Новинки недели Жена Ларссона, роман и не-роман о математиках, поэтика Пастернака и триллер о шотландском педофиле
Ева Габриэльссон, Мари Франсуаза Коломбани «Миллениум, Стиг и я»
Мемуары гражданской жены Стига Ларссона. Вышли одновременно в Швеции и Франции, теперь вот в России, переводом почему-то с французского. Означает ли присутствие имени «М.Ф.Коломбани» в авторах, что перед нами не совсем мемуары, а литературная запись интервью с Е.Габриэльссон — непонятно; не объясняется. Очевидно, что и писанина самой Коломбани тоже нуждается в обработке — во всяком случае ее определение Евы как «неподражаемой исполнительницы сальсы перед Предвечным» выглядит странновато.
Так или иначе, здесь про то, что С.Л. любил кофе, что он ездил в Африку, издавал «Экспо», ходил в дешевых, но элегантных костюмах и писал свои детективы при живейщем участии ее, Евы.
Никаких шокирующих подробностей о том, как, например, Ларссон был инструктором эритрейских партизан. Скорее история про тяжкую женскую долю — сначала всю жизнь опасаться атак экстремистов, а затем страдать от того, что родственники С.Л. не позволяют натерпевшейся женщине распоряжаться правами на его произведения. Видно, что обиженная на весь мир Е.Г. много думает о том, как когда-нибудь она отомстит своим — и Стиговым — врагам; о мести она рассуждает с большим знанием дела — и даже описывает старинный викингский языческий ритуал, который она совершила, чтобы проклять «недругов Стига». Собственно, эти мемуары тоже — символическое проклятие в их сторону.
Похоже, Е.Г. очень хочет дописать четвертый том саги о Блумквисте и Саландре — «Божье возмездие» — и именно для этого ей нужно, чтобы за ней были признаны аворские права на литературное наследие Ларссона; без этого она не имеет права публиковать ее в качестве официального сиквела. А так — «я смогла бы на законном основании работать над его текстами и завершить четвертый том, что вполне способна сделать».
Может быть, почему нет; но сами мемуары — не то чтоб выдающееся литературное произведение.
Александр Иличевский «Математик»
Новый — неожиданно компактный, 300 страниц, и, как всегда, не поддающийся пересказу — роман от автора «Матисса» и «Перса». Главный герой — получивший Филдсовскую медаль российский математик (тополог), прототипом которого, по-видимому, стал Г.Перельман; но это не роман о Перельмане, конечно; не буквально. Достигнув высших вершин в свое науке, он путешествует в поисках непонятно чего и наблюдает «зияние — и топологическое, и экзистенциальное», «вывернутую наизнанку реальность», «зияния речи». Кто читал Иличевского — знает, что он не перестает думать свою одну большую мысль, о соотношении сознания и ландшафта; в романе про тополога эта мысль звучит особенно. Хорошая история, из романа: «Я читал об одном художнике, французе, который очень хотел узнать, что думает срубленная голова. Он подошел как можно ближе к гильотине, и, когда голова скатилась в корзину, спросил ее, как она себя чувствует. «У меня во рту солнце», — сказала голова. И добавила: «Я вижу, как свежуют мою мать, плуг переворачивает ее кожу».
Подробности в следующем номере «Афиши».
Л.Грэхэм, Ж.-М.Кантор «Имена бесконечности: правдивая история о религиозном мистицизме и математическом творчестве»
Еще одна история про математиков.
Перевод с английского, совсем новая книга (оригинал — 2009). Биография нескольких французских и русских математиков конца XIX — начала XX века; и история об отношениях математики и религиозного мистицизма. «Центральный сюжет этой книги — соревнование французских и русских математиков, искавших новый ответ на один из старейших вопросов математики — на вопрос о природе бесконечности. Французская школа шла по пути рационалистических решений. Российские же ученые, в частности Дмитрий Егоров и Николай Лузин — основатели знаменитой московской математической школы — руководствовались совсем иными идеями. Они вдохновлялись религиозными прозрениями имяславия — мистического православного движения, заключающегося в особом почитании имени божьего и оформившегося первоначального в среде русских монахов на Афоне. После выдворения имяславцев с Афона в 1913 году они оказались рассеяны по всей России, само же учение, однако, сохранило существенное влияние в среде интеллектуалов. Именно эта религиозная практика и послужила толчком для одного из крупнейших прорывов в математике, позволив русским ученым заглянуть в бесконечное и открыть дескриптивную теорию множеств».
Александр Жолковский «Поэтика Пастернака. Инварианты, структуры, интертексты»
Новая книга — 600-страничный том — прежде всего писателя, а затем уже филолога (хотя сам он вряд ли с этим бы согласился), профессора Университета Южной Калифорнии А.К.Жолковского. 24 текста: статьи и эссе, все так или иначе имеют отношение к Пастернаку. «Рассматриваются: инвариантные темы, мотивы и предметы (например образ окна), в совокупности образующие художественный мир автора; выразительные структуры, развертывающие инвариантные мотивы в стихотворный текст (ряд статей посвящен монографическим разборам стихотворений); a также интертекстуальная подоплека пастернаковской поэтики в целом и отдельных текстов».
Стюарт Макбрайд «Холодный гранит»
Обман крупными буквами на обложке: «Премия «Золотой кинжал» от Ассоциации детективных писателей Великобритании» — нет никакой премии за этот роман, это ерунда. Что есть? Третьеразрядный «полицейский процедурник» — то есть детектив о расследовании дела о педофиле-убийце, который душит и насилует детей и кромсает их мертвые тела. А Логан Макрай — сержант полиции г. Абердин (Шотландия), герой детективного сериала (это только первый роман) — это дело расследует. Много жестокости — и еще больше клише.
Диалоги соответствующие:
«— Он что, мертв? — Ламли смял банку в кулаке.
— Инши и Логан обменялись хмурыми взгляами.
— Конечно, он мертв, мать его, — сказал Инш. — Кто-то превратил его в сито.
Горькая улыбка искривила залитое слезали лицо Ламли.
— Ну, туда ему и дорога...»
И вот так 500 почти страниц.
Выброшенные деньги. Зачем это переводится, если столько хороших книг не переведено? Зачем?