Лоран Гарнье — об «Электрошоке», диджеях-любителях и 20-летних ретроградах

• — Почему вы решили издать дополненную версию «Электрошока», а не написать отдельное продолжение?

— «Электрошок» перевели на несколько языков, но книга до сих пор не была опубликована на английском. Я решил издать ее в Великобритании сам. Три года назад, когда я читал переведенную английскую версию, понял, что чего-то не хватает: за десять лет с момента первого издания в электронной музыке многое изменилось, и мне показалось, что странно было бы публиковать старую версию сейчас. Я позвонил Дэвиду Брен-Ламберу, с которым мы работали над первым «Электрошоком», и спросил, не хочет ли он дописать еще пять-шесть страниц. Потом мы ­сообщили французскому издателю, что для английского издания решили добавить кое-что в первоначальный вариант, а он нам говорит: ­если сделаете большую главу, мы тоже выпустим переиздание. В итоге получилось 100 новых страниц.

• — А как так вышло, что книгу не издавали на английском?

— Это надо у англичан спросить. Вообще, книжный рынок сейчас в упадке, как рынок звукозаписей три года назад. Издать что-то в Великобритании очень сложно. Ну и вряд ли они хотели, чтобы француз или кто угодно из другой страны писал про историю их в том числе электронной музыки. Новая версия появится в Англии в апреле-мае следующего года.

• — Почему вы работаете в соавторстве с Дэвидом?

— Вообще, как все было: десять лет назад я познакомился с девушкой. Совершенно феноменальной. Мы напились и начали говорить о путешествиях, концертах и всем таком прочем. Потом она говорит: я думаю, тебе нужно написать книгу! А я ответил, что совсем не умею писать и что это не моя работа. В общем, в итоге она меня уговорила и я сказал, что мне нужно обязательно работать вместе с журналистом. Мы решили, что лучшим вариантом будет Дэвид, который у меня как-то брал интервью и написал к тому моменту несколько книг. Мне нравится, как он пишет, а сам я не журналист совсем — не моя работа. Хотя для нового издания я, кстати, написал гораздо больше, писательство сейчас мне куда интереснее.

• — Вы пишете о том, что музыкальная история повторяется 30-летними циклами. Вам как кажется, будет в ближайшие пять-десять лет что-то особенное, что-то подобное «Лету любви» и первым рейвам?

— Ха, да откуда же я знаю? Никто не знает. Я, может, и буду диджеить в 2020-м, но что будет — без понятия. По крайней мере, надеюсь, музыка сильно изменится и появится новая вибрация. Мне кажется очень странным, что все сейчас слушают ту же самую музыку, что и тридцать лет назад. Столько времени прошло — и ничего по-настоящему свежего или нового. То есть то, что я называю андеграундом, сделано на старых аналоговых машинах из 80-х. Чувствуется большое влияние музыки конца 80-х — начала 90-х. То есть электронная музыка, техно всегда стремилось вперед и ориентировалось на завтрашний день, а не на вчерашний. Мы живем в очень странное время, когда то, как мы думаем и говорим о музыке, сильно изменилось. Техно всегда знало свои корни и пыталось двигаться вперед. Сегодня первый раз в истории музыки оно постоянно оглядывается назад.

• — Почему в новом издании книги вы так много внимания уделяете EDM? Это что, по-вашему, новое техно?

— Нет, конечно. EDM — это поп-музыка, использующая звучание хаус-музыки. Как в коммерческой поп-музыке есть элементы рок-н-ролла, а в коммерческом рэпе — уличного хип-хопа. EDM — это не будущее музыки. Сочиняющих EDM людей волнует только то, как заработать побольше денег, продать больше альбомов и вообще — себя. Техно-музыкантов волнует качество музыки — и плевать они хотели на то, сколько записей продадут. Но EDM нельзя игнорировать. Нужно говорить о том, что это важная — и совершенно чудовищная — часть современной музыкальной сцены.

• — Историю танцевальной музыки часто связывают с наркотиками — как считаете, это справедливо?

— Ну говорить, что техно связано только с наркотиками, например, нельзя — но и нельзя врать, что их в техно нет вовсе. Все это, впрочем, никак не связано с музыкой. Прежде всего была музыка — и люди любили музыку, а наркотики были дополняющим элементом. Это всегда так было, не только с техно. Вот хаус придумали в Чикаго ребята, которые жили в гетто и хотели записывать диско немножко по-другому. Они не употребляли наркотики и даже не пили алкоголь. И я не думаю, что если сейчас появится новый наркотик, то появится новая музыка. Наркотики же не помогают ничего сочинять.

• — Вы пишете в старой версии о том, что раньше диджея, который ставил вульгарную техно-музыку, забросали бы помидорами. Мне кажется, сейчас это невозможно, потому что все стало более конформистским. Согласитесь ли вы с этим?

— Смотря к чему вы клоните. Я думаю, тот факт — EDM сейчас стал таким массивным явлением — провоцирует на то, что против него нужно как-то выступить. И есть люди, которые реагируют на него и делают что-то очень хорошее, но они слишком закопаны в андеграунд. Я думаю, очень хорошо, что есть сцена, которая противостоит EDM и что она очень мощная, но быть слишком в андеграунде — это значит копать яму и не позволять себе выбраться наружу, ограничивать свою свободу. Всегда нужно внимательно относиться к тому, что ты делаешь, и я играю много андеграундной музыки, тьфу-тьфу-тьфу, но могу играть и что-то более трансовое, например, в общем, что-то более коммерческое. Никогда не запрещаю себе играть какую-то запись.

• — Вы когда-нибудь считали, сколько записей в вашей коллекции?

— Более пятидесяти тысяч. Продолжаю покупать.

• — А вам не жалко, что они сейчас не имеют такой привлекательности и ценности, как раньше?

— Однажды, 15 лет назад, я попытался застраховать свою коллекцию, но не смог — мне сказали, что у нее вообще нет никакой ценности. Ценность все это имеет, естественно, только для тебя самого. Я думаю, важно, чтобы люди понимали — музыка не бесплатна. Альбом, который стоит 25 евро, не будет лично для тебя значить меньше, чем альбом, который ты купил за три евро. То, что какая-то музыка стоит дешевле или дороже, не играет никакой роли. Так что для меня коллекция записей имеет большое значение, а для моего соседа — нет. Ну и что? Если когда я умру, она не будет значить ничего ни для кого — а мне-то что? Я ж умер уже.

• — В Москве много людей, которые играют на вечеринках — даже в хороших клубах, — но при этом они не диджеи, а просто какие-то местные знаменитости. Вам кажется, это нормально или плохо?

— Так это еще 10 лет назад так было. Их раньше называли «диджеями из спальни», а теперь — «те-кто-косит-под-диджеев». Проблема не только в том, что эти люди играют какое-то дерьмо, так уж повелось. Проблема сейчас в другом: ты не можешь стать известным диджеем только благодаря тому, что ты ставишь музыку. Я добился успеха благодаря искусству диджеинга. Карл Кокс стал известным диджеем благодаря тому, что ставил записи. Джефф Милс до того как начал сочинять музыку, стал известным диджеем только благодаря тому, что был диджеем. Сейчас так не получится — и в этом отличие от того, что было двадцать лет назад. Раньше тебя звали играть за границей просто потому, что ты был хорошим диджеем. Сейчас, если ты не пишешь музыку, ты можешь играть в своем или в соседнем городе — но в другую страну тебя уже не позовут.

• — А вы правда такой стеснительный, как пишете в книге?

— Очень. Ненавижу говорить в микрофон. Когда звучит громкая музыка, ты как бы прячешь себя за ней. Я люблю разговаривать и, когда меня кому-то представляют, у меня нет никаких проблем с коммуникацией, но если мне нужно какую-то речь прочитать, это очень-очень сложно.

• — Вы до сих пор слушаете всю музыку, которую вам присылают?

— Знаете, последний месяц уже все-таки нет. Я учусь отключаться и делать что-то другое. Так получилось, что я делал так много всего, что чувствовал, как будто тону в новой музыке. Раньше, когда музыку нужно было покупать в магазине, я мог не ходить за ней неделю или десять дней. И я не искал ее в интернете. Сейчас я включаю компьютер — и у меня там двести писем каждый день. Если все слушать, это по десять часов в день. Так что я в прошлом месяце подумал и сказал себе: «Да ну …». Слишком много, слишком много, слишком много. Как будто тебя тошнит каждый день — ты просыпаешься, и у тебя в компьютере 250 записей. Сначала это кажется мечтой человека, который любит музыку, а потом становится … (долбаным. — Прим.ред.) кошмаром.

• — А вас сейчас что больше всего интересует?
  

— Я нахожу то же удовольствие в андеграундной хаус-музыке, которая основана на чикагском звуке, но звучит несколько жестче. Вот эти ребята, которые делают UK-фанки, джангл, грайм, хаус. Сейчас вообще очень-очень много хорошей музыки. Больше откровенного дерьма, но и хорошего тоже немало.

• — Что бы вы сказали себе 25-летнему и что бы он сказал вам?

— Когда ты молод, ты думаешь, что ты непобедим и сейчас пойдешь и трахнешь этот мир. «Я делаю то, что делаю, а когда мне будет 35, то я уже не буду диджеем, потому что буду слишком стар для этого». Потом ты взрослеешь и думаешь: «Может, я не такой уж и старый? Может, нужно продолжать? Вроде бы другим интересно то, чем я занимаюсь». Так что я 25-летний сказал бы себе: старый ты ублюдок, я буду лучше, чем ты, потому что я остановлюсь уже в твоем возрасте. А я бы посмотрел на него и сказал: «Пройдет немного времени, и ты увидишь — будешь делать то же, что и раньше, и тебе будет все это нравится». Но я бы обязательно сказал ему — не иди на компромиссы. Делай то, что делаешь, живи своими мечтами, заходи так далеко, как только сможешь, — и никаких компромиссов.

• — Как вы думаете, могли бы вы написать продолжение «Электрошока» еще через 20 лет?

— Я так не думаю. Это уже будет не мое дело. Я очень-очень надеюсь, что что-то случится и что молодые люди через двадцать лет не будут слушать то же самое. Мне кажется очень странным, что 18-летние слушают то же, что их родители 20 лет назад. Когда я диджею, я говорю: «Чуваки, вы танцуете под музыку 30-летней давности. Это ненормально!» Обычно молодые противостоят старшему поколению. Сейчас первый раз в истории музыки, когда 20-летние тотально принимают все, что было создано до них. Я очень надеюсь, что это все-таки изменится, потому что бороться — это, вообще-то, очень здоровая штука.

• — А сами вы чувствуете, что можете создать что-то новое?

— Нет, я прежде всего диджей, а не музыкант. Я люблю музыку, но не скупаю лихорадочно новую аппаратуру и не стремлюсь создать на ней что-то радикально новое.

Этот материал впервые был опубликован в журнале «Афиша» №22 (195) от 1 декабря 2014 года