Рука рынка
Аборигены московских рынков о том, что происходит вокруг
На московских рынках опять идут облавы: полиция ищет мигрантов. «Город» тоже побывал на афганском рынке в гостинице «Севастополь», радиорынке в Митино, на «Садоводе» и в Черемушках и поговорил с продавцами фруктов, собак и радиодеталей о том, как они здесь оказались и что видят вокруг каждый день.
Автандил
повар в грузинском кафе на Черемушкинском рынке
Самое главное — исходные продукты, здесь на рынке все рядом, все свежее. В городских кафе и ресторанах если и закупают хорошее мясо, то вы за это платите в три-четыре раза дороже. Еще многое зависит от рук. Обычно поваром становятся случайно — раньше шофером работал, а теперь на кухне, или у мамы с бабушкой подсмотрел. Это все не то.
Я родом из Кутаиси, но родители мои жили в Белоруссии, поэтому у меня был советский паспорт с белорусской пропиской. Если бы не это обстоятельство, я бы тут на рынке поваром не работал.
В Кутаиси у меня было свое кафе. Но в 1994 году после переворота Шеварднадзе и войны с Абхазией все развалилось. Был полный беспредел — ни еды, ни электричества. И мне пришлось сбежать в Россию — я поехал к татарам, в Набережные Челны. Там я женился и открыл ночной ресторан «Чанах». Десять лет там спокойно работал и прекрасно жил до 2006 года. В октябре Путин поссорился с Саакашвили. Все произошло за неделю: милиция, миграционные службы, паспортный стол — все построились и стали отрабатывать план по отлову грузин. Стали прижимать «Чанах», меня обещали посадить. Ну я плюнул на все и уехал в Кутаиси. В общем, заставили меня расстаться с женой, она осталась в Набережных Челнах, с тех пор я ее не видел.
Сейчас до сих пор грузинам визу в Россию не дают, но мне повезло: за то, что я долго жил в Белоруссии в советские годы, белорусы дали мне свое гражданство. В начале 2008 года, перед войной, я приехал в Москву и остался здесь. Во многих ресторанах работал, пол-Москвы меня знает. А потом на рынок попал.
Я ничего не могу понять в этой политике. Самое главное, что всегда страдает рабочий класс, простой люд. Вот Онищенко — сначала запретил вино, потом разрешил. Думаете, что-то изменилось для простого человека? Стало еще хуже. Когда был запрет, все можно было купить на рынке. А сейчас, когда боржоми и вино стали продавать в магазинах, знаете, сколько подделок появилось? Отличить хорошее вино проще всего по цене — 500–600 рублей еще можно пить, а вот за 200 такую бормотуху льют. Причем все это делают не в Грузии, а здесь. В Грузии все очень строго — там за это в тюрьму сажают.
Юрий
продавец советской электроники на Митинском радиорынке
В юности я жил недалеко от Байконура. Мы видели пуски ракет со стартовых площадок, как они взлетают в таком огненном кольце. Потом отделялись ступени, падали, и я туда быстро прибегал, успевал что-то открутить, аккумулятор снять. Даже самолет пытался построить, но он не взлетел. Началось все оттуда. Все, что вы видите здесь, — вещи, так или иначе связанные с моей биографией.
В армии я был командиром взвода по ремонту бронетанковой техники: все, что ездило и ползало в 1974–1976 годах, все чинил. Работал мастером на буровой, на тракторе работал, потому что танкист. Потом захотелось учиться. Как-то мама на кухне раскатывала тесто для пельменей, а я в это время читал «Комсомолку». Там как раз была статья «Куда пойти учиться?». Говорю, мам, вот сейчас куда ткну, пальцем, туда и поеду учиться — попал в Рязанский радиотехнический институт. Пока учился в институте, ходил в секцию дельтапланеристов. Потом я стал председателем дельта-клуба в Рязани, ну а потом еще аквалангом занимался. Вот, видите, тут и акваланги стоят. А вот это авиационные вещи: радиостанция «Баклан» и секстант для определения местоположения самолета по солнцу — штука серьезная, на бомбардировщиках больших стояла.
На рынок я попал лет 15 назад, когда специалисты оказались никому не нужны. Наша доблестная промышленность гикнулась в один прекрасный момент — ну и все оказалось на рынке, в прямом смысле слова. Рынок многих спас в то время, особенно пенсионеров. Здесь в основном люди с образованием, очень много военных инженеров. Поскольку я электрик, у меня в основном промышленная электрика, наконечники кабельные. У меня все советское, я принципиально не хочу заниматься Китаем — надеюсь, мечтаю, что и у нас все воспрянет.
Сейчас многих мучает ностальгия, старые приборы покупают как сувениры на день рождения, пенсионерам в подарок, на дачу. Вот, например, прибор ночного видения купят, у себя в усадьбе поставят и товарищей посмотреть приглашают. Поэтому я постепенно перешел на коллекционные позиции. У нас много прекрасных вещей, которые выпускала промышленность, а сейчас это просто плавится на металл. Я сам ничего не ищу — просто вот так выставляю одну вещь, потом люди приходят, говорят: «Да, у меня там в гараже похожее что-то есть». Приносит — ставим. Приходят ко мне киношники комплектоваться — телефоны старые покупают.
Как-то из Мещерского мужского монастыря отец Григорий и отец Пафнутий пришли, они искали комплектацию для кружка радиолюбителей, чтобы ребятишек от улицы, от наркотиков оттащить. С тех пор с ними дружу — поставляю им разные детали по возможности. Сейчас у них проблема такая — им нужен БТР. Летом наставники с ребятней выезжают за городок — играют в «Зарницу», занимаются спортом, изучают военное дело. Есть у ребятишек мечта такая — чтобы было «по-настоящему».
Екатерина Кудашова
продавщица собак на рынке «Садовод»
Чтобы до этого «Садовода» доехать, мне надо три часа в пробках с собаками стоять. Да и здесь некуда машину поставить. Если бы я была мэром города, я бы сделала один-единственный птичий рынок. И находился бы он в таком месте, чтобы можно было просто из дома выйти и прийти на собачек посмотреть, или козочек, или курочек. Как было на Таганке когда-то.
Есть такое заблуждение, что на рынке обязательно обманут, продадут какое-то фуфло. В случае с собаками дела еще хуже, вы же живое существо покупаете. Понятно, что в любой сфере есть порядочные и непорядочные. Но сейчас такой покупатель пошел, диву даешься. Допустим, человек ко мне подходит и говорит, я много слышал о рынке и читал на форуме, что все обманывают. Я показываю документы, что я заводчица, показываю документы на собак. У меня собака стоит 25 рублей, а он идет к другим и берет за 5. А потом узнает, что она не породистая или хуже того — умерла. Купил живую, а через пару дней оказалась — труп. И это не я его обманула, это человек хочет быть обманутым сам. И так про любой товар можно сказать — это ситуация характерная. Все точно так же, как с «МММ», этого Мавроди судили, он сидел, а люди все равно идут и несут ему деньги.
Вот хожу я по этому нашему Черкизону — стоит одна такая, меряет шубу. Ей говорят, что хорошо, ну вот мы вам еще скидочку. Она берет и ходит как матрешка. Никто никого на рынке не обманывает, люди сами дураки.
Бывает, люди спрашивают, почем такая маленькая собачка, я говорю, метис он. Человек разворачивается и уходит. Приходится лгать, чтобы продать товар. Если человек торгует и не лжет, он будет с этой собачкой сидеть пять месяцев. Цена складывается прежде всего из-за популярности породы. Сейчас самая модная — хаски. Хотя умный покупатель покупает не то, что модно, а то, что надо. Умный понимает, что хаски в квартире нельзя держать. Если ты купил хаски, а она у тебя в квартире умерла, нельзя в этом обвинять продавца. Я называю таких дебилами. Раньше брали потому, что хотели щеночка, а сейчас потому, что модно. Уровень интеллекта у населения очень низкий, поэтому и получается обман. Вот мне подобрали около дома собачку, происхождение неизвестное, метиска какая-то. Я ее от блох обработала, привожу в порядок и приношу на рынок. Приходит бабулька — я с нее беру 5 рублей за вакцину. Эти бабульки — самые порядочные. А те, кто хотят за рубль «мерседес» купить, вот те жулики.
Гулам Мохаммад Джалал
президент Центра диаспор Афганистана, рынок «Севастополь»
Моя последняя должность, перед тем как попасть сюда, на рынок «Севастополь», — генерал-губернатор афганской провинции Кунар. После вывода советских войск и падения правительства Наджибуллы в Афганистане усилилась гражданская война. Всех, кто находился у власти, афганскую элиту, талибы считали шурави, то есть советскими. Начались расправы. И практически вся элита уехала сюда. Другого выхода у нас не было. СССР был единственной страной, которая нас поддерживала, мы вместе с русскими учились, воевали. Я, к примеру, учился в Ленинграде на одном курсе с нынешним российским министром внутренних дел.
Мы приехали с семьями. В 1992 году здесь было где-то полмиллиона афганцев. При этом все — министры, члены ЦК, полевые начальники, высшие чины армии, журналисты и преподаватели. На родине мы были шурави, а здесь — простые беженцы. Тогда, кстати, Запад был заинтересован принять эту элиту — и многие уехали. Но большинство осталось здесь. Западные ценности для нас были чужими, мы не хотели менять Россию на Запад — и так стихийно начали работать. Но мы были полевыми начальниками, не торговцами, и не знали, что делать.
В конце концов мы нашли приют в этом гостиничном комплексе «Севастополь». Первые два этажа уже занимали афганские сикхи, за которыми так же, как и за коммунистами, охотились талибы. Индия их тоже не принимала, потому что они были афганцами. В Афганистане они традиционно занимались торговлей, в общем, мы стали учиться у них. Вначале здесь продавалось все: хозтовары, одежда, обувь. Потом уже рынок стихийно стал специализироваться на игрушках, камнях и бижутерии. Эти вещи очень хорошо идут. Камни мы сначала привозили из Индии, потом подключился Китай — там еще дешевле их закупать. В отличие от остальных диаспор мы были высокоорганизованными людьми, с высшими образованиями, докторскими диссертациями, чинами. Даже дети всех наших руководителей — Тараки, Кармаля и Наджибуллы — тут на рынке работали. Один командир дивизии времен Наджибуллы не мог получить паспорт и официально работать не мог, поэтому был вынужден работать здесь как грузчик. У нас на каждом этаже есть старосты — когда что-то случится, какие-то споры, — они все решают. Один генерал был у нас старшим десятого этажа в течение 9 лет. Сейчас этот человек командует Севером Афганистана, у него там 40-тысячная армия.
Постепенно вокруг рынка образовалась афганская диаспора. Чтобы всех легализовать и интегрировать в общество, нам нужна была официальная организация. В 1997 году мы тут провели первые выборы, создали афганский деловой центр, и я стал его избранным президентом.
Сейчас в России где-то 100 тысяч афганцев, из них всего 10 человек в тюрьме — и то по бытовым преступлениям. Вы каждый день по всем телеканалам слышите, как говорят про афганский героин. Главная наша заслуга: ни одного грамма афганец в России не продал и не купил. Афганский героин продают таджики, узбеки, другие страны СНГ, но афганцы этим не занимаются. Когда скинхеды рынки громили, никто на нас не нападал — все знают, что у нас порядок.
В каждой стране, каждом городе должна быть градообразующая нация. Кто-то должен быть хозяином в доме. Иначе все разрушается. Если в вашем сознании будет, что вот мы хозяева — а вы гости, тогда все станет на место. А когда каждый приезжает и считает себя хозяином — тогда возникают конфликты. В Афганистане у меня есть политическая партия, есть свои племена, никто там ничего сейчас со мной сделать не может.