант с Украины, которого почему-то зовут Гюри. Или герой называет собаку словом poustyshka. Или он неправильно объясняет разницу между русским и украинским языками. С этими местами надо было что-то делать, и при переписке с Тартт я дала ей список таких случаев, их было 10–11, спросив, можно ли эти моменты исправить так, чтобы они выглядели нормально по-русски. Что мне понравилось, так это то, что она ответила просто: «Да, я ошиблась, жаль, что вас раньше не было рядом». А имя шофера она увидела в каком-то объявлении — оказалось, что оно на самом деле венгерское».

«Я вела книгу от начала до конца. Давала рекомендацию переводчику, когда мы утверждали ее кандидатуру у Тартт, затем договаривалась о сроках. Поскольку мы еще за год понимали, что книгу надо издать к ноябрю — посчитав, сколько надо времени на подготовку, договорились, что первую, уже готовую часть, она мне пришлет на редактуру 1 июня.  Анастасия — человек очень ответственный, и ей можно было заказывать перевод, у которого такие жесткие сроки, сдачу нельзя было сдвинуть на месяц или два, как это иногда бывает. Но сначала, в феврале и марте, я несколько раз писала ей: «Как идет работа?» За этим тоже нужно следить, чтобы человек не расслаблялся. Знаете, есть такие переводчики, у которых творческий порыв приходит к дедлайну; но когда это книга в 40 листов, такое невозможно. А дальше я начала работать с присланным текстом.

Каждый редактор работает по-своему — я вам рассказываю, как это делаю я. К данному переводу это не относится, но если перевод просто плохой, то хорошим ты его уже не сделаешь. Ты можешь убрать речевые ошибки, ужать длинноты, но все главное — ритм, нерв — это от переводчика, редактор мало что может исправить. Здесь был не тот случай, но все равно попадались вещи, с которыми я была не совсем согласна. Если ты видишь какие-то ошибки, лишнее «то», лишнее «своего» — правишь их прямо в тексте. А если ты понимаешь, что фразу можно перестроить, или видишь, что какой-то оборот выпадает стилистически, — оставляешь это переводчику. Word позволяет сейчас оставлять правки и примечания прямо в файле, на полях. Ты большими кусками пересылаешь все это переводчику — он смотрит, принимает (или не принимает) твою правку, вы переписываетесь и можете послать друг другу 10 писем по поводу одного выражения.

Когда вы с переводчиком сделали первую часть книги (допустим, треть от общего содержания), ты начинаешь посылать ее корректорам. Иначе не уложишься в отпущенное тебе время — перевод, редактура и корректура над разными частями книгами в какой-то момент начинают происходить одновременно. Но это «режим чрезвычайной ситуации». Когда книга небольшая, ты делаешь это по стадиям. Когда она большая, тебе нужно сэкономить хотя бы две-три недели, которые потратил бы корректор, если бы ты сдал ему всю книгу целиком. У нас все получилось: Настя слала мне все куски вовремя, последние главы пришли в середине июля, и мы все успели отредактировать и сдать на верстку». 

---

«Щегол» Донны Тартт появится в магазинах на этой неделе. Рецензию «Воздуха» на американское издание «Щегла» можно прочитать здесь. Текст Анны Наринской «Донна Тартт как будущий великий американский писатель» из номера «Афиши» о 100 лучших романах XXI века можно прочитать здесь.