Из первых рук
Врач, который исследует Эболу в Гвинее
«Город» запускает рубрику «Из первых рук», в которой будет разговаривать с непосредственными участниками важных общественных процессов. В этом выпуске: русский врач-эпидемиолог — о работе мобильной лаборатории по исследованию вируса Эбола в Гвинее и «грече» в магазинах Конакри.
В августе этого года Роспотребнадзор отправил в Гвинею мобильную лабораторию и группу специалистов, чтобы не отстать от всемирной практики помощи Западной Африке справиться с эпидемией Эболы и изучения самого вируса. «Город» поговорил с заведующим лабораторией иммунологии и вирусологии НИИ им. Пастера Роспотребнадзора Александром Семеновым.
- Александр Семенов, вирусологЗачем российские специалисты поехали в Гвинею?
- Основной задачей было оказать международную помощь и сделать так, чтобы Россия принимала непосредственное участие в работе международных организаций. Для этого следовало сначала съездить и договориться, чтобы нашу помощь приняли. Мы сделали это во время первого визита. Установка лаборатории — второй визит. Ну и третий — посмотреть, чтобы она работала нормально. Потому что это самый уязвимый компонент международной помощи. И при этом самая дорогая и самая ответственная ее часть.
- Кроме вас были еще специалисты из Новосибирска и Саратова, которые должны были осуществлять мониторинг?
- Да, мы все следили за тем, что помощь оказывается, материал идет от больных, врачи получают анализы. Это как раз то, что должна делать лаборатория. Мы узнали, что наши тест-системы отлично работают и нам не нужно покупать их за рубежом. Третья задача: поддержать и методически помочь гвинейским специалистам, мы этим тоже занимаемся. И четвертая: оценить, что происходит с заболевшими, как можно дальше вести эпидемический надзор. Мы теперь понимаем, что Эбола — это не какое-то экзотическое заболевание, которое опасно только в дальнем регионе, а ситуация, требующая постоянного контроля. Поэтому пятая задача — возобновить сотрудничество России и Гвинеи, чтобы наши специалисты следили за происходящим в стране. Сейчас основная цель по-прежнему находить, диагностировать и изолировать тех, кто уже заболел.
- А профилактические меры?
- Очень сложно в условиях хаоса и неорганизованности, которые там царят, проводить какие-то профилактические мероприятия. Нельзя требовать от людей, которые находятся не на самом высоком уровне развития, чтобы они оказывали помощь на уровне России, Европы и Америки. Это фактически невозможно: слишком большой разрыв надо преодолеть. Там не хватает сил, не хватает средств, ужасающий уровень коррупции.
Люди придумывают какие-то несусветные конспирологические теории об эпидемии Эболы и не понимают, что это все объясняется бардаком и элементарной общей несобранностью, а не мировым заговором. Какой я только ахинеи не наслушался про бактериологическое оружие, про то, что это все искусственно занесено.
По последним данным от Эболы погибли около 6 тысяч человек
- Но вирус же действительно рассматривали как биологическое оружие?
- Сам вирус изначально паразитировал в летучих мышах. Только в 70-е годы в районе реки Эболы, в честь которой этот вирус и был назван, обнаружили новое заболевание. И ученым улыбнулась удача — они нашли на данный момент самого смертоносного возбудителя. Разумеется, военные, которые придумывали оружие массового поражения, не могли пройти мимо такой находки. То же самое пробовали с вирусом Ласса, вирусом конго-крымской лихорадки и сибирской язвой. И в СССР, и в Японии, и в Канаде этим занимались в основном военные или околовоенные структуры. Почти все, что мы знаем об Эболе, именно ими и наработано. Да, какое-то время это был перспективный кандидат для использования в качестве биологического оружия. Но потом выяснилось, что с ним чересчур много проблем. И есть более простые способы сконструировать биологическое оружие, чем использовать такой экзотический, высокий по уровню болезнетворности, вирус.
- Участие России в международной помощи — это именно имиджевое решение?
- Имидж здесь не главное. Нам нужно держать руку на пульсе в этом регионе мира. И произошедшее лишний раз это подтвердило. В Гвинее есть огромный доступ к биологическому материалу. Там наши друзья и старшие коллеги, которые когда-то у нас учились, они мыслят так же, как мы, нам проще с ними работать. Есть огромные наработки по рациональному использованию средств и материалов, проведение некоторых работ станет в десятки раз легче, чем в России. Даже использование тех же приматов для тестирования вакцин. У нас такой материал предоставляет только НИИ приматологии. Мобильная лаборатория уедет, когда закончится эпидемия. А параллельно мы возрождаем советско-гвинейский институт, построенный в 70-х годах. В 90-годы это все пришлось бросить и уйти.
Мы уже договорились о совместной научной работе, и, наверное, после Нового года кто-то из специалистов поедет туда этим заниматься. Эпидемия уйдет, а мы там останемся, чтобы заниматься научной и методической деятельностью. Справиться со вспышкой и уехать — это неправильно, нужно сделать так, чтобы таких ситуаций больше не повторялось.
- Что сейчас в Гвинее происходит с медперсоналом? Ведь сейчас положение вещей совсем плачевное: врачи массово покидают госпитали из-за страха погибнуть?
- Месяца два назад смертность среди врачей была ужасающей. Сейчас массовой гибели уже нет. Проблема была в том, что гуманитарная помощь просто не добиралась до мест, где она была нужна.
Люди оставались без средств индивидуальной защиты один на один с лихорадкой, и долг не позволял им уйти. Но, кроме клятвы Гиппократа, есть еще и зарплата. А там она такая, что только сильные, мужественные люди согласятся стоять насмерть, понимая, чем им это все грозит. Там действительно врачи — это врачи с большой буквы. Да и «Врачи без границ» — это волонтерская организация. Наши специалисты тоже не за миллионами поехали. Ребята, которые там работают, — герои. И нет ничего стыдного, чтобы произносить такие слова. С другой стороны, опыт американских врачей показал, что иногда медперсонал не соблюдал даже элементарные правила безопасности.
Это не кадр из сериала «Во все тяжкие», а сотрудники мобильной лаборатории в Конакри
- Вы говорили, что основные проблемы связаны даже не с нехваткой медицинской помощи, а с тем, что население сопротивляется этой помощи, у них нет адекватного представления о вирусе. Изменилось ли что-то после работы международных организаций?
- Понемногу происходят изменения, и Гвинея в этом плане самый лучший вариант, потому что в Гвинейской Республике благодаря СССР была создана неплохая система здравоохранения. Если смотреть по цифрам, то там и смертность, и количество зараженных меньше. Либерия и Сьерра-Леоне очень пострадали от гражданской войны десятилетней давности. Там сейчас разрушено все, поэтому ситуация гораздо хуже и больше насилия по отношению к медицинским работникам. Надо понимать ментальность населения. Это люди, которые живут сегодняшним днем, они ассоциируют Эболу с гневом природы и не воспринимают ее как эпидемический процесс. Конечно, медики встречают сопротивление от местных, особенно от знахарей, которые неплохо зарабатывают на лихорадке и пытаются поднять свой авторитет. Плюс мы в России привыкли, что у нас пациенты доверяют врачам и понимают, что такое карантин. А там люди пытаются скрыться. Да, выставляются кордоны какие-то, но они неэффективны, потому что там все решается небольшой суммой денег. Заплатили — и ушли разносить заболевание по округе. Помножьте это на то, что Эбола на данный момент — это самое смертельное инфекционное заболевание, которое мы знаем.
- Вы упоминали также о том, что СМИ не совсем адекватно освещают происходящее в Гвинее, чересчур сгущают краски.
- Нет, сгущаются краски по поводу того, что происходит вокруг этой эпидемии. Западные СМИ нагнетают истерию по поводу опасности лихорадки для всего мира. А вот то, что происходит внутри этих стран, рисуют более светлыми красками, чем есть на самом деле. Возможно, это происходит в силу любви СМИ к сенсациям. Но если мы остановим эту Эболу в очаговых странах, она для нас будет неактуальна. Нет у нас таких прямых торговых отношений с Западной Африкой или постоянных туристических потоков. А с другой стороны, не надо писать: «Ура! Ученые привезли вакцину, сейчас Эбола будет побеждена!» Да не побеждена она. Привезли 800 доз. Население региона, охваченного Эболой, — 200 миллионов. Что такое 800 доз для 200 миллионов? Это не более чем красивый жест и очередной научный опыт. Лекарства как не было, так и нет. Мы туда привезли кучу растворов, внутривенных инфузий, дезинфектантов, средств личной защиты хотя бы для того, чтобы врачи перестали гибнуть, и мобильную лабораторию, чтобы диагностировать у местных жителей заболевание на ранних стадиях.
- А какими методами пытаются изменить мнение местных жителей?
- Врачи и волонтеры просвещают, беседуют, договариваются с местными старейшинами или другими opinion leaders, приходят в школы. Это огромная работа, которую надо делать ежедневно, а не когда пожар начался. Конечно, если бы в стране велась просветительская работа год от года… Сейчас спешно повезли кандидатские лекарства (лекарства-кандидаты, которые будут испытывать на людях. — Прим. ред.) — и в ближайший месяц-два их опробуют. В этом плане Всемирная организация здравоохранения пошла на беспрецедентный шаг, в том числе и по отношению к нам, например. Мы же туда приехали с отечественными реактивами, все системы были сделаны у нас. И нам разрешили их применять, испытав всего за две недели. Обычно этот процесс занимает месяцы, а то и годы. С лекарствами то же самое. Но уже сейчас привезли новые вакцины — модификацию старых наработок.
Номера фуры «Роспотребнадзора» — саратовские. Дело в том, что в Гвинее работает несколько сотрудников саратовского НИИ «Микроб», важного элемента так называемой Противочумной службы России
- Это в которых антитела больных используются?
- Там есть более простые варианты ингибиторов, по принципу их действие похоже на ребетол и рибавирин, которые используются для лечения ВИЧ-инфекции и гепатита С. Они блокируют размножение вируса. С антителами сложнее: есть процессы, которые не ускорить. Если клетка делится раз в 72 часа, она и будет делиться с такой частотой, ей не прикажешь. А ведь сначала даже деньги не хотели давать на борьбу с эпидемией. Понятно, что вспышка Эболы происходит с некоторой периодичностью раз в два-три года в разных странах. Просто никто не ожидал, что в этот раз будет такой масштаб. А все потому, что изменились социально-экономические условия, население Африки стало более мобильным, появились новые дороги и сейчас лихорадку вывезли из леса к людям. Сам вирус никак не изменился и не показал никакой мутации, к огорчению любителей научной фантастики и конспирологов.
- Не так давно вышел текст про наработку вакцин от Эболы российской лабораторией «Вектор». Там упоминалось лекарство, в котором используются антитела животных, заболевших Эболой. Насколько эти разработки актуальны сейчас?
- Давайте объясню механизм этого лекарства. Смысл в том, чтобы «пришить» к антителам, которые были получены от животных, фрагменты человеческого антитела, чтобы наша иммунная система их распознавала. Они связываются с вирусом, который тут же становится виден для иммунной системы, что позволяет организму эффективнее бороться с заболеванием. Хорошее лекарство, но это только один из путей борьбы. Надо действовать сразу несколькими колоннами.
- И что за лекарство будут испытывать в Западной Африке в ближайшие месяцы?
- Ну вот ZMapp (экспериментальный препарат, разработанный учеными США и Канады. – Прим.ред.), например, но он тоже не показал стопроцентной эффективности. Понятно, что лечение лучше, чем нелечение. Смертность от Эболы при отсутствии всякой терапии достигает 98% — это ни с чем не сравнимо. Чума просто детский лепет по сравнению с Эболой, а холера — тем более. Даже сейчас, когда мы используем неспецифическую терапию (то есть когда не используются препараты, направленные на лечение конкретного заболевания), удается снизить смертность до 40–60%. А с ZMapp пока умирают 33%, без него — 45–50%. Надо понять, насколько оправданно его использование.
- Сейчас говорят о том, что Эбола полностью истощила ресурсы здравоохранения Западной Африки.
- Еще как.
- Значит, государство не сможет справиться с другими заболеваниями — более распространенными, чем Эбола?
- Разумеется. Всем еще это аукнется. Что там эта Эбола? В Гвинее в 2013 году от холеры, которая приходит каждый год, умерло 15 тысяч человек. А болело раз в 10 больше. А сколько от малярии погибло — даже сложно представить. Это и так не самая богатая часть земного шара. И так им денег ни на что не хватало, а теперь, даже если завтра по мановению волшебной палочки Эбола исчезнет, я не представляю, что они там будут делать со своими проблемами. Потеряны сотни докторов, дезорганизована работа в сельских регионах.
Российские ученые объясняет, что африканские коллеги к ним относятся благосклонно, поскольку многие из них сами учились в России
- Как такой ажиотаж и сфокусированность на одной эпидемии могут сказаться на мировой системе здравоохранения?
- Как это ни парадоксально, мне кажется, что позитивно. В 1950–1960-е годы мировое здравоохранение делало блестящие успехи: мы победили черную оспу, полиомиелит, локализировали чуму. В 1970-х человечество проморгало пандемию СПИДа, он был уже везде, и с коня нас сбили. Случилась история с птичьим гриппом, со свиным, с атипичной пневмонией. Там не было эпидемии и пандемии, так, вспышки, но общественность отреагировала неправильно. Представители мирового здравоохранения решили свою задачу: они справились с угрозой, прежде чем она стала глобальной. Может быть, они чересчур переборщили. И у людей сложилось ощущение, что ВОЗ только зря деньги вымогает, а фактически угроза не стоит выеденного яйца..
На самом деле это тот случай, когда, обжегшись на молоке, дули на воду. Эпидемия Эболы показала, что расслабляться человечеству рано. Мы-то уверены, что все знаем, понимаем, контролируем. А вот, пожалуйста, 3 месяца и малоконтролируемый процесс. И сейчас речь идет уже о порядке 32 млрд долларов, которые необходимы для ликвидации этой вспышки. Это определенный урок для мирового здравоохранения: несмотря на запросы рынка, должны быть мощности, работающие на непрофитные проекты. Потому что идеи вакцин от Эболы были заложены еще в 1980-е, просто это было невыгодно производить. Зачем для малоразвитого региона строить фабрику и держать специалистов? Это никогда не понадобится. И тут раз — и нужно! Теперь выяснилось, что у всех есть чуть ли не по две пробирки и лекарство нужно масштабировать. Вообще необходимо иметь запасы для 300 тысяч человек, чтобы это гарантированно покрывало нужды.
- Несмотря на то что риск эпидемии в России оценивается как очень низкий, для нас это все равно важная тема. Ведь в Гвинее расположены целых 3 крупные российские компании: «РУСАЛ», «Северсталь» и «Лукойл»…
- «Лукойл» находится больше в Сьерра-Леоне, чем в Гвинее, про «Северсталь» я вообще не слышал, а «РУСАЛ» — ближе к Сенегалу, в другом конце страны («Русал» осваивает в Гвинее крупнейшее в мире месторождение бокситов и в этом году выиграл суд у властей Гвинеи. «Лукойл» бурит нефтеразведочную скважину в Сьерра-Леоне. Составляющая часть группы «Северсталь» компания Nordgold добывает золото на гвинейском руднике Lefa и в этом году отчитывается о резком увеличении добычи. – Прим.ред.). Наших граждан в Западной Африке немного — в основном это сотрудники посольств и их семьи. Все они получили необходимые рекомендации, соблюдают правила поведения в условиях эпидемии, и за их здоровье можно не беспокоиться.
- Какие условия проживания были у врачей и сотрудников лаборатории?
- Нас разместили на территории резиденции посла, там были условия отличные: кухня, ванны, спальни. Нам и транспорт предоставляли, и сопровождающих, которые помогали разговаривать с местными. В Африке есть вполне нормальные супермаркеты, в которых человек, привыкший к европейской кухне, найдет все, что ему нужно. Даже греча есть. Скидывались из своих командировочных, закупались и готовили еду. За готовку отвечали сотрудники лаборатории. Правда, как сейчас обстоят дела, я не знаю, идет постоянная смена сотрудников: они работают месяц-полтора, а потом приезжают другие.
После нашумевшего расследования «Медузы» о гибелях новосибирских ученых НПО «Вектор» от Эболы и родственного с ней вируса Марбург особенно интересно, что говорят новосибирские ученые о нынешней вспышке. Один из ответов гендиректора НПО Валерия Михеева: «Распространение происходит в том числе из-за обычаев, которые, например, предполагают, что все родственники умирающего человека должны в обязательном порядке его поцеловать»
- Вас ежедневно на транспорте отвозили к лаборатории?
- Да, и специально обученные сотрудники с соблюдением всех мер предосторожности в спецодежде забирали материал, взятый у больного, у сотрудников госпиталя, которые выносили его за периметр госпиталя. Материал находился в специальном контейнере, его несут двое людей, чтобы ни один из них не упал и не поскользнулся. У одного в руке баллон с распылителем-дезинфектантом на экстренный случай. Потом это все грузят в модуль (помещение лаборатории, установленное на колесах. Прим. ред.) и работают.
- Вы ежедневно сдавали анализы?
- Каждый вечер замеряли температуру, проводили осмотр — данные фиксировались в журнале. Делал все это так называемый доверенный врач. Это его дополнительная обязанность. Температуру благодаря современным технологиям вообще можно измерить за полсекунды, есть такая штука — дистанционный термометр, такая «пулялка», выстреливаешь человеку в руку, и он сразу же показывает температуру. У нас был еще врач, отвечающий и за дисциплину: за соблюдение распорядка дня, санитарно-эпидемиологического режима и так далее, он также отвечал за мобильную лабораторию.
Развлечений у нас особых не было. Хотя в выходные иногда позволяли себе, например, барбекю сделать. Но все равно кто-то на дежурстве, полноценно отдохнуть не получается. Так что люди работали постоянно.
- Сдавали ли вы какой-то комплекс анализов для приезда в Россию?
- Нужно понимать, что Эбола — это заболевание, которое прогрессирует довольно быстро. Поэтому простых мер осмотра вполне достаточно. Если бы у кого-то поднялась температура, разумеется, начали бы действовать. Естественно, мы принимали и противомалярийные препараты, мы же в Африке были. Плюс пристальное наблюдение по возвращении, хотя в карантин никого не сажали. В общем, делалось все необходимое для безопасности наших сотрудников и окружающих. Но при мне даже не простудился никто.